Глава 3. Между городом и деревней. Микрокосм греческого полиса

Там он их город стенами обвел, им построил жилища,
Храмы богам их воздвиг, разделил их поля на участки

Гомер

... Город должен представлять собой среди всего окружающего пространства центральный пункт, из которого было бы возможно выслать помощь во все стороны.

Арис

Слово ╚полис╩ - многозначно. В классическом греческом языке оно имело, по крайней мере, три основных значения: ╚город╩, ╚государство╩ и ╚гражданская община╩ или ╚коллектив граждан╩. Для греков все эти три значения сливались, в сущности, в одно понятие которое мы весьма приблизительно и в общем очень упрощенно передаем словосочетанием ╚город-государство╩. Сами греки, наверное, поставили бы на первое место в этом триединстве не ╚город╩ (в принципе они допускали, что полис может и не быть городом) и не ╚государство╩ (для них это было слишком отвлеченное понятие), третье значение слова - ╚коллектив граждан╩, ибо в каждом полисе они видели, прежде всего, составляющих его живых людей, без которых это слово превратилось бы для них в голую абстракцию. Когда грек говорил ╚Афины╩, ╚Милет╩, ╚Коринф╩, ╚Сиракузы╩, он в каждом конкретном случае имел в виду только город, носящий это название, и ничего больше. Для того, чтобы дать понять собеседнику, что речь идет о чем-то большем, чем просто город, о некой социально-политической общности, отличной от других таких общностей, говорили ╚афиняне╩, ╚милетяне╩, ╚коринфяне╩, ╚сиракузяне╩ и т. д. Именно так обозначаются отдельные полисы в надписях, например, в межгосударственных договорах, в сочинения греческих историков и т. п. Вот характерное высказывание афинского стратега и политического деятеля Никия, которое приводит Фукидид в своей ╚Истории Пелопоннесской войны╩: ╚Полис - это, прежде всего, люди (букв, ╚мужи╩), а не стены города и не корабли╩.

В принципе грек классической эпохи мог представить себе полис, даже и не связанный с каким-то одним определенным местом, территорией города и его ближайших окрестностей, а, так сказать свободно перемещающийся в пространстве. Когда афиняне во время нашествия Ксеркса вынуждены были покинуть свой родной город и перебраться на корабли, чтобы на море дать отпор несметным силам персидского владыки, они продолжали по-прежнему оставаться полисом, хотя и не имеющим четко фиксированного местоположения на карте Греции. Таким же движущимся полисом автоматически становилась компания колонистов, отправившихся на поиски земли и удачи куда-нибудь в чужие края. Многие из таких компаний по нескольку раз меняли место жительства, пока не находили то, что им было нужно. Но стоило переселенцам где-нибудь осесть надолго и пустить корни, как это, на первый взгляд, случайное сборище людей тотчас же обнаруживало все основные признаки настоящего полиса подобно тому, как семя, унесенное ветром далеко от породившего его дерева, попав в хорошую почву, через короткое время само становится маленьким деревом.

Однако если вернуться к самым истокам греческого полиса, то на первом месте нам придется поставить другое значение этого слова - ╚не государство╩ и не ╚гражданская община╩, а именно ╚город╩, хотя - это нужно сразу же оговорить - совсем не в том смысле, который вкладывается в это понятие в наше время. Напомним, что и русское слово ╚город╩ также имеет весьма длительную историю. Прежде чем стать ╚городом╩ в теперешнем значении этого слова, т. е. экономическим, культурным и административным центром, обособленным от своей сельской округи, древнерусский ╚град╩ был просто огороженным, укрепленным убежищем племени на случай вражеского нападения. Точно так же и греки, по-видимому, уже в древнейшие времена своей истории (в микенскую эпоху и следующий за ней период темных веков) называли ╚полисом╩ любое огороженное стеной или хотя бы обнесенное земляным валом с частоколом место. Чаще всего полисом становилась вершина какого-нибудь крутого, укрепленного самой природой холма или скалы, господствующей над окрестной низиной. Таких возвышенностей в Греции с ее невероятно изрезанным рельефом можно было найти сколько угодно, и некогда, по-видимому, даже самая захудалая сельская община могла позволить себе роскошь иметь свой собственный полис, т. е. убежище, в котором все ее население могло укрыться при появлении врага. В некоторых местностях - там, где население было особенно плотным и между соседними общинами существовали поэтому весьма напряженные отношения, такие укрепленные пункты могли располагаться на очень небольшом удалении друг от друга, так что из одного полиса иногда можно было видеть другой или даже несколько ближайших полисов. Так изображают наши источники ситуацию, существовавшую в Аттике до так называемого ╚Тесеева синойкизма╩. В это время ее территорию (общая площадь - около 2200 км²) делили между собой целых двенадцать полисов, составлявших так называемое ╚Кекропово двенадцатиградье╩.

Уже на закате эллинской полисной государственности, когда греческие города вошли в состав мировой македонской державы, великий Аристотель писал в своей ╚Политике╩, что полис возник в силу естественной необходимости для того, чтобы человек просто мог существовать, так как бороться за существование в одиночку он был неспособен, но, однажды возникнув, полис дал ему возможность ╚жить хорошо╩, т. е. так, как и подобает жить человеку цивилизованному. Здесь же дается и знаменитое определение человека как ╚существа (букв. животного), по преимуществу политического (ζώον πολιτικόν), т. е. такого, которое может жить по-настоящему только в полисе. Этими словами Аристотель выразил, по-видимому, широко распространенное среди его современников убеждение в том, что человек цивилизованный, т. е. настоящий эллин, живет, как правило, в городах-полисах. Деревенский образ жизни - удел всевозможных варварских племен и народностей [+1], среди которых могли по этой логике, оказаться и некоторые племена, хотя и говорящие по-гречески и верящие в греческих богов, но живущие на варварский манер деревнями. Во времена Аристотеля такой образ жизни еще вели, например, народности, обитавшие в северо-западной части балканской Греции: этолийцы, акарнаны, эпироты и др.

Убеждение в том, что цивилизованного человека отличает от варвара и дикаря прежде всего особый полисный образ жизни, сложилось, однако, задолго до того, как была написана ╚Политика╩. Впервые эту мысль достаточно ясно выразил уже Гомер. По существу полис - единственная форма человеческого общежития, известная поэту. В полисах живут почти все действующие лица ╚Илиады╩ и ╚Одиссеи╩, как главные, так и второстепенные. Даже у богов есть свои полисы. В одном из них живет, например, бог ветров Эол своим семейством. Единственное исключение из общего правила составляют великаны-циклопы, к которым попадает Одиссей в одно из эпизодов второй гомеровской поэмы. О циклопах здесь сказано что они живут каждый сам по себе, почти не общаясь друг с другом:

Совершенно ясно, что такая жизнь, в понимании поэта, нечто равнозначное ужасающей дикости. Жизнь, правильно устроенная, достойная цивилизованного человека, невозможна вне постоянного общения людей друг с другом и, стало быть, невозможна вне полиса, ибо только полис создает условия для такого общения. Средоточием общественной жизни в гомеровском полисе была агора или площадь, где обычно происходили народные собрания и устраивались судебные разбирательства [+2]. Такую сходку Гомер изобразил в одной из сцен, украшающих щит Ахилла, главного героя ╚Илиады╩, изготовленный богом кузнечного ремесла Гефестом. Мы видим здесь большую толпу народа, напряженно следящую за происходящей на площади судебной тяжбой в ожидании приговора, который должны вынести важно восседающие на камнях в центре ╚священного круга╩ старцы-судьи. Агора служила также и местом народных празднеств и увеселений, во время которых юноши и девушки развлекали собравшуюся на площади публику своими песнями и хороводными плясками, как это показано в другой сцене из той же серии.

Эпизоды мирной жизни чередуются в описании щита Ахилла с эпизодами военными. Здесь гомеровский полис обращен к нам другой своей стороной как убежище общины, ее единственная надежда и опора в борьбе с враждебными соседями. Поэт изобразил здесь вооруженных граждан, выступающих навстречу врагу из городских ворот, в то время как остающиеся в полисе старики, женщины и дети готовятся к отражению вражеского приступа на его стенах. Опоясывающее поселение кольцо оборонительных стен является в эпосе таким же неотъемлемым признаком полиса, как и агора, хотя не всегда можно с уверенностью сказать, были ли это настоящие стены, сложенные из камня или из кирпича, или же всего лишь вал с деревянным частоколом. Когда в ╚Илиаде╩ Гомер рассказывает о том, как друг Ахилла Патрокл дважды взбегал на стену Трои и троянцы дважды сбрасывали его обратно в ров, последняя из двух этих догадок кажется, конечно, более оправданной.[+3]

Однако, даже если предположить, что поселения, обнесенные кирпичными или каменными стенами, были хорошо известны поэту, а для таких предположений у нас имеются вполне серьезные основания [+4], этого было бы еще далеко недостаточно для того, чтобы считать гомеровский полис настоящим городом, хотя в русских переводах ╚Илиады╩ и ╚Одиссеи╩ это слово или заменяющее его старославянское ╚град╩ употребляется постоянно. Его основное население составляли крестьяне-земледельцы, обрабатывавшие свои земельные наделы, расположенные за чертой крепостных стен, но, видимо, на не особенно большом удалении от нее.

Даже очень состоятельные люди, в число которых, несомненно, входит главный герой второй гомеровской поэмы Одиссей, запасали навоз для удобрения полей прямо на своих ╚городских╩ дворах. Профессионалы ремесленники (демиурги), живущие только своим ремеслом и не занимающиеся сельским хозяйством, упоминаются в эпосе лишь изредка. Они ведут по преимуществу бродячий образ жизни, постоянно передвигаясь с места на место в поисках заработка. Можно предполагать, что в каждой гомеровской общине была своя кузница и, может быть, также гончарная мастерская. Но один кузнец или горшечник еще не делает города. О торговцах как особой социальной прослойке Гомер, похоже, вообще ничего не знал. Во всяком случае, в поэмах трудно найти какие-либо упоминания о людях такого рода. Вероятно, каждый в то время занимался торговлей по мере своих надобностей, не обращаясь к услугам посредников-профессионалов +4.

И вот еще один характерный штрих. Создается впечатление, что Гомер то ли ничего не знает, то ли не хочет знать о каких-то других типах человеческих поселений, помимо полиса. Иными словами, мы еще не находим в греческом эпосе диалектической противоположности между городом и деревней, составляющей важнейший отличительный признак цивилизации в общепринятом значении этого слова. Деревня похоже, вообще не входит в число эпических реалий. За пределами полиса, ╚в поле╩ глаз поэта различает лишь одиночные пастушеские хижины и загоны для скота да кое-где также стоящие особняком сельские усадьбы. В такой усадьбе живет, например, старец Лаэрт, отец Одиссея, вместе с несколькими рабами и старухой-ключницей. Гомер ясно дает понять, что считает такой отшельнический образ жизни ненормальным для человека благородного происхождения. Настоящий аристократ, по его убеждению, должен жить в полисе, ибо только здесь он может поддерживать общение с людьми своего круга.

Гомеровский полис, если оценивать его с социологической или демографической точки зрения, может быть назван либо ╚укрепленной деревней╩, либо ╚более или менее компактным поселением изолированной сельской общины╩ [+5], но никак не ╚городом╩ в собственном смысле слова. По мере усложнения социальной и политической структуры греческого общества в процессе становления ранних рабовладельческих государств [+6] первичные полисы подвергались своеобразному естественному отбору. Сначала между ними стали выделяться главные или политически господствующие над определенной территорией поселения и поселения второстепенные или зависимые. Эти последние постепенно превращались в рядовые поселения сельского типа или просто исчезали с карты Греции. Главные же, т. е. лучше всего расположенные, с точки зрения как стратегической, так и экономической полисы становились центрами образовавшихся в разных местах государств. При этом происходило их укрупнение за счет поглощения ими части или даже всего населения зависимых полисов.

Этот переход от разобщенной жизни в неукрепленных деревнях или маленьких городках к более высокой форме человеческого существования - совместной жизни всех граждан государства или, по крайней мере, основной их массы в большом новом полисе, где сосредотачивались также все правительственные учреждения, органы судопроизводства и, наконец, святилища наиболее почитаемых богов, греки называли обычно ╚синойкизмом╩ (от глагола ╚συνοικέω╩ - ╚жить вместе╩). Классическим примером синойкизма может считаться объединение всей Аттики вокруг Афин, приписываемое легендарному афинскому герою Тесею. По словам Фукидида, являющегося нашим основным источником в этой довольно темной и запутанной истории, Тесей ╚принудил всех жителей Аттики пользоваться одним этим полисом╩. Этой несколько загадочной для современного читателя фразой греческий историк хотел сказать, что провозглашение синойкизма сопровождалось учреждением центральной политической власти, единой для всей страны, и упразднением местных органов самоуправления, существовавших в отдельных районах Аттики до объединения. Вся Аттика теперь считалась одним единым полисом, который назывался ╚Афинами╩ или точнее ╚Афинянами╩, так как именно в Афинах был устроен общий для всей страны пританей - здание, где собирались члены коллегии пританов, составлявшие правительство государства, и булевтерий - помещение совета (βουλή). Никаких других полисов на территории Афинского государства теперь больше не было и быть не могло. Отдельные городки, некогда считавшиеся самостоятельными полисами, как, например, Элевсин на юге Аттики или Марафон на северо-востоке, утратили свой прежний статус и стали называться ╚демами╩, т. е. ╚общинами╩ или ╚деревнями╩. Фукидид ничего не сообщает о переселении жителей этих городков в Афины и даже, напротив, утверждает, что большинство из них оставалось жить на своих местах вплоть до начала Пелопоннесской войны, когда им пришлось спешно эвакуироваться в Афины под защиту городских стен в связи с вторжением спартанцев. Но, видимо, историку все же было известно, что какая-то их часть, и притом немалая, уже во время синойкизма или вскоре после него перебралась в Афины. Это следует из его слов, что при Тесее этот полис ╚стал велик╩, тогда как прежде он состоял из одного лишь Акрополя и небольшого поселения на его южном склоне. ╚Поэтому, - замечает Фукидид, - Акрополь и до сих пор еще называется у эфинян просто └полисом"╩.

В этом рассказе великого историка правда перемешана с изрядной Долей вымысла. Сам Тесей - фигура мифическая, мало чем отливающаяся от таких популярных героев греческих сказаний, как Геракл или Ясон. Время его жизни и соответственно время приписываемого ему синойкизма не поддается точной датировке [+7]. Известны, однако, и другие примеры синойкизмов, когда это событие происходило, так сказать, при ясном свете истории и уже без участия каких бы то ни было мифологических персонажей. Так, в 508 г. до н. э. жители трех небольших городков Линда, Ялиса и Камира, расположенных на острове Родос, задумали объединиться и создать новое государство и в то же время город, который они назвали Родосом так же, как и остров. Еще позже - в 370 г. до н. э. объединилось население тридцати восьми аркадских деревень в центральной части Пелопоннеса. Результатом этого объединения стал новый полис Mегалополь, само название которого означает буквально ╚Великий город╩. И, напротив, для того, чтобы ликвидировать полис, его жителей обычно снова расселяли по деревням, т. е. возвращали в их первобытное состояние, в котором они были уже не так опасны для свои врагов. В противоположность синойкизму этот акт назывался ╚диойкизмом╩, т. е. ╚расселением╩. Диойкизму подвергся, например, в 386 г. до н. э. аркадский полис Мантинея, после того как он бы захвачен спартанцами. Спустя сорок лет - в 346 г. нечто подобно произошло в одной из областей средней Греции - Фокиде, где свирепствовал македонский царь Филипп II. По его приказу жители всех фокидских полисов (а их насчитывалось более двух десятков) были расселены по деревням.

Там, где не было синойкизма, не могло быть, по греческим понятиям, и настоящего города. Исключение делалось в этом плане только для городов-колоний, которые уже, так сказать, в готовом виде отпочковывались от своих метрополий. Тем не менее и в самой Греции существовали государства, которые, хотя и считались полисами, но не прошли через фазу синойкизма и поэтому не могут быть названы ╚городами╩ даже и в очень широком античном значении этого слова. Наиболее известным образцом такого государства является Спарта. Фукидид называет ее ╚несинойкизированным полисом╩ поясняя, что еще и в его время, т. е. во второй половине V в. до н. э., спартанцы жили ╚по древнему эллинскому обычаю деревнями╩. Действительно, из других источников нам известно, что территории спартанского полиса занимали пять поселков деревенского типа, расположенных на некотором удалении друг от друга вокруг общей для них всех акрополя с храмом Афины Меднодомной и агоры [+8]. Спарта, таким образом, была лишена того, что для греков был главным отличительным признаком настоящего города, поскольку здесь не было сплошного массива жилой застройки или компактного блока кварталов, обнесенного общей оборонительной стеной. Следует заметить, что в отличие от большинства греков спартанцы могли себе позволить роскошь привольной жизни в открытых деревнях, так как их государство по занимаемой им территории было самым большим в Греции и, чтобы добраться до его столицы, вражеской армии нужно было пройти немалое расстояние. Сами спартанцы были убеждены в том, что мужество граждан защищает их полис лучше, чем крепостные стены. Эта их уверенность в своей безопасности была серьезно поколеблена лишь в 370 г. до н. э., когда войска Беотийского союза под предводительством прославленного Эпаминонда впервые в истории Спарты подошли вплотную к самому полису и не смогли его занять лишь по причине весеннего разлива реки Еврота.

Впрочем, даже и такой крупный, по греческим масштабам, городской центр, прошедший через синойкизм, каким бесспорно были Афины, также довольно долго обходился без фортификационных сооружений. Впервые настоящие крепостные стены, опоясавшие кольцом весь город, были построены здесь в спешном порядке в 478 г. до н. э., вскоре после того, как Афины были оставлены временно оккупировавшими их персами. Этим во многом объясняется крайняя беспорядочность их застройки, не раз отмечавшаяся в древности.

Подобно многим старинным городам, таким как Рим, Константинополь - Стамбул, Тбилиси, Москва, Афины в течение целого ряда столетий развивались без всякого плана, не подчиняясь никаким законам и правилам. В результате этого стихийного роста города у подножия Акрополя возник настоящий человеческий муравейник. Множество маленьких одноэтажных, редко двухэтажных домишек с глухими оштукатуренными стенами, узкие кривые улочки, идущие то в гору, то под гору, бесчисленные переулки и тупики, канавы для стока нечистот, страшная жара и пыль летом, грязь и несущиеся прямо по улицам потоки воды зимой, нигде ни признака тени. Таков был малопривлекательный облик жилых кварталов великого города даже во времена его наивысшего процветания в V - IV вв. до н. э. На этом безотрадном фоне великолепные здания храмов и правительственных учреждений, украсившие скалу Акрополя и Агору при Перикле и его преемниках, вероятно, должны были восприниматься как какой-то фантастический мираж.

Из-за отсутствия стен и правильной планировки основной массив городской застройки в Афинах в сущности долгое время ничем не был отделен от окружающей его сельской местности или, как говорили греки, хоры. Одно здесь плавно переходило в другое. Беспорядочно сгруппированные городские демы (районы, на которые делилась территория города Афин) почти незаметно сменялись сельскими демами - разбросанными по всей Аттике городками и деревнями. Эта слитность города с его сельской округой не была серьезно нарушена даже и после возведения вокруг Афин кольца оборонительных стен. Благодаря этому афинянам было незнакомо чувство полной оторванности от природы, столь часто мучающее современного горожанина. Дома не заслоняли от них окрестных гор и полей: их хорошо было видно практически из любой точки города. С вершины Акрополя или Пникса (один из афинских холмов, на котором в классический период обычно устраивались народные собрания) можно было увидеть море. Из самого центра города за каких-нибудь пятнадцать-двадцать минут мы могли бы пешком дойти до какого-нибудь приятного уголка на лоне природы, скажем, до берега реки Илисс - излюбленного места прогулок афинских горожан. Один из самых пленительных диалогов Платона ╚Федр╩ начинается с описания такой прогулки. Сократ и его друг Федр в жаркий летний день неспешно бредут вдоль русла лениво текущего Илисса, то заходя в воду, то снова выбираясь на сушу, и ведут столь же неспешный и приятный них обоих разговор.

Вообще почти все известные нам по описаниям в литературе и по археологическим раскопкам греческие города независимо от их местоположения имели одну общую особенность. Все они были, что называется, ╚вписаны╩ в окружающий их ландшафт и очень тесно, можно сказать, органически с ним связаны. Отсюда, кстати сказать, проистекает удивительное многообразие их внешнего облика, их архитектурных силуэтов при несомненной стандартности основных элементов городской застройки. Можно с полным основанием утверждать, что город и окружающая его природная среда в Греции не противостояли друг другу, как две враждебные силы, а, наоборот, составляли некое гармонически уравновешенное эстетическое единство. Город не стирал окрестный ландшафт, как обычно стирают его современные индустриальные центры, а, напротив, прилаживался к нему, старался сам стать его частью. Руины Парфенона и других классических построек на вершине афинского Акрополя до сих воспринимаются как естественное завершение этой огромной скалы, по странной прихоти судьбы оказавшейся в самом центре железобетонного, насквозь пропитанного парами бензина лабиринта современных Афин.

Говоря о греческом и вообще античном городе, мы ни в коем случае не должны забывать о том, что это была в высшей степени своеобразная форма человеческого общежития, резко отличная от современного индустриального города. При ближайшем знакомстве с типичным греческим полисом особенно поражает его почти неправдоподобная миниатюрность. Во времена расцвета греческой цивилизации многие полисы, как и в гомеровскую эпоху, продолжали ютиться в небольших горных долинах и на маленьких островках Эгейского и Ионического морей. Общая площадь такого карликового государства обычно не превышала 100 - 200 км2, а нередко бывала и еще того меньше. Вот лишь несколько цифр, иллюстрирующих это общее положение. На территории Фокиды (1615 км2) размещалось 22 самостоятельных полиса, что дает 70 - 75 км2 на одно государство. Остров Крит (общая площадь - 8600 км2) делили между собой более 50 полисов, занимавших в среднем по 150 - 155 км2 каждый, хотя когда-то их, видимо, было еще больше (Гомер называет остров ╚стоградным╩), а земли у каждого из них соответственно еще меньше. На острове Кеос (площадь - 100 км2) сосуществовали четыре независимых государства. Фера (на острове того же названия) занимала площадь в 81 км , Эгина - 85 км2, Делос вместе с островом Ренея - 22 км2. Городской центр такого государства обычно размещался на склоне холма, невысоком плато или выступе береговой полосы. Занимаемая им площадь, как правило, не превышала несколько га, и пройти его весь из конца в конец можно было минут за 15 - 20. В этом легко мог убедиться каждый, кому довелось увидеть своими глазами такие классические памятники греческого градостроительства, как малоазиатская Приена, Олинф на полуострове Халкидика, Херсонес и Ольвия в Северном Причерноморье.

Численность населения таких городов при преобладании в них сугубо индивидуальной и, как правило, одноэтажной или двухэтажной застройки (дома даже самых зажиточных горожан представляли собой нечто вроде современных коттеджей), естественно, не могла быть сколько-нибудь значительной. Город, в котором насчитывалось от десяти до пяти тысяч одних только полноправных граждан полиса, что соответствует примерно ста пятидесяти тысячам человек всего населения, включая женщин, детей, рабов и оседлых чужеземцев, по греческим меркам считался уже очень большим. Хотя нам известно и о существовании совсем микроскопических общин вроде беотийского городка Платеи, гражданское население которого в эпоху Греко-персидских войн не превышало двух тысяч человек, или Микен - древней столицы царства Агамемнона, в которых насчитывалось всего-навсего шестьсот граждан. Оба эти полиса тем не менее значатся в списке греческих государств, участвовавших в решившей судьбу Греции битве при Платеях в 479 г. до н. э., рядом с Афинами и Спартой. Платеи послали в это сражение шестьсот гоплитов (тяжеловооруженных воинов), Микены вместе с Тиринфом всего четыреста.

Нельзя, конечно, забывать и о том, что критерии, с которыми греки подходили к проблеме разграничения ╚города╩ и противостоящего ему ╚негорода╩ принципиально отличались от наших сегодняшних критериев. Сейчас, когда заходит речь о том, что такое настоящий город, мы представляем себе, прежде всего, более или менее крупный промышленный центр, в котором подавляющее большинство населения занято в различных несельскохозяйственных сферах производства, обслуживания, торговли, администрации, культуры и т. д. Греков такой чисто социологический взгляд на эту проблему едва ли удовлетворил бы. Для них город был, в первую очередь, не промышленным и не торговым центром, а средоточием политической и культурной или, точнее, религиозной жизни государства, местом, где находились правительственные здания, судебная палата, агора, служившая, как уже было сказано, в первую очередь площадью для народных собраний и лишь потом ставшая городским рынком, и, наконец, все главные святилища. Это убеждение, сложившееся уже в классический период греческой истории, о чем может свидетельствовать, например, рассказ Фукидида о Тесеевом синойкизме, продолжало жить в сознании греков в эллинистическое и даже в римское время.

Сошлемся на одно любопытное место в сочинении Павсания, писателя II в. н. э., называющемся ╚Описание Эллады╩ (нечто вроде путеводителя для путешествующих по Греции иностранных туристов). Упомянув об одном маленьком фокидском поселении, Павсаний с презрением замечает, что этот жалкий городишко, именуемый Панопеем, претендует на то, чтобы считаться настоящим городом, хотя у него нет для этого ровным счетом никаких оснований. Здесь ╚нет ни правительственных зданий, ни гимнасия [+9], ни театра, ни агоры, ни водоема, куда собиралась бы вода; жители же его ютятся вдоль горного потока, в хижинах, похожих на пещеры╩. Как мы видим Павсаний дает читателю стереотипный набор внешних признаков отличающих настоящий город-полис. Но за этим перечнем ясно читается представление об особом городском образе жизни и о роли, которую город призван был играть в жизни всего государства. На первое место Павсаний ставит административные здания, таки как булевтерий - помещение, где происходили заседания городской совета, пританей, в котором собирались высшие должностные лица, дикастерий - судебная палата и др. Далее следуют театр и гимнасий - два места, где граждане полиса обычно проводили свой досуг: в театре устраивались представления трагедий и комедий, состязания певцов и музыкантов; в гимнасии городская молодежь занимала атлетикой, а граждане старшего возраста следили за ее упражнениями и состязаниями в силе и ловкости. Нередко здесь же в театре или в гимнасии выступали с речами или публичными лекциями знаменитые ораторы и философы. Далее в перечне Павсания названа агора, которая, как мы уже говорили, использовалась и как место народных собраний, и как рыночная площадь. На агоре или где-нибудь неподалеку от нее обычно помещался фонтан с водоемом в виде бассейна, из которого жители города снабжались чистой проточной водой. Важный признак городской жизни, в понимании Павсания, хотя бы минимум бытового комфорта. Жители Панопея, ютящиеся в каких-то жалких хижинах, смахивающих на пещеры, явно не дотягивают до уровня настоящих горожан так же, как и их полис никак не может быть признан настоящим городом.

Заметим, что в перечне Павсания нет ни мастерских-эргастериев, ни купеческих лавок, хотя они, вероятно, должны были находится где-то на агоре или на ближайших к ней улицах. Видимо, для автора ╚Описания Эллады╩ все это были не столь уж существенные детали, не заслуживающие специального упоминания. Чисто экономическая сторона городской жизни его, судя по всему, мало интересовала. Во всяком случае, не в ней он видел главный критерий, позволяющий отличить город от негорода [+10].

Мы можем легко убедиться в том, что представление о настоящем городе, из которого исходил Павсаний, высмеивая нелепые претензии жителей Панопея, не было голой абстракцией. Для этого достаточно познакомиться с многочисленными описаниями других греческих полисов в том же самом сочинении или же обратиться к тем свидетельствам, которыми нас снабжает современная археология. Возьмем в качестве примера небольшой малоазиатский город Приену, открытый в самом конце прошлого века немецкой археологической экспедицией под руководством Т. Виганда. Город был невелик, но очень хорошо расположен. Он размещался на четырех больших террасах, спускающихся к долине реки Меандр от подножия высокой скалы акрополя. На верхней террасе находилось святилище богини Деметры. Ниже на обширной второй террасе был устроен городской театр - один из лучше всего сохранившихся греческих театров, и здесь же возвышался главный храм Приены - святилище Афины Полиады (букв. ╚Градодержательницы╩), основанное, как об этом гласит надпись на фронтоне, самим Александром Великим.

Третью террасу занимала приенская агора - прямоугольная площадь, со всех сторон обнесенная длинными портиками. Некоторые из них служили пристанищем для мелких торговцев и ремесленников, уподобляясь гостиным дворам в старых русских городах. В одном из портиков были устроены мясные и рыбные ряды с каменными прилавками, в которых были выдолблены желобки для стока жидкостей. Соображения чистоты и гигиены здесь принимались в расчет в неменьшей степени, чем на более поздних римских рынках. Другие портики приенской агоры использовались для всякого рода общественных надобностей. В некоторых из них устраивались, например, торжественные банкеты для граждан города и чужеземных гостей. Здесь же размещались и различные правительственные учреждения. Вплотную к северному портику был пристроен так называемый ╚экклесиастерий╩ - здание, служившее местом народных собраний. Оно представляло собой четырехугольную, похожую на закрытый театр постройку с возвышающимися полукругом мраморными сиденьями и алтарем посредине. Всего в здании могло поместиться около семисот-восьмисот человек. Очевидно, такова была численность полноправных граждан Приены. Главный вход в экклесиастерий был перегорожен решеткой так, чтобы участники собрания проходили внутрь по одному. Благодаря этому контролеры, сидевшие при входе, успевали записывать имена входящих. По составленным таким образом спискам между гражданами затем распределялась так называемая ╚диета╩, т. е. плата за посещение собрания, как это было и в Афинах IV в. до н. э. О том, что именно агора была главным центром общественной жизни Приены, свидетельствуют многочисленные надписи, которые были найдены здесь во время раскопок (в основном это были почетные декреты в честь именитых граждан полиса), а также постаменты мраморных и бронзовых статуй, изображавших тех же самых лиц. На самой нижней четвертой террасе размещался Целый комплекс спортивных сооружений, состоявший из гимнасия и стадиона. При строительстве этих сооружений, как, впрочем, и во всем остальном, приенцы не поскупились на издержки. В гимнаcии была оборудована баня с мраморными бассейнами и водостоками в виде львиных голов. На стадионе сохранились остатки облицованных мрамором трибун и любопытное стартовое устройство - ворота с десятью мраморными колоннами, между которыми ставилась деревянная перегородка. В момент старта при состязаниях в беге ее быстро убирали, и бегуны устремлялись вперед.

Вся Приена была застроена по так называемой ╚Гипподамовой системе╩ [+11] и имела четкую сетку улиц, вымощенных каменными плитами и сориентированных по сторонам света: восемь улиц шли строго по стрелке компаса с запада на восток, еще шестнадцать с севера на юг, разбивая весь город на прямоугольные кварталы одинаковой величины. Жилые дома граждан Приены также были подчинены определенным строительным стандартам. Почти все они двухэтажные, прямоугольные в плане, с небольшими внутренними двориками. Город был в изобилии снабжен проточной водой. Она подавалась по свинцовым трубам из источника, находившегося высокой скале за городом. От этого водопровода питались многочисленные городские фонтаны, обычно располагавшиеся на уличных перекрестках. В некоторых местах от магистральной трубы водопровода были сделаны отводы в дома горожан. Наконец, нельзя умолчать и еще об одной немаловажной детали: весь город был опоясан кольцом очень хорошо и надежно построенных крепостных стен с башнями и воротами и таким образом был застрахован от внезапных вражеских нападений.

Всякого, кто изучал планы полностью или частично раскопанных греческих городов, не может не поразить резкая диспропорция между общим размахом городского благоустройства, великолепием общественных сооружений и комфортабельностью частных жилых домов с одной стороны, и крайней незначительностью, даже мизерностью расположенных в городской черте производственных комплексов. В той же Приене археологам, тщательно ╚прочесавшим╩ всю территорию города, не удалось найти ни одного сколько-нибудь крупного промышленного предприятия. Небольшие мастерские, являвшиеся в то же время и лавками, как было уже сказано, размещались по периметру приенской агоры в нишах, устроенных в стенах окружающих ее портиков. Но они не идут в счет, так как были слишком малы и невзрачны. В самых крупных из них было занято, по всей видимости, лишь несколько человек работников: сам хозяин и два-три его помощника, которыми могли оказаться и его собственные сыновья, рабы и, наконец, наемные рабочие. Вся ремесленная продукция производившаяся на этих карликовых предприятиях, очевидно, сбывалась тут же на рынке горожанам или приезжим крестьянам, но едва ли куда-нибудь вывозилась. Приенские ремесленники не располагали, как сейчас говорят, достаточными производственными мощностями, чтобы работать на экспорт. И эта картина может считаться типичной для всех тех греческих городов, о которых мы имеем сейчас более или менее ясное представление благодаря производившимся в них археологическим раскопкам. Впрочем, даже и там, где возникали ремесленные мастерские, работавшие на экспорт, как, например, завоевавшие всемирную известность мастерские по производству терракотовых статуэток в беотийской Танагре, их деятельность чаще всего почти ничего не меняла в хозяйственной жизни полиса; и по масштабам, и по характеру производства такие предприятия едва ли существенно отличались от кустарных промыслов, процветавших во многих деревнях и посадах дореволюционной России.

Основой благополучия и процветания нормального греческого полиса, можно даже сказать, гарантией самого его существования всегда оставалось сельское хозяйство и, в первую очередь, земледелие. Ремесло и торговля развивались здесь чаще всего лишь в той мере, в которой это было необходимо для нормальной жизнедеятельности обособленной полисной общины. В сочинениях многих античных авторов от Гомера до Цицерона земледелию отводится роль фундамента, на котором зиждется все здание человеческой цивилизации. Для греков и римлян город и земледелие отнюдь не были, как в наше время, взаимоисключающими понятиями. Напротив, в их понимании они были теснейшим образом между собой связаны как два краеугольных камня, на которых должно покоиться любое правильно устроенное государство. Такие выдающиеся политические мыслители IV в. до н. э., как Ксенофонт, Платон, Аристотель, видели в земледелии главный залог экономической, а, стало быть, также и политической независимости полиса или, как говорили греки, его автаркии (самодостаточности) и автономии (самоуправления) и в то же время залог его внутренней стабильности. ╚Земледельцы, - рассуждали они, - и по своему нраву, и по роду занятий люди спокойные и уравновешенные, мало интересующиеся политикой, так как больше заняты своим хозяйством, и не склонные ни к каким переменам и мятежам. Поэтому чем большую долю они составляют в общей массе населения полиса, тем лучше для всего государства╩.

Не следует думать, что такого образа мыслей в то время придерживались лишь консервативно настроенные утописты и мечтатели, тосковавшие по безвозвратно утраченному прошлому. То, что в Афинах - крупнейшем торгово-ремесленном центре тогдашней Греции, где весьма значительная часть населения уже давно порвала с сельским хозяйством, - действительно воспринималось как реакционная утопия, во многих других греческих полисах оставалось каждодневной, насущной реальностью и в IV столетии, и много позже. В числе этих других полисов при тщательной проверке мы нашли бы не только Спарту с ее искусственно замороженной экономикой или дремуче отсталые, как будто выпавшие из истории Греции города дорийского Крита, но и многие вполне нормальные греческие государства, находившиеся нередко в непосредственной близости от Афин, в средней Греции, на Пелопоннесе и на островах Эгейского моря. Примерами таких государств с преимущественно аграрным уклоном экономики могут служить города, входившие в состав Беотийского союза во главе с Фивами, соседние с ними полисы Фокиды и лежащие дальше к северу города Фессалии. По тому же пути еще в IV в. до н. э. и даже позже шло развитие большинства пелопоннесских государств в таких районах полуострова, как Арголида, Ахайя, Элида, Аркадия, а также многих колоний Великой Греции (так называлась в те времена южная Италия вместе с Сицилией), многих полисов Малой Азии и прилегающих к ней островов Эгеиды, наконец, подавляющего большинства городов-колоний Причерноморья и Северной Африки. Едва ли случайно, что на монетах целого ряда греческих государств чеканились изображения различных сельскохозяйственных растений или продуктов, очевидно, считавшихся символами процветания полисных общин: хлебные колосья, виноградные гроздья, масличные ветви, амфоры с вином или маслом. Изображения каких-нибудь особенно популярных ремесленных изделий не встречаются ни разу.

Каждый даже самый маленький греческий полис непременно имел свою сельскохозяйственную территорию, или хору, за счет которой обеспечивалась необходимыми средствами существования весьма значительная, если не подавляющая масса его населения. Полис и хора составляли нераздельное экономическое и политическое целое. Полис, лишившийся своей хоры, был, в понимании греков, обречен на гибель. В таком положении оказались, например, афиняне в годы так называемой Декелейской войны (413 - 404 гг. до н. э.), когда спартанцы, оккупировавшие центральные районы Аттики, сделали невозможной нормальную хозяйственную жизнь на ее территории и афинянам пришлось подвозить все необходимое им продовольствие морем из подвластных им городов своей державы. Но это уже не могло их спасти от полного разгрома. Типичное для греческого мира единство полиса и хоры имело своей основой не столько рыночную торговлю, являющуюся обычной скрепляющей связью в отношениях между городом и деревней в современном обществе, сколько то простое обстоятельство, что сами граждане полиса в большинстве своем, а в некоторых государствах и все поголовно, владели землей в прилегающей к городу сельской округе.

Во многих полисах такое положение вещей было закреплено законом, и статус гражданина прямо зависел от наличия у человека земельной собственности, а также и от ее размеров. Так, в беотийских государствах человек, о котором было известно, что он свыше четырех лет зарабатывал себе на жизнь каким-нибудь ремеслом по причине отсутствия земли, по закону лишался гражданских прав. В Спарте такие вопросы решались еще более простым способом: спартиат, оказавшийся неспособным регулярно выплачивать установленные законом взносы в сисситии (на устройство совместных обедов), которые покрывались за счет доходов, получаемых с закрепленного за каждой семьей земельного надела, автоматически вычеркивался из списков полноправных граждан. Но даже в демократических Афинах, где гражданином можно было стать и вообще не имея земли, в самом конце V в. до н. э. оказалось лишь 5000 граждан, у которых не было никакой земельной собственности, при общей численности гражданского населения в 20 - 25 000 человек. Владение землей считалось в Греции важнейшим признаком социального престижа. Нередко человек, наживший большое состояние ремеслом, торговлей или ростовщичеством, вкладывал значительную часть своего капитала в приобретение земли и мирно коротал остаток своих дней, занимаясь сельским хозяйством, ибо только такой образ жизни давал ему необходимый вес и положение в обществе. Но сделать это он мог только в качестве гражданина полиса, на территории которого находилась принадлежащая ему земельная собственность. Чужеземец-метек, будь он хоть самим Ротшильдом, мог приобретать землю только через подставных лиц. На этот счет в большинстве греческих государств, в том числе и в Афинах, существовали весьма строгие законы, целью которых было ограждение преимущественных прав граждан полиса на владение землей в пределах государства. Люди, у которых совсем не было земли: мелкие торговцы, ремесленники, наемные рабочие, представители различных свободных профессий, как правило, стояли на одной из низших ступенек социальной лестницы и даже в самых демократических государствах считались гражданами как бы ╚второго сорта╩.

Итак, важнейшая отличительная особенность нормального греческого города, воспринимаемая как нечто парадоксальное, если подходить к этому сугубо своеобразному историческому явлению с привычными для нас мерками и понятиями, заключалась в том, что основную массу его населения, его, так сказать, структурное ядро составляли люди, тесно связанные с землей и живущие преимущественно за счет доходов от сельского хозяйства. Наиболее состоятельные из этих людей, имевшие много земли и достаточное количество рабов для ее обработки, большую часть года проводили в городе, занимаясь государственными делами, иногда торговлей, ростовщичеством или каким-то другим ╚бизнесом╩, приносящим быстрый доход, или же просто извлекая удовольствие из общения с себе подобными почтенными гражданами на дружеских попойках, на агоре, в театре, палестрах [+12] и т. п. местах, где обычно скапливалось много народа. Но у них были и загородные усадьбы, куда они время от времени выезжали или просто ходили пешком, если усадьба находилась недалеко от города, либо для того, чтобы понаблюдать за работой своих рабов и поденщиков и дать им необходимые указания, либо чтобы просто отдохнуть от утомительной городской жизни в тиши на лоне природы.

Такого богатого землевладельца и в то же время горожанина изображает Ксенофонт в своем диалоге ╚Домострой╩. Его герой Исхомах живет в Афинах, но почти ежедневно, когда позволяют дела, наведывается в свое имение, расположенное вблизи от города. Здесь он не только наблюдает за рабами, но и постоянно наставляет их, во все вникая, показывая, что и как надо делать. Исхомах сам в совершенстве владеет всеми видами сельского труда, обладая познаниями и агронома, и садовода, и виноградаря, и скотовода. В этом смысле он не уступил бы, наверное, даже и прирожденному земледельцу Гесиоду. Перед нами, таким образом, - классический тип культурного помещика, рачительного и мудрого хозяина, что-то вроде гоголевского Костанжогло или толстовского Левина. Исхомах, однако, каким-то образом ухитряется делить свое время между сельскими и городскими занятиями, успевая не только вскапывать виноградник, но еще и выступать на Пниксе или в каких-нибудь других общественных местах. В реальной жизни такое совмещение разнородных занятий удавалось, по-видимому, далеко не каждому. Так, о Перикле нам известно, что он практически совершенно не занимался делами в своем имении, предоставив надзор за ним пользовавшемуся его особым доверием рабу Евангелу, который ежегодно сбывал основную часть полученного в имении урожая, а на вырученные деньги покупал своему хозяину все необходимое для жизни.

Другие афинские землевладельцы, напротив, безвыездно жили в своих усадьбах, почти не появляясь в городе без особой на то надобности. Таков, например, Стрепсиад - один из персонажей аристофановской комедии ╚Облака╩. Богатый крестьянин или, скорее, даже фермер, он женился на взбалмошной, изнеженной горожанке, которую тошнит от смешанного запаха земли и навоза, сыра и шерсти, исходящего от ее супруга. У Стрепсиада есть оболтус-сынок Фидиппид, заразившийся от своей маменьки тоской по изящной светской жизни, бредящий колесничными скачками и атлетикой и к тому же еще спутавшийся с новомодным философом Сократом, который наставляет своих учеников в великой науке превращения белого в черное и наоборот. Стрепсиаду претит городская жизнь с ее непрерывной суетой и толчеей. Он не способен понять ни свою собственную жену, ни сына и мечтает лишь о том, как бы поскорее вернуться снова в свое сельское уединение. Вот отрывок из его монолога:

Комментарием к этому месту в комедии Аристофана может служить сообщение Фукидида о том, что до начала Пелопоннесской войны многие афиняне постоянно жили на своих полях (очевидно, в расположенных там сельских усадьбах), причем, как замечает историк, такой образ жизни был им свойственен в большей степени, чем другим эллинам. Переселение в Афины под защиту городских стен, вызванное вторжением спартанской армии, было воспринято ими как настоящее бедствие: ведь уезжая в город, они оставляли врагу свою землю, дома и могилы предков. Территориально Афины были одним из самых больших государств греческого мира. Поэтому люди, привязанные к своему хозяйству и не решавшиеся его оставить на попечение раба-управителя, как это сделал, например, Перикл, были вынуждены большую часть года проводить в деревне и даже считали ее своим основным местом жительства, как уже знакомый нам Стрепсиад. Ездить каждый день из города в поле при тогдашних крайне несовершенных транспортных средствах было и тяжело, и накладно.

В небольших аграрных полисах, составлявших, как было уже сказано, основную массу греческих государств на всем занятом ими пространстве, демографическая ситуация была, скорее всего, иной. Именно так можно понять слова Фукидида о том, что тот образ жизни, который вели афиняне, начиная уже с древнейших времен, в своих сельских усадьбах вдали от города, был в целом не характерен или мало характерен для всех остальных греков. Очевидно, историк имел в виду, что эти другие греки жили в черте городских стен, так как небольшие размеры их государств позволяли им совмещать занятия сельским хозяйством с городским по преимуществу образом жизни: расстояния, отделявшие их сельские усадьбы от их городских домов, были, как правило, невелики, и они могли регулярно туда наведываться. В страдную пору весеннего сева или уборки урожая, когда присутствие хозяина на месте работы было особенно необходимо, граждане такого небольшого полиса чуть ли не в полном своем составе перебирались вместе с семьями в окрестные поля, и город на какое-то время оставался полупустым. Такую ситуацию легко могли использовать враждебно настроенные соседи, стремившиеся захватить и разграбить город именно в момент отсутствия его постоянных обитателей, как это произошло, например, в Кизике, греческом полисе на побережье Пропонтиды (Мраморного моря). В 319 г. до н. э. им овладели в результате неожиданного набега войска сатрапа соседней Геллеспонтской Фригии, ворвавшиеся в город в то самое время, когда почти все его граждане были заняты работой на своих полях.

Примерно такой же образ жизни, по всей вероятности, вели и граждане Херсонеса Таврического - одной из греческих колоний на побережье Крыма. Производившиеся в его окрестностях раскопки показали, что земельные наделы херсонеситов, или так называемые ╚клеры╩, были сконцентрированы на небольшом удалении от города на Гераклейском полуострове. Всего их здесь насчитывалось около трехсот восьмидесяти. Каждый клер имел площадь около 26,4 га и был обнесен каменной стеной. Каменные перегородки делили его также и изнутри на отдельные участки, поля и сады. При клерах были устроены укрепленные усадьбы с башнями. Херсонесская хора часто подвергалась нападениям соседних скифских и таврских племен, и херсонеситы не могли чувствовать себя в полной безопасности в своих загородных усадьбах. Постоянное население каждой такой усадьбы составляли, по всей видимости, рабы и присматривавшие за ними надсмотрщики.

Попробуем подвести некоторые итоги нашим наблюдениям. Типичный греческий полис, если рассматривать его с точки зрения современной социологии или демографии, вероятно, мог бы быть оценен как некая промежуточная форма человеческого общежития, как бы балансирующая на грани, разделяющей город и деревню в строго научном значении этих двух терминов. С городом его сближали выполняемые им функции административного (политического), культурного или, скорее, культового и в какой-то мере экономического центра миниатюрного государства. Именно полис был тем местом, где находился весь управленческий аппарат, обслуживающий его довольно скромные потребности, где были расположены его главные святыни и устраивались все наиболее важные празднества, где, наконец, был сосредоточен тот необходимый минимум коммерции и специализированного ремесла, без которого нормальное существование независимой гражданской общины было бы вообще невозможно. Однако ясно выраженный аграрный уклон экономики типичного полиса, в которой и ремесло, и торговля играли в целом второстепенную и явно подчиненную роль, так же как и соответствующий этому уклону полугородской-полудеревенский образ жизни основной массы его гражданского населения дают нам право видеть в нем особую разновидность земледельческой сельской общины. В этом отношении греческий полис эпохи расцвета не так уж далеко ушел от предшествующего ему гомеровского полиса, хотя его политическая и культурная жизнь, несомненно, успела сильно усложниться за разделяющее их время.

Значительную часть пройденного ею исторического пути (по крайней мере, вплоть до эпохи Греко-персидских войн, а во многих местах еще и после нее) греческая цивилизация проделала в стране с преимущественно крестьянским населением, которое в силу некоторых уже известных нам причин предпочитало жить в укрепленных поселениях городского типа. В этой стране возникли такие высочайшие ее достижения, как гомеровский эпос, лирическая поэзия VII - VI вв. до н. э., ионийская натурфилософия, философские школы пифагорейцев и элеатов, ордерная храмовая архитектура, архаическая мраморная скульптура, вазопись геометрического, ориентализирующего и чернофигурного стилей, алфавитное письмо, законы великих афинских реформаторов Солона и Клисфена и многое другое. Полугородской-полудеревенский житейский уклад, с которым подавляющее большинство населения Греции не расставалось на протяжении целого ряда столетий, наложил свою неизгладимую печать на весь психический склад и духовный облик греческого народа, так же как и на его культуру. Именно отсюда идет парадоксальное, на первый взгляд, соединение в характере типичного эллина таких чисто крестьянских добродетелей, как трудолюбие, бережливость, основательность, душевная стойкость и уравновешенность, с обычно присущими городским жителям предприимчивостью, живостью ума, любознательностью, обостренной эмоциональностью. Отсюда же и то постоянное переплетение и взаимодействие традиционных, фольклорных элементов с элементами чисто индивидуального творческого самовыражения, которое так ясно проявило себя в греческой поэзии╩ изобразительном и декоративном искусстве архаического, а во многом также еще и классического периодов.

Конечно, мы не вправе забывать и о том, что, начиная по крайней мере с конца архаической эпохи, в ряде районов греческого мира существовали крупные центры международного товарообмена, в которых уровень концентрации населения, живущего ремеслом и торговлей и вообще не занятого в сфере сельскохозяйственного производства, намного превышал обычные для Греции нормы. В таких городах, как Афины и Коринф, плотность мастерового люда и потребность в его труде были настолько велики, что здесь уже в очень раннее время стали возникать особые ремесленные кварталы. Как показали раскопки, в Афинах квартал гончаров - так называемый Керамик - существовал, начиная по крайней мере с VI в. до н. э., в Коринфе еще раньше - с VII столетия. В письменных источниках, начиная с конца V в. до н. э., можно встретить упоминания о крупных ремесленных мастерских, принадлежащих богатым афинянам. В некоторых из них было занято до сотни и более рабов, обученных тому или иному ремеслу. Такие мастерские специализировались в основном на изготовлении оружия и предметов роскоши. Впрочем, мелкое ремесленное производство продолжало процветать в Афинах еще и в этот период. Пользовавшиеся огромным спросом на внешних рынках афинские краснофигурные вазы в своем подавляющем большинстве были изготовлены в маленьких, невзрачных мастерских вроде тех, которые и до сих пор еще можно видеть на больших восточных базарах.

В V - IV вв. до н. э. в Афинах уже было очень много людей, извлекавших необходимые им средства существования из всевозможных промыслов и ремесел, так или иначе связанных с обслуживанием военного флота, оптовой и розничной торговлей, строительством, производством оружия и т. д. Все эти ремесленники, рабочие, торговцы (а среди них могли быть люди самого разного происхождения и социального статуса: рабы, вольноотпущенники, оседлые чужеземцы-метеки, свободные граждане) скапливались в городских кварталах, примыкающих к Агоре - центральному афинскому рынку, и на близлежащих улицах. Но особенно много их было в Пирее - главном военном и торговом порту Афинского государства. Кроме этих, безусловно, полезных членов общества, в город стремился и всякий обнищавший и люмпенизированный сброд, не умевший или не желавший трудиться и существовавший в основном за счет государственного вспомоществования или частной благотворительности. В этот период Афины были, вне всякого сомнения, самым богатым из всех греческих государств. Их казна пополнялась и за счет доходов от крупномасштабной международной торговли, и за счет дани (фороса), которую платили афинянам их так называемые ╚союзники╩, частью добровольно, частью по принуждению вошедшие в состав Афинской морской державы. Только благодаря этому афинская демократия могла в течение длительного времени подкармливать весь этот охлос (╚чернь╩), как презрительно именовали обнищавшее простонародье люди из высших слоев общества.

На другом полюсе сложной социальной системы, которую представляло собой городское население Афин, мы находим уже упоминавшихся прежде крупных земельных собственников и владельцев всякой иной недвижимости. Многие из них в V и особенно в IV вв. до н. э. постоянно жили в городе и либо передоверяли ведение своих хозяйств рабам-управляющим, сами почти не вмешиваясь в их дела (образ Исхомаха у Ксенофонта, очевидно, должен был стать для них живым укором), либо просто сдавали принадлежащие им земли и другое имущество в долгосрочную аренду, превращаясь в некое подобие современных рантье.

Таким образом, городское население Афин непрерывно росло, а сам город, когда-то зародившийся в материнском лоне афинского полиса, постепенно обособлялся от него, превращаясь в самостоятельный социальный организм со своими особыми потребностями и интересами. Одновременно с этим процессом и в тесной связи с ним в сознании афинян все глубже укоренялось представление об особом городском укладе жизни, резко отличающемся от более простого и грубого деревенского уклада. Его непременными атрибутами становятся занятия политикой, судопроизводством, атлетикой, а также всевозможные празднества и развлечения. Городская жизнь осмысляется теперь как удел людей досужих, располагающих избытком свободного времени, и именно в этом смысле противопоставляется деревенской жизни, как правило, заполненной тяжелым физическим трудом. Соответственно и настоящим горожанином признается лишь человек, который ничем особенно не занят, никуда не спешит и поэтому склонен к общению, всегда готов поболтать с приятелями, принять участие в каком-нибудь увеселении или попойке, потолкаться в суде или на рыночной площади, послушать, что где говорят. Греческое слово ╚άστείος╩ (букв, ╚городской человек╩, от άστυ - ╚город╩) охватывает всю ту сложную гамму смысловых оттенков, которую мы вкладываем в понятие ╚культурный человек╩. Астейос - это и ╚образованный╩, и ╚тонкий╩, и ╚остроумный╩, и ╚деликатный╩, одним словом, как говорят французы, ╚комильфо╩. Человек, достойный такого эпитета, являет собой полную противоположность типичному поселянину (άγροίκος) - мрачному нелюдиму, брюзге и скопидому, выразительный автопортрет которого был создан когда-то Гесиодом.

Вероятно, нечто подобное этой картине можно было бы наблюдать, располагая более полной информацией, также и о некоторых других греческих государствах, таких, например, как Коринф, расположенный у южного входа на Истм или Коринфский перешеек, соединяющий Пелопоннес с Аттикой и Мегаридой, Милет на малоазиатском побережье Эгейского моря, Сиракузы на восточном берегу о. Сицилия, Родос на острове того же названия. Все эти государства, так же как и Афины, были крупнейшими центрами средиземноморской торговли и далеко опережали в своем экономическом развитии основную массу греческих полисов. Их городские центры по численности населения, видимо, лишь немногим уступали Афинам, а по уровню благоустройства уже в конце V-IV вв. до н. э. намного их превосходили. К этим четырем полисам, по-видимому, можно было бы добавить еще десяток-другой государств, в которых городская жизнь вышла далеко за рамки привычного для большинства греков полудеревенского общинного быта. И все же на общем фоне греческого полисного мира такие действительно крупные города, как Афины или Сиракузы, воспринимаются как какие-то исключения из правила. Правилом, как мы уже видели, в ту эпоху были очень небольшие городки, которые можно было отличить от окружающих их деревень лишь по некоторым внешним признакам поселения городского типа, таким как оборонительные стены, храмы, агора с комплексом правительственных зданий и более или менее компактная застройка.

Конечно, нельзя не считаться и с тем обстоятельством, что судьба страны, народа и всей вообще греческой цивилизации во многом зависела от таких ╚исключений из правила╩, как Афины или Коринф. Именно они были бесспорными лидерами социально-экономического, политического и культурного прогресса. Подобно огромным магнитам они притягивали к себе не только потоки разнообразных товаров со всех концов Средиземноморья, но и самых одаренных, талантливых, богатых идеями людей со всей Греции. Только здесь среди непрерывной людской суеты и кипучей деловой жизни античного мегаполиса они могли проявить себя по-настоящему и добиться всеобщего признания. Подлинным питомником талантов, настоящей ╚школой Эллады╩, как сказал о них Фукидид, оставались на протяжении целого ряда столетий древние Афины. Здесь впервые увидела свет не только греческая демократия в ее ярко выраженной, классической форме, но и греческий театр, и диалектика Сократа, и великие творения Фидия и Мирона. И, конечно, нельзя считать простой случайностью совпадение во времени всех этих политических и культурно-исторических феноменов и расцвета афинской экономики, за которым последовало превращение Афин в крупнейший из городов греческого мира.

Тем не менее Афинам никогда не удавалось установить свою безраздельную монополию в культурной жизни Греции, всецело подчинив ее своим стандартам и нормам. Второразрядные малые полисы, составлявшие как бы глухую сельскую глубинку Афинской державы, все же не были совершенно отстранены от участия в общем поступательном движении к вершинам исторического прогресса. Принцип единства в многообразии, предполагающий постоянное творческое сотрудничество и одновременно соперничество, интенсивный обмен идеями и информацией между отдельными городами-государствами, всегда сохранял свое доминирующее значение в развитии греческой Цивилизации. Подобно корифею в греческом театре, Афины не могли обойтись без сопутствующего им ╚хора╩ малых полисов.

Примечания

[+1] Греки, конечно, были хорошо осведомлены о том, что восточные варвары в большинстве своем живут в городах, которые нередко и своими размерами, и численностью населения намного превосходили самые большие из греческих городов, и называли их ╚полисами╩, видимо, за неимением другого более подходящего слова. Однако в их понимании они были лишены главного признака настоящего полиса - государственного суверенитета.

[+2] В гомеровском лексиконе слово ╚агора╩ обозначает и народное собрание, и место для его устройства. В более поздние времена ╚агорой╩ называли также рыночную площадь. На гомеровской агоре торговлей, по-видимому, еще не занимались. Во всяком случае, в эпосе об этом нет никаких упоминаний.

[+3] Реальным прообразом эпического полиса могут считаться укрепленные поселения IX - VIII вв. до н. э., открытые археологами в ряде мест на островах и побережьях Эгейского моря. Наиболее известна среди них Старая Смирна на западном побережье Малой Азии (совр. Измир). Существовавшая здесь, начиная с IX в., греческая колония была расположена на небольшом мысу, закрывавшем вход в глубокую и очень удобную бухту. Весь этот маленький городок (его общая площадь составляла всего около 3 га) был обнесен довольно внушительных размеров Кирпичной стеной на каменном цоколе с башнями и воротами.

[+4] Профессиональными торговцами могут быть признаны только ╚хитрые гости, скитальцы морей╩ финикийцы, к которым поэт относится с явной неприязнью, видя в них коварных обманщиков, всегда готовых провести простодушного грека.

[+5] Сама община в эпосе обычно называется ╚δήμος╩, что означав буквально либо землю, либо населяющий ее народ, либо и то и другое.

[+6] Начальной фазой этого процесса сейчас принято считать VIII в. до н. э.; т. е. как раз то время, к которому обычно относят и создание обеих гомеровских поэм.

[+7] Современные историки сейчас все больше склоняются к мысли, что афинский синойкизм мог происходить лишь в какие-то сравнительно недавние времена - едва ли ранее IX - VIII вв. до н. э. и тем самым отделяют это событие от личности Тесея, мифологическая традиция о подвигах которого восходит, по всей видимости, к микенской эпохе.

[+8] Помимо самой Спарты на территории спартанского государства или Лакедемона, как называли его древние, существовали и другие полисы, населенные неполноправными периеками (букв, ╚живущие вокруг╩), - ситуация, близко напоминающая ту, которая, по всей видимости, предшествовала Тесееву синойкизму Аттики.

[+9] Гимнасий (от греч. γυμνός - ╚голый╩) - специальный комплекс помещений (открытых площадок, залов, портиков и т. п.) для занятий атлетикой, отдыха, прогулок, бесед и т. д. В Афинах и других греческие городах гимнасии были обычными местами собраний молодежи (в основном так называемых эфебов - юношей от 18 до 20 лет, проходивших курс военной подготовки), а также и граждан старшего возраста. Все гимнасии находились на содержании государства.

[+10] Задолго до Павсания великий Аристотель рекомендовал при выборе места для основания нового города принимать во внимание следующие четыре условия: место должно быть здоровым, удобным для защиты от нападений извне, приспособленным для политической деятельности граждан полиса и красивым.

[+11] Гипподам Милетский - прославленный архитектор-градостроитель, живший в V в. до н. э. Именно ему древние приписывали разработку свода правил градостроения, известного как ╚Гипподамова система╩. По проектам Гипподама были заново построены такие греческие города, как Милет, родина архитектора, Пирей - главный портовый город Афинского государства, Родос на острове того же названия. Но наиболее широкое применение его система нашла в городах эллинистического Востока, возникших после завоевательных походов Александра Македонского.

[+12] Палестра (от греч. πάλη - борьба) - место, где занимались борьбой и другими видами атлетики мальчики и подростки школьного возраста (до 18 лет). В Афинах и других государствах палестры считались частными учебными заведениями.

[ << ] [ Начала Этногенеза ] [ Оглавление ] [ >> ]