Часть восьмая

ВОЗРАСТЫ ЭТНОСА
ГДЕ ОПИСАНА СХЕМА РАЗВИТИЯ ЭТНИЧЕСКИХ ЦЕЛОСТНОСТЕЙ И ОБЪЯСНЕНО, ПОЧЕМУ ВЕЧНОСТЬ ИМ ПРОТИВОПОКАЗАНА

XXX. Способ научного поиска

ВРЕМЯ И ИСТОРИЯ

История - это изучение процессов, протекающих во времени, но что такое время, не знает никто. В этом нет ничего удивительного. Вероятно, рыбы не знают, что такое вода, потому что им не с чем ее сравнить. А когда они попадают на воздух, то у них не остается времени, чтобы воспользоваться сравнением воздуха с водой.

В. И. Вернадский определил смерть как разделение пространства и времени[1], ибо, по его мнению, косное вещество вневременно. Видимо, он прав, но историки имеют дело только с процессами умирания, при которых сущее становится прошлым. А реально ли прошлое? В этом вопросе единства мнений у современных ученых нет. Рассмотрим подробнее некоторые мнения, уже упоминавшиеся нами.

Существует и весьма распространена точка зрения, согласно которой прошлого вовсе нет. Джованни Джентиле пишет: "В прошлые времена люди рождались, думали и трудились... но все они мертвы, подобно цветам, красотой которых они наслаждались, или листьям, которые зеленели у них на глазах весной и, желтея, осыпались осенью. Память о них живет, но мир воспоминаний, подобно миру фантазии, есть ничто; и воспоминание не лучше, чем мечта..." "Историк знает, что жизнь и значение прошлых фактов не могут быть открыты в хартиях, надписях или любых действительных останках прошлого; их источники - в собственной личности историка" [2].

Согласиться с этим невозможно, но повременим спорить: есть и другие авторы, писавшие на эту тему.

Еще более категоричны В. Дильтей, П. Гардинер и Б. Рассел. Все они фактически отрицают историю, утверждая, что ее выводы недостоверны, так как историки неизбежно субъективны, а потому не могут быть беспристрастны. "Первичный элемент исторического мира - это переживание, в котором субъект находится в активном жизненном взаимодействии со своей средой",-писал В.Дильтей. "Не существует абсолютных реальных причин, которые ждут, чтобы их открыли историки, пишущие на различных уровнях и с различных расстояний, с разными целями и интересами, в разных контекстах и с различных точек зрения", - утверждал П. Гардинер. Ценность истории в том, что она дает знание "о человеческих существах, находящихся в обстоятельствах, чрезвычайно отличных от наших собственных, - не строго аналитическое научное знание, но нечто вроде того знания, какое любитель собак имеет о своей собаке",-заявил Б. Рассел.

Думается, что материал для сталь пессимистических выводов перечисленным мыслителям дали современные историки, те самые, которых удачно описал Анатоль Франс: "Да разве мы пишем историю? Разве мы пытаемся извлечь из какого-нибудь текста, документа хоть малую крупицу жизни или истины? Мы просто-напросто издаем тексты. Мы придерживаемся буквы... Мысль не существует" ("Остров пингвинов"). Защищать эту позицию не хочется, а ведь по сути дела спор идет именно по поводу нее. Так внесем необходимую ясность.

Спор, будь он начат, был бы основан на филологическом недоразумении. Историей ныне называют целый ряд занятий, хотя и связанных друг с другом, но весьма различных:. 1. Публикация и перевод древних источников-занятие необходимое, но дающее только сырье. 2. Историческая критика, отсеивающая сознательную, а иногда неосознанную ложь древних авторов - получение полуфабриката. 3. Сопоставление добытого материала с накопленным ранее - это уже продукт, но еще не предмет потребления. 4. Интерпретация данных в плане поставленной проблемы. 5. Постановка новых проблем, выходящих на стык наук.

Перечисленные выше и многие другие близкие им философы огорчались по существу тем, что не получали из необработанного сырья сувенира на заказ без промежуточной обработки. Это действительно невозможно, но другого пути нет и не будет. Правы философы в другом: пройти этим путем может отнюдь не каждый.

Самые на вид простенькие обобщения требуют такого душевного подъема и накала чувств, при котором мысль плавится и принимает новую форму, сначала поражающую, а потом убеждающую искреннего читателя. И дело не в том, при помощи какого хода мысли или подбора аргументов доказан тезис; это кухня научного ремесла, знать которое, конечно, надо, но одного знания мало. Дело в том, почему иногда удается новый тезис найти и доказать. Это таинство психологии творчества, которое древние греки приписывали музе истории - Клио. Эта муза подсказывает нам, что скепсис философов неоправдан, что прошлое - не личное переживание и не мечта. Ибо настоящее - только момент, мгновенно становящийся прошлым. Будущего нет, ибо не совершены поступки, определяющие те или иные последствия, и неизвестно - будут ли они совершены. Грядущее можно рассчитать только статистически, с допуском, лишающим расчеты практической ценности. А прошлое существует; и все, что существует, - прошлое, так как любое свершение тут же становится прошлым. Вот почему наука история изучает единственную реальность, существующую вне нас и помимо нас.

А разговоры о недостоверности субъективного восприятия - обывательская болтовня. Достоверность нужна всегда в определенных пределах, за которыми она становится бессмысленной. Вычислить расстояние от Москвы до Ленинграда с точностью до миллиметра невозможно и не нужно. Так же и в истории, но в ней есть своя специфика постановки проблемы.

Целесообразно изучать не нюансы ощущений исторических персон, а процессы: социальные, этнические и культурогенные. При сборе первичных сведений степень точности мала, но при прореживании долго идущего процесса случайные ошибки взаимно компенсируются, благодаря чему можно получить описание, удовлетворяющее практической задаче - пониманию эпохи. И чем шире охват, тем выше точность. При такой постановке дела нет смысла увеличивать количество мелочей сверх необходимого, потому что они создают кибернетические "шумы". А принцип отбора данных подсказывается поставленной задачей.

Установив, что этнос - феномен биофизический, что пассионарность - эффект энергии живого вещества биосферы к что сознание, а равно и связанная с ним история культуры играют роль руля, а не двигателя, мы не решили поставле-ной задачи, а только наметили способ ее решения. Однако не будем спешить, а посмотрим, нет ли в современной нам науке аналогичной постановки проблемы? Есть! К. Ясперс предложил свое решение[3]. Ознакомимся с ним.

В Западной Европе (и только там) господствовала с V в. н.э., от Августина до Гегеля, философско-историческая концепция, которая рассматривала исторический процесс как единую линию, имеющую начало и конец, т.е. свое смысловое завершение. Из этой концепции родилось сначала религиозное осмысление истории - как стремление к Абсолюту, а потом атеистическая "религия прогресса". Новейшим вариантом этой теория являются взгляды Ясперса.

Ясперс выделяет из всей истории "осевое время", когда между 800-200 гг. до н.э. в Китае, Индии, Персии, Палестине и Элладе параллельно возникли духовные движения, сформировавшие тот тип человека, который якобы существует поныне. В Китае это Конфуций и Лао-цзы, в Индии - Упанишады и буддизм, в Иране-Заратуштра, в Палестине- пророки, в Элладе - Гомер и великие философы. Отсюда происходят все мировые религии и философские системы, а прочие народы, как и "доосевые",-иеисторичны и могут "просветиться" только у "осевых" народов и их продолжателей, ибо в "осевое время" произошло "пробуждение духа" и были поставлены "последние вопросы бытия": о смертности, конечности, трагической вине и смысле человеческого существования. "Осевое время" - это как бы корень всей последующей истории.

Ясперс не объясняет, откуда и каким образом возник отмеченный им параллелизм в развитии независимых друг от друга культур. Ни вторжения кочевых ариев в Китай, Индию и Европу, ни социальные условия в этих странах не могут дать удовлетворительного решения. Вопрос о генезисе феномена остается открытым, но факт возникновения в это время и в указанных регионах "философской веры", которая, по мысли Ясперса, обеспечивает подлинную связь между народами и культурами, не может быть подвергнут сомнению. Подлинная связь - это связь духовная, а не родовая, не природная, не социальная, и достигается она только перед лицом "абсурдных ситуаций", "последних вопросов", когда общение людей совершается на экзистенциальном уровне.

Здесь мы остановимся, ибо философская часть учения экзистенциализма, рассуждения о настоящем и будущем и попытка пояснить смысл истории могут быть интересны только в том случае, если фундамент построения достаточно надежен. А это-то и кажется сомнительным.

Прежде всего уж очень широка эта "ось". Шестьсот лет - это срок, куда можно втиснуть многое, да и если сравнить срезы истории по 800 г. до н.э. и по 200 г. до н.э., то видно, что за это время произошли грандиозные изменения с различными результатами для разных стран. Например, Китай объединен династией Хань, а Эллада и Персия завоеваны "неисторичными" варварами: македонянами и парфянами. Что-то тут не то.

Дальше читаем внимательно. Автор сопоставляет "завершение периода поступательного развития": империю Цинь в Китае (221-202 гг. до н.э.), царство Маурья в Индии, Римскую империю и эллинистические государства. Но в III в. до н.э. царства диадохов в Египте, Сирии, Македонии, Бактрии были отнюдь не могущественны, а Рим изнемогал во 2-й Пунической войне. Царство Маурья в Индии распалось после смерти Ашоки в 226 г. до н.э. Не получается! На Западе - развал, а в Китае-интеграция. Если же сопоставить Китай с эпохой Августа, то хронологический допуск достигает 300 лет. Не много ли?

Идею "осевого времени" как источника духовной жизни опровергает история древней Америки, а ведь майя, тольтеки и предшественники инков в Андах (культура Тиуанако) ничуть не уступали древним китайцам, индийцам, персам, иудеям и грекам. И уж совсем неверно, что Китай сдерживал натиск монголов-кочевников, скорее наоборот.

Можно найти и другие поводы для недоумения, но дело не в этом. Концепция Ясперса - наиболее обоснованная попытка понять историю как благодеяние, оказанное первобытным дикарям теми пятью народами, которые создали "прорыв", или скачок, как бы родились заново. Это оформление взглядов не только Августина, идеи которого послужили первоисточником всех ересей Средневековья, но даже древних иудейских мыслителей, создавших учение о своей богоизбранности. Исходя из учения об этногенезе как о повсеместно возникающею процессе, согласиться с Ясперсом нельзя, но одного несогласия мало. Попробуем применить доказательство от противного (ad absurdum), но не путем академического разбора мелочей. в которых легко утонет любой спор, а методом наглядного обозрения исторической действительности на протяжении тысячелетия, следовавшего за "осевым временем".

Для начала скажем, что отмеченный Ясперсом параллелизм развития нескольких культур древности действительно имел место, но он не был ни единственным, ни столь плодотворным, чтобы выделить китайцев, индусов, иранцев, иудеев и греков в особую категорию людей[4]; и он затух, как и прочие пассионарные взрывы этногенеза. Таков наш контртезис. А теперь перейдем к изложению оного.

ОТ ИСТОРИЧЕСКОЙ ГЕОГРАФИИ К ЭТНИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ

Так же как вне этноса, человеку плохо жить вне привычных ему природных условий, подогнанных предками под его потребности. Нами были описаны механизм возникновения антропогенных ландшафтов и его связь с фазами этногенеза. Эта довольно жесткая связь также зависит от коллективного настроя этнической системы, образующей этноценоз, развитие которого сопряжено, как мы теперь знаем, с уровнем пассионарного напряжения, а также с характером адаптации в ландшафте и наличием той или иной этнической доминанты. При таком подходе к сюжету исследования сама собою отпадает европоцентристская идея о преимуществе технической цивилизации над развитием другого типа. Действительно, почему считать земледельческие культуры Индии или охотничьи культуры эскимосов Канады менее совершенными, нежели способ жизни обитателей урбанистических агломераций? Неужели только потому, что последние привычны для большинства наших читателей?

Однако если мы оторвемся от обывательского субъективизма, то нам потребуется надежный критерий для сравнения этносов и суперэтнических культур, потому что они действительно не могут считаться вполне равноценными друг другу. Для этой цели следует снова обратиться к рассмотрению особенностей этногенетических процессов и, не ограничиваясь простым описанием, дать интерпретацию на базе открытой нами пассионарности, где фазы этногенеза и смена состояний антропогенных ландшафтов будут коррективами друг для друга.

То, что разница этнопсихологических стереотипов определяется климатом, рельефом, флорой и фауной этнических месторазвитий, было известно задолго до Монтескье. Эти идеи фигурируют еще у арабских географов X-XIV вв., являясь фундаментом географического детерминизма, неверность коих заключалась не в ложности, а в недостаточности объяснения наблюдаемых явлений. Географы этого направления не учитывали главного - динамики этнопсихологических складов, меняющихся в течение веков единообразно и закономерно. Поясним это на наглядных примерах из русской литературы и истории.

Русский, а точнее- великорусский этнос существует очень давно. Если даже не брать мифического Рюрика с не менее мифическим Олегом и Игорем, то, во всяком случае, наши непосредственные предки зафиксированы уже после татарского нашествия, где-то в начале XIV в. Они такие же русские, а разве они вели себя так, как ведем себя мы? Нет, совсем не так. Например, Пушкин, когда его обидели, стал стреляться на дуэли. Ведь никто из нас, когда его будут оклеветывать, ругать или про жену говорить гадости, на дуэли драться не будет. Являемся ли мы по отношению к современникам Пушкина иным этносом потому, что мы ведем себя иначе? Как будто на это должно ответить утвердительно... А может быть, и нет? Потому что интуиция нам подсказывает, что Пушкин был такой же русский человек, как и мы. И смена стереотипа поведения нам кажется вполне естественной. Ведь за триста лет до Пушкина, в эпоху Ивана Грозного, когда дуэлей не было и вообще их не знали, как повел себя, например, купец Калашников, жену которого обидел опричник Кирибеевич? Лермонтов совершенно точно это описал. Купец улучил момент и в честном кулачном бою нанес противнику нечестный удар в висок. Он убил обидчика, пожертвовав за это собственной жизнью. С точки зрения людей эпохи Пушкина и Лермонтова - это была великая подлость. Так не делают! Если ты вышел на честный бой, дерись честно. Но, с точки зрения современников купца Калашникова, тот поступил абсолютно правильно, и даже сам Иван Грозный сказал: "Казнить-то я тебя казню, так как убийство было подлое, а велю палача нарядить и по всей Москве звонить, а твоим родственникам торговать безданно и беспошлинно, потому что у тебя были основания убить моего верного слугу".

Но еще на 200 лет раньше в таких случаях никто вообще не старался убить своего обидчика, особенно если тот имел высокое социальное положение: был удельным князем или влиятельным боярином. Обиженный дружинник, священник или смерд просто уезжал в другое княжество. Раз в Москве плохо обошлись - поехал в Тверь. А если и в Твери плохо обошлись - в Суздаль, а если в Суздале не понравилось - ехал в Литву. Совершенно иная реакция на обиду, совершенно иной стереотип поведения. Следовательно, по принятому нами принципу, речь в данном случае должна идти о совершенно разных этносах. Но мы-то знаем, что это один этнос и что мы встречаем явление, не фиксированное в статике, а процессы закономерных изменений; каждое явление следует брать с его прошлым, с перспективой его будущего. Можно усомниться, что такие нюансы поведения, как реакция на обиду, имеют значение для географии, но есть равновеликие явления, хотя и менее яркие, которые активно формируют антропогенный ландшафт.

То, что разные этносы различно относятся к природе, это мы уже установили, но даже один и тот же этнос в равные фазы своего этногенеза ведет хозяйство разными способами, а тем самым влияет на вмещающий ландшафт различно.

Кроме того, архитектура не только городов, но и отдельных поселений, даже домов с усадьбами, является составной частью антропогенного ландшафта. А то, что она зависит от характера деятельности людей данного этноса - понятно и без доказательств.

Таким образом, так называемый "национальный характер" - миф, ибо для каждой новой эпохи он будет другим, даже при ненарушенности последовательности смены фаз этногенеза. Например, Илья Ильич Обломов и его слуга Захар - лентяи. Однако их предки отбили от татар Заволжья богатые земли, завели на них доходное хозяйство и построили себе удобные красивые дома, наполнив их книгами и картинами. Предки Раневской развели вишневый сад, который она пустила на ветер. Купчики из пьес Островского тратят капиталы, сколоченные их дедами. Так что же характерно для "русского" психологического типа: строгое собирательство или веселое, беззаботное расточительство? Видимо, то и другое, но в зависимости от эпохи, т.е. фазы этногенеза. Эти изменения идут неуклонно, не будучи функционально связаны ни с модификациями географической среды, ни со сменами общественно-экономических формаций, хотя постоянно взаимодействуют с теми и другими. Но это интерференция "независимых переменных", сопряженных в историческом процессе.

ВОПРЕКИ

Если рассматривать историю как функцию времени и отказаться от всех предвзятостей, с этим связанных, то окажется, что время ведет себя не единообразно. Это суждение настолько непривычно, что необходимо условиться о терминах, потому что предлагаемые здесь дефиниции касаются лишь "исторического" времени, но не затрагивают математических концепций Ньютона или Эйнштейна и "биологического" времени, исчисляемого сменой поколений изучаемого вида. Применять особенности, описанные низке, к процессам геологического времени тоже не следует, так как у косного вещества есть свои закономерности. Ограничимся спецификой человека и характера его становления. Это тоже немало.

Историческое время в отличие от физического (протяженного), биологического и относительного (континуума) обнаруживает себя через насыщенность событиями. То, что мы называем "временем", есть процесс уравнения энергетических потенциалов, иногда нарушающийся взрывами (толчками), воссоздающими неравенство энергетических потенциалов, т.е. разнообразие. Импульсы, возникающие в биосфере из-за этих толчки, и есть материальная основа творчества, проявляющаяся в стремлении то к красоте - искусство, то к истине - наука, то к справедливости - мораль, то к власти - благодаря этому импульсу создаются государства, то к победе - будь то завоевание чужой страны или мимолетный успех оперного тенора, и т.д. Эти импульсы могут быть позитивными, т.е. жизнеутверждающими, щадящими все живое и ценящими все созданное руками человека, и негативными, разделяющими энергию, информацию и вещество, в котором информация находит свой приют. Негативный импульс уводит кванты энергии за границы времени... и это подлинный конец процесса. Но позитивный импульс воссоединяет энергию с косным веществом, принимает информацию, - и мир продолжает существовать заново. Все неповторимое и прекрасное при потере энергетического заряда исчезает. Вот почему так велики утраты в эпохах, насыщенных деяниями, но против гибели выступает Память; а коллективная память этносов - это и есть история культуры.

ПОДЪЕМЫ И УПАДКИ

Согласно теории прогресса, нет ни подъемов, ни упадков. Стало привычным, и не без некоторых оснований, считать, что западный полуостров Евразийского континента имеет в истории человечества особо важное значение. В качестве доказательств ссылаются на расцвет классической Эллады, поход Александра Македонского, создание Римской империи, блестящую живопись эпохи Возрождения, "великие открытия" и колониальные захваты XVI-XIX вв. Однако при этом упускается из виду то, что перечисленные "расцветы" были эпизодами, и не только на фоне Всемирной истории, но и на канве истории Средиземноморского бассейна. Расцвет Эллады был, по сути дела, кратковременной гегемонией Афин. Победы Александра вызвали ответные удары парфян, саков и индусов и крушение македонской самостоятельности. Рим... но о нем побеседуем специально. А что касается побед испанцев, французов и англичан над краснокожими, черными, смуглыми и желтыми заокеанскими этносами, захваченными врасплох, то уже сейчас видно, насколько недолговечны были завоевания конкистадоров, авантюристов и негоциантов.

Значительно более долгими были эпохи безвременья, о которых европейские историки не любят писать, но которые станут предметом нашего анализа. Упадки культуры - столь же важные явления истории, как и ее подъемы. Откуда же берутся целые столетия без искусства, литературы, философии? Поясним.

В эпохи частых переселений целых народов в иные страны, при взаимном неприятии чужих культур и при контактах на суперэтническом уровне условия для сохранения памятников искусства были крайне неблагоприятны. Наследие римской античности сохранилось только под землей, откуда его начали извлекать гуманисты в XV в. Дивная иконопись эпохи подъема византийской культуры стала жертвой иконоборцев. Роскошные золотые и серебряные украшения угров, алан, русов и хазар были перелиты в монеты и слитки, а те разошлись по окраинам Ойкумены. Чудные вышивки, тонкие рисунки на шелке, богатые парчовые одежды, тюркские поэмы, написанные на бересте, истлели от времени, а героические сказания и мифы о возникновении космоса были забыты вместе с языками, на которых их декламировали рапсоды. Вот почему эпоху I тыс. н.э. называют "мрачной", "безвременьем", "культурным застоем" и даже "дикостью"!

Окольный путь - через изучение истории событий - показал, что описанная эпоха была творческой, напряженной и трагичной и что не бесплодие души и разума определило наблюдаемую пустоту, а горение сердец и страстей испепелило то, что могло сгореть.

Приступая к исследованию глобальных закономерностей этнической истории, следует сразу же отречься от принципа европоцентризма, который многими воспринимается как не требующий доказательств. В самом деле, с XVI по начало XX в. европейские народы захватили полмира путем колониальных операций, а другую половину - путем ввоза товаров или идей. Последние тоже приносили немалый доход.

Преимущество европейцев над прочими народами было в XIX в. столь очевидно, что Гегель построил философию истории на принципе мирового прогресса, который должен был быть осуществлен германцами и англосаксами, ибо считал, что все обитатели Азии, Африки, аборигены Америки и Австралии - "неисторические народы". Но прошло только полтора века... и стало ясно, что европейское преобладание в мире - не путь прогресса, а эпизод. Америка и Австралия, как заокеанские продолжения Европы (Западной), непосредственно связаны с той же линией закономерности, а аналогичные линии уже прослежены у народов древних, где они дошли до своего естественного конца. Иными словами, те народы, которых принято называть отсталыми, просто реликты, пережившие свои расцвет и упадок. Можно сказать, что черные австралийцы, бушмены, мундруку и даже эскимосы - это старые этносы. Поэтому так бедна их материальная культура и так фрагментарна культура духовная. Этногенезы - процессы дискретные, а потому этносам свойственно понятие "возраст".

О старении народов говорилось и писалось очень много, но историками эта терминология воспринималась как художественная метафора. В самом деле, дети рождаются, следовательно, поколения обновляются, так что же может стареть? Вот это-то мы и постараемся показать, исходя на этот раз не из общих соображений системологии, а из конкретной этнопсихологии, очевидной для любого историка или этнографа с широким кругозором.

ПРИНЦИП ОТСЧЕТА

В основу возрастной классификации любого этноса целесообразно положить момент, без которого не может обойтись ни одна система: отношение коллектива к индивиду. Любой коллектив ограничивает свободу каждого из своих членов необходимостью считаться с другими членами порознь и с интересами коллектива в целом. Этнос не является исключением из общего правила, но характер воздействия на составляющие его персоны с течением времени меняется, и в переменах прослеживается определенная закономерность.

Для этноса, находящегося в статическом состоянии, свойственно стремление к консервации взаимоотношений между его членами. В родовом обществе, например, существует жесткий деспотизм традиции, указывающий каждому новорожденному его место в жизни и пределы его возможностей, причем уровень его личных способностей во внимание не принимается. Например, если герой или гений по возрасту моложе кретина, то он все равно должен считаться ниже его по общественному положению и даже может не дожить до того времени, когда его таланты будут использованы коллективом, если на помощь младшему не придут экстраординарные бедствия вроде жестокой войны с соседями или заразы, когда надо лечить умирающих соплеменников. Но и тогда делается исключение лишь для спасителя темени, а сам принцип старшинства остается нерушимым.

Такое отношение к индивиду существует не только при родовом строе. В развитом классовом обществе оно находит яркое выражение в кастовой системе или ослабленное - в системе сословий. В любом из этих вариантов коллектив указывает индивиду его место и требует от индивида только одного: довольства собой и своим положением, ибо довольство является основным психологическим условием для консервации отношений. Казалось бы, это положение не заслуживает ни одобрения, ни восхищения. Однако не будем спешить с выводами.

Теми же принципами руководствуется статический этнос по отношению к окружающей его природе. Она его кормит, отдавая излишки богатств, а он диктует своим членам не требовать от нее сверх положенной меры. В лесу ежегодно гибнет 10% деревьев в результате естественного отбора и борьбе за существование; значит, можно эти 10% срубить для топлива и строительства, но не больше. Также можно убить себе в пищу прирост стада копытных, но без ущерба для производителей.

И ведь как точно умели определять эти нормы в отношения бизонов племена сиу или черноногих! Охота была для них делом общественным, и любое самовольство пресекалось самыми жестокими мерами. Благодаря этому этнос и вмещающий его ландшафт находились в состоянии динамического равновесия (гомеостаза), позволявшего людям, животным и растениям, существовать совместно неограниченно долго. Но мы знаем, что это равновесие в любом ландшафте, будь то в Африке, Австралии или Гренландии, является результатом протекавшего ранее процесса этногенеза, его конечной фазой.

Увы, история полезна только тому, кто ее выучил. В обратном случае обывательский "здравый смысл" провозглашает губительную концепцию покорения живой природы. В 1894 г. американский геолог-антрополог У. Дж. Макги писал: "Подчиняя себе диких животных, человек сохраняет лишь тех, кто может быть приручен; остальные же должны быть уничтожены"[5]. И самое примечательное, что с обратной концепцией выступили только индейцы сиу, утверждавшие: "Что Дух земли творит, то неделимо; со всем сущим нас связывают узы родства"[6]. Вывод однозначен, сиу руководствовались в своей практике понятиями "геобиоценоз" и "биосфера", хотя называли их иначе, а цивилизованный ученый, находившийся на уровне воззрений своего времени и в их плену, проповедовал, что человек проявил свою силу, "изменив лик природы, сделав ее лучше, чем прежде, помогая выжить полезным животным и растениями и уничтожая вредных, защищая стареющую планету от опустошительного воздействия времени и от немощи"[7].

Американскому ученому и его современникам была чужда мысль, что они сами, поскольку у них есть тела, являются составной частью той природы, чей лик они так бодро изменили и о которой теперь тоскуют их внуки. Прославлявшаяся тогда "Сила Человека" в 1948 г. охарактеризована Ф. Осбориом уже иначе: "Фактически это-история человеческой энергия, безрассудной и бесконтрольной"[8]. Энергией этой, или пассионарностью системы, были уничтожены не только растения и животные, но и те самые индейцы, чей образ жизни и поведения были непонятны и противны носителям пассионарностя[9]. Поэтому американцы считали "дикарями" тех, чья натурфилософия опередила развитие их собственной на 300 лет. И как следствие - индейцы, сумевшие обрести экологическую нишу в биоценозах, гибли вместе со своими братьями меньшими, ибо их справедливо трактовали как составную часть природы, подлежавшей переделке.

Как только особи нового склада создают новую этническую целостность, они выдвигают новый принцип общежития, новый императив поведения: "Будь тем, кем ты должен быть". Король обязан вести себя как король, дружинник - как дружинник, слуга - как слуга, потому что без жесткого соподчинения новая система развалится при столкновении либо с внешним врагом, либо с соплеменниками, обычно предпочитающими старый порядок.

Может показаться, что разница между первым и вторым принципами не столь уж велика, но это не так. В становлении динамического этноса первую роль играет категория долга перед коллективом, а не право рождения, как было до того. Король. не соответствующий своему положению, должен быть отрешен или убит и заменен достойным, плохой рыцарь - изгнан, плохой слуга - выпорот. Нет прав, есть обязанности, за которые полагается вознаграждение. Последнее бывает различным; иногда это деньги (бенефиции), иногда право на занятие выгодной должности, иногда возможность разделить власть с правителями, но так или иначе решающим фактором достижения благополучия является деловой принцип, а не право рождения.

Обычно вновь возникающая внутриэтническая система бывает склонна к агрессии, жертвами которой становятся соседи, Если они сильны - система разбивается об их сопротивление, если слабы - система торжествует, и процесс этногенеза идет быстро. Но именно здесь таится опасность не столько для особей нового типа, сколько для принципа, приводящего их к победе над соплеменниками и соседями. Точнее, сама победа и является наибольшей угрозой. Как только большая часть задач решена, долг начинает тяготить людей и на место прежнего принципа выступает новый (третий): "Будь самим собой".

Когда дружинник хочет быть не только оруженосцем князя, но и Ромуальдом или Бертраном, монах не просто произносит тексты писания или служит мессу, но комментирует прочитанное, рискуя быть обвиненным в ереси, художник ставит подпись на картине, купец не просто ищет новые торговые пути, а учреждает фирму под своим именем, крестьянин не только отстаивает права общины, но заявляет: "Когда Адам пахал, а Ева пряла-кто тогда был джентльменом?", тогда появляется поколение, ломающее оковы императива долга, так же как перед этими были разорваны путы права рождения.

На место силы долга приходит право силы, ограниченное только необходимостью учитывать, что сосед так же силен и не менее агрессивен. Проба сил между соседями, превратившимися из сотрудников в соперников, неизбежно ведет к кровавым столкновениям, осложняемым раздражением основной массы, не поспевшей за развитием и не желающей быть объектом честолюбивых вожделений представителей нового поколения.

Накопленный избыток богатств и решение неотложных внешнеполитических задач освобождают известное количество людей от значительной части их обязанностей, и тогда начинается усиление индивидуализма, молчаливо формулируемого коллективом в этот период как императив: "Будь не только трибуном, исполняющим свои обязанности, но и Гаем Гракхом, не только рыцарем, но и Пьером Байяром, не только членом Боярской думы, но и Василием Шуйским", т. е. теперь индивидуальные особенности проявляются даже больше, чем участие в общественных делах. Прежде же эти люди все силы клали на служение делу, определяемому культурной доминантой.

Однако развитие индивидуализма ведет к столкновению активных индивидуумов, по большей части кровавому. Внутри этноса или на уровне суперэтнической общности ("культуры") возникает ожесточенное соперничество, поглощающее силы, которые до сих пор направлялись на решение задач внешних. Например, в Европе в XI-XIII вв. пассионарность "Христианского мира" вошла в акматическую фазу. В итоге отражение венгров, разгром норманнов и реконкиста сменились войной гвельфов с гибеллинами и крестовыми походами, что было весьма неблагоприятно для культуры и даже государственности. Война гвельфов с гибеллинами привела к гибели рыцарственных Гогенштауфенов и "авиньонскому пленению" пап, т.е. к развалу империи и унижению церкви. Крестовые походы, т.е. первая попытка колониальной экспансии, закончились грандиозным поражением на всех направлениях. Иерусалимское королевство и Латинская империя вообще исчезли с карты тогдашнего мира, а Ливонский орден хотя и уцелел, но превратился из плацдарма натиска европейского рыцарства на Восток в маленькое феодальное владение на территории, которую у него ни Литва, ни Русь не оспаривали.

Чаще всего такой "расцвет" вызывает реакцию, т.е. стремление к ограничению распрей и убийств. Этому способствует и то обстоятельство, что представители поколений индивидуалистов столь интенсивно истребляют друг друга или гибнут во внешних войнах, манящих их богатой добычей, что процент их неуклонно снижается. Правда, в акматической фазе общее снижение пассионарности происходит своеобразно. Периоды подъема чередуются с периодами пассионарной депрессии, когда уровень пассионарного напряжения резко снижается, а затем снова следует период роста. Но последующий подъем уже не достигает уровня предыдущего.

Механизм таких чередований понятен: поскольку пассионариев в этой фазе достаточно много, разброс их генофонда велик. Их законные, а в еще большей степени незаконные потомки выводят систему из того состояния развала, в которое она приходит после гибели отцов и старших братьев в междоусобной войне. Однако общее снижение все же имеет место, и однажды запаса пассионарности в системе становится недостаточно, чтобы вывести ее из очередной депрессии. Спад становится устойчивым, и его монотонность открывает двери новой фазе этногенеза.

Пассивное большинство членов этноса, вдоволь настрадавшееся от честолюбивых устремлений своих сограждан, формирует новый императив: "Мы устали от великих!" и дружно отказывает в поддержке соплеменникам, желающим быть героями. В этих условиях пассионарный спад ускоряется, социальная перестройка неизбежно отстает от потребностей, диктуемых этнической динамикой.

Острота ситуации и довольно значительный, хотя и уменьшающийся, запас пассионарности определяют стремление к радикальным решениям. При этом одни видят идеал в возврате к "доброму старому времени" (акматической фазе), а другие - в цивилизованной жизни, наблюдаемой у соседей (фазе инерционной). Все понимают, что жить надо иначе, но каждый предпочитает заставить другого жить по-своему, а не искать компромисса. Дивергенция становится неизбежной. Оставшиеся в живых пассионарии примыкают либо к одной, либо к другой группировке и таким образом истребляют друг друга в гражданских войнах, являющихся неизбежным атрибутом фазы надлома.

Однако когда пассионарии еще раз взаимоистребят друг друга, они остаются в таком количестве, что за недостатком сил и средств гражданская война не может быть продолжена. И тогда один из них, победивший, слегка модифицирует принцип общежития, заявляя: "Будь таким, как я". Это значит: "Я велик, и ты (обращение к каждому) обязан мне подражать, ибо отказ от подражания есть крамола или ересь; но ты не можешь и не смеешь ни превзойти меня, ни сравняться со мной, ибо это - крамола и дерзость; и ты не смеешь не стараться уподобиться мне, ибо это-лень и, в конечном счете, тоже крамола". А крамоле нет места в заново организованном коллективе, потому что только что миновавшая эпоха так скомпрометировала насилие, что подавляющее большинство предпочитает любую регламентацию, позволяющую надеяться на защиту от произвола сильных.

Иногда победителем и законодателем бывает реально существующая персона, например Октавиан Август и его преемники, но часто это - отвлеченный идеал человека, на которого следует равняться и которому надо подражать. В том и другом случаях смысл дела не меняется, а вариации соотношения между физическим и моральным принуждением для этнологического анализа несущественны.

"Расцвет" и последующая ситуация, которую обычно именуют "цивилизацией", - разные фазы, а не стадии одного и того же этапа. Согласно высказанному выше принципу, который должен последовательно соблюдаться, фаза развития определяется преобладанием поколения особей с новым поведенческим складом, что мы и наблюдаем. "Цивилизация" (как инерционная фаза развития) - время, благоприятное для накопления материальной культуры, упорядочения быта, стирания локальных этнографических особенностей, унаследованных от прошлых эпох. Это время, когда начинает процветать трудолюбивый римский обыватель - "золотая посредственность" Августа. Тип обывателя встречается на всех стадиях развития этноса, но на ранних он подавляется рыцарями и индиввдуалистами, а здесь его лелеют, ибо он никуда не лезет, ничего не добивается и готов чтить господ, лишь бы его оставили в покое.

Здоровый "обывательский" цинизм следует за мятежной эпохой неизбежно. В Европе он нашел словесное воплощение в тезисе Cuius regio, eius religio, когда католики и протестанты перестали различать друг друга, и это было высшим проявлением равнодушия. В Византии такая "усталость" наступила при Македонской династии и Дуках (XI в.). Тогда империя, защищенная храбрыми славянскими варангами [10] и способными армянскими офицерами, богатела, жирела и... опускалась. В культуре ислама эпоха цивилизации - это эпоха Тимуридов, Сефевидов и Великих Моголов; в Китае-время династии Юань и Мин, в Риме - принципат, увенчанный реформами Диоклетиана.

Как видно из краткого, далеко не полного перечня, явление "цивилизации" в указанном смысле свойственно всем народам, не погибшим до достижения этого возраста.

Казалось бы, описанная система должна быть предельно устойчива, но исторический опыт показывает как раз обратное. Именно "цивилизованное" царство Навуходоносора пророк Даниил уподобил металлическому колоссу на глиняных ногах, и этот образ сделался классическим. Все перечисленные выше "цивилизованные" империи пали с потрясающей легкостью под ударами малочисленных и "отсталых" врагов. Для каждого отдельного случая можно подыскать локальные причины, но, очевидно, есть и что-то общее, лежащее не на поверхности явления, а в причинной его глубине. Разберемся.

В самом деле, в "Христианском мире" не было и тени согласия. Короли игнорировали папские буллы. Феодалы дрались друг с другом, не обращая внимания на объявленный "Божий мир", т.е. декретированные церковью перемирия. В городах проповедовали манихеи-катары. В деревнях соблюдались языческие обряды. И каждый боролся за себя, а не за провозглашенные и неоспариваемые принципы. Однако эта интегрированная масса разных устремлений складывалась в одну этнокультурную доминанту, проявляющуюся не внутри суперэтноса, а на его границах, в борьбе с неверными и схизматиками.

В XVI-XVII вв. отношение к окружению стало действенным, но как только пассионарность системы снизилась еще, наступило очередное упрощение системы, стершее временную грань. В XIX в. ведущей чертой стереотипа поведения стала элементарная жажда обогащения, своего рода вульгаризованная алчность.

Вспомним, что конкистадоры и корсары шли на смертельный риск, причем лишь немногие уцелевшие привозили домой золото, да и то лишь для того, чтобы расшвырять его по кабакам. В XIX в. риска избегали, доходы помещали в банк. Войны гугенотов с лигистами заменялись голосованием в парламенте, а дуэли стали безопасными, ибо прекращались при первой же ране. Войны уже в XVIII в. превратились в политические акции правителей и касались только военных. Стерн совершил свое знаменитое путешествие по Франции в разгар ее войны с Англией; и никому в голову не приходило, что он, писатель и мыслитель, имеет отношение к военным действиям. Даже завоевание Европы Наполеоном встретило народное, т.е. неосознанное, импульсивное сопротивление лишь в "отсталых" странах: Испании и Тироле, где сохранились средневековые традиции. А Россия, где пассионарность системы была высока, одержала в 1812 г. победу, несмотря на троекратный перевес противника в численности войск.

Но снижение уровня пассионарности дало небывалые возможности для организации деятельности слабопассионарных и субпассионарных особей. В Европе установились законность и порядок, поддерживаемые обычаем, а не силой. Благодаря достигнутой на этом этапе упорядоченности стали возможными колониальный захват всей Америки, Австралии, Индии, Африки, за исключением Абиссинии, экономическое подчинение Китая, Турции и Персии. Крайне развилась техническая цивилизация, основанная на достижениях науки, а искусство и гуманитарные науки считались необходимой роскошью, на которую было не жаль небольших денег. Короче говоря, на месте исчезнувшего Rax Romana возникла Rax Eurepaica с заокеанскими ее продолжениями, причем причиной расцвета той и другой цивилизации было снижение пассионарности - от максимума до оптимума вплоть до того перелома, после которого идет движение к минимуму.

На этом мы обрываем наш экскурс, ибо, согласно поставленному в начале исследования условию, мы избегаем аберрации близости, при которой недавние события представляются значительнее давнишних, т.е. нарушается масштабность, без которой любое исследование будет бессмысленным. При этом целесообразно сравнение только величин аналогичных, т.е. суперэтнических систем с суперэтническими системами. Поэтому в процессе изложения концепции мы неоднократно обращались за примерами к Античности и ближневосточному Средневековью, а повторяться нет нужды.

Перейдем к подробному описанию фаз этногенеза, которые нами фигурально названы "возрастами этноса".

XXXI. Фазы пассионарного подъема и перегрева

РОЖДЕНИЕ ЭТНОСА

Самым простым вариантом начала этногенеза является возникновение нового этноса на фоне описанного статического состояния, которое не может измениться само по себе. Во-первых, никто из членов этноса такого изменения не хочет; во-вторых, никто его не может даже вообразить; в-третьих, для изменения характера процесса нужен мощный и целенаправленный энергетический импульс, который никаким самосознанием невозможно создать, ибо это противоречило бы закону сохранения энергии. Тем не менее этносы время от времени возникают. Посмотрим, каким образом.

Несколько этносов с разными системами хозяйства и разной культурой живут рядом, на одной территории. Они свыклись друг с другом; конфликты между ними постоянны, но незначительны и, как правило, проходят без заметных последствий. Поскольку колебания идут в строго очерченных пределах, это гомеостаз.

Но вот население региона переходит в динамическое состояние, т.е. начинает развиваться. Первой стадией развития является подобная взрыву ломка устоявшихся взаимоотношений. Это всегда происходит так: в одном-двух поколениях появляется некоторое количество персон, не мирящихся с ограничениями, которые охотно сносили их деды. Они требуют себе места в жизни, соответствующего их талантам, энергии, подвигам, удачам, а не заранее предназначенного, определенного только случайностью рождения в той или иной семье. Первые из них гибнут, ибо коллектив оказывает им сопротивление, но если процесс размножения идет с необходимой интенсивностью, этих отчаянных "недовольных" оказывается достаточно для того, чтобы сплотиться и навязать свою волю спокойным людям прежнего склада. Основание древнего храма зиждется на трупах мучеников и жертв. Так было при основании Рима, когда латинские выходцы собирались на семи холмах для войны с царями Альба-Лонги; таковы же, были "верные" пастуха-разбойника Давида, объединившего остатки двенадцати сильно потрепанных еврейских племен (хабиру) и создавшего на этой основе сильное царство с централизованной властью в религией. В обоих случаях рабовладельческая формация сохранилась. Ничем не отличаются от перечисленных сподвижники Мухаммеда - мухаджиры и ансары; зулусы - героические воины Чаки, Дингана и Сегевайо, а также матебалы на берегах Замбези. Всем им подобны не только дружины викингов, но и бароны ранних Каролингов, графы Карла Великого и рыцари, явившиеся прототипами литературных образов "пэров Круглого Стола": они ведь тоже порвали с привычным бытом и рассматривали это не как грех, а как подвиг.

Вот еще яркий пример пассионарного толчка и изменения этнического стереотипа поведения. В XII в. Великую степь населяли разнообразные народы, социальная жизнь которых регламентировалась родоплеменными бытовыми нормами, возникшими после распадения военно-демократических образований - орд. Свыше половины кочевников исповедовало несторианское христианство, но монголы в Забайкалье и восточной Монголии имели самостоятельную религию[11]. В этом этническом субстрате исподволь происходил процесс выделения из племен так называемых "людей длинной воли"[12], т.е. наиболее пассионарных, не уживающихся в родовом быте. Вначале они искали пропитания в горах и степях, но неизбежно должны были прибегать к грабежу, и тогда гибель их была предрешена. Затем они стали образовывать небольшие отряды и, наконец, сплотились вокруг Тэмуджина - обедневшего члена знатного рода Борджигинов, осиротевшего в девятилетнем возрасте. Во второй половине XII в. Тэмуджину, благодаря искусной дипломатии и организаторскому таланту, удалось создать сначала небольшую орду, а затем объединить всю Великую степь до Урала и примирить покоренные силой оружия племена со своей властью настолько, что они участвовали в далеких походах наравне с монголами.

Направленность их доминанты была подсказана необходимостью реагировать на чрезвычайно тяжелую и все время осложнявшуюся обстановку. Китайцы и среднеазиатские мусульмане вели себя по отношению к тюркам и монголам так же, как североамериканские колонисты - по отношению к индейцам. Китайцы и мусульмане систематически нападали на кочевников с целью их физического истребления, причем щадили только малых детей, продаваемых ими в рабство[13], Поэтому у кочевников, руководствовавшихся родовыми категориями кровной мести и коллективной ответственности, была безотчетная, но осознанная потребность в войне против агрессоров.

Объединенная Тэмуджином степь оказалась достаточно сильной для того, чтобы, ответив ударом на удар, разгромить своих извечных противников, и, что особенно примечательно, христиане и язычники действовали рука об руку. Дальнейшие походы наследников Чингиса вызывались исключительно враждебными актами со стороны китайской национальной империи Сун, "осколков" разбитых хорезмийцев Джелал-ад-дина, русских князей, принявших сторону кыпчаков (половцев), и венгров, истребивших монгольское посольство. Часть захваченных земель монголы удержали благодаря тому, что среди местного населения обнаружились группы, считавшие союз с монгольскими ханами спасительным для себя. Таковыми были в Передней Азии армяне, испытывавшие давление мусульман, а в России - Александр Невский, отстаивавший Русскую землю от католиков (шведы, немцы и их союзники -литовцы). Огромная территория с разнообразным населением не могла составить единого целого и распалась на несколько государств, в которых местное население постепенно ассимилировало небольшие отряды монгольских завоевателей, создав новые этносы с разным социальным строем и разной культурой: золотоордынские татары, т.е. поволжское городское, разумеется, разноплеменное население, объединенное лояльностью к ханам Чингисидам; степные ногаи на Яике и восточные кочевники, объединенные в казахские племенные союзы (джуты); узбеки, ойраты, буряты и остатки халха-монголов и баргутов.

Приведенный пример возникновения этнической системы нагляден потому, что он прост. Жестокая засуха Х в. на столетие обесплодила Великую степь, заселенную заново при последовавшем в XI в. увлажнении аридной зоны. Процесс реадаптации повел к увеличению населения степи, но не к интеграции его. Только пассионарный толчок сплотил разрозненные племена приморской тайги и забайкальских степей в два могучих творческих этноса: чжурчжэней - на востоке и монголов - в Забайкалье. Интеграция прошла относительно легко, так как возникла она на основе гомеостатического состояния первичных этнических субстратов. Сопротивлялись расширению новых этносов главным образом иноземцы. Несмотря на огромный перевес в численности и технике, они были разгромлены. Это, конечно, не значит, что победа монголов была предрешена, ибо ацтеки и зулусы в аналогичной ситуации потерпели поражение. Монголы просто сумели использовать шанс на победу, но это уже не этногенез, а политическая история.

Несколько более сложен случай, когда пассионарный толчок затрагивает субстраты, находящиеся не в статическом, а в динамическом состоянии, уже миновавшие начальные фазы этногенеза. Эта ситуация имела место в 1 в. н.э., когда в пределах Римской империи, на стыке эллинского, древнееврейского и сирийского этносов, возникла популяция, равно близкая и равно чуждая всем вышеперечисленным. Это была христианская община, которая "отдавала кесарево кесареви", не отличала в своей среде эллина от иудея и была ненавидима всеми окружавшими ее, потому что ее этническая доминанта была им чужда и непонятна.

Из крохотной христианской общины I в. вырос сначала этнос, а потом и огромный суперэтнос с культурой, которую мы называем византийской. Механизм складывания христианского этноса внешне отличен от рассмотренных выше, но по сути дела им идентичен[14]. Проповедники и мученики, апологеты и созерцатели вели себя так же, как Роланд, погибший в Ронсевальском ущелье, Леонид Спартанский в Фермопилах, Кит-бука нойон, захваченный в плен мамлюками, и многие другие витязя. И хотя конкретные поступки первых христиан отличались от поступков рыцарей и воинов, доминанта их поведения, его психологический рисунок принципиально были одинаковы, да и результаты были те же: создание нового коллектива людей с оригинальной культурой, т.е. нового этноса, который триста лет спустя, поддержав прокаженного тирана и убийцу Константина, доставил ему победу и диадему, удовлетворившись только предоставлением себе права на легальное существование. И тогда, с 313 г., новый этнос "христиане-ромеи" стал фактом всемирно-исторического значения.

ПОДЪЕМ ПАССИОНАРНОСТИ

Фаза подъема этногенеза всегда связана с экспансией, подобно тому как расширяется нагретый газ. Византийские христиане - не исключение. Но не воины и купцы, а монахи-проповедники вынесли за пределы родной страны свою несокрушимую энергичность. Египетские отшельники уже в III в. покидали Фиваиду и шли проповедовать на запад, через языческий Рим и друидическую Британию, на зеленый остров Эрин, жители которого никогда не знали римского произвола и цивилизации.

В V в. в Ирландии возникла самостоятельная христианская церковь, категорически не признававшая ни римского папы, ни западного церковного календаря, ибо их традиция была принесена с Востока, где возникло новое образование - Византия.

Византийский этнос не имел предков. Это, конечно, не означает, что люди, его составлявшие, не произошли от питекантропов, но этнос не поголовье людей, а динамическая система, возникающая в историческом времени, при наличии пассионарного толчка как необходимого компонента при; пусковом моменте этногенеза, процесса, ломающего старую культуру.

В Средиземноморье в древности существовала единая эллинистическая культура, включившая в себя в процессе развития Лациум и финикийские города. В этническом аспекте она напоминает западноевропейскую, потому что основное эллинское ядро не исчерпывает всех вариантов разносторонней эллинистической культуры. Конечно, Рим, Карфаген, Пелла имели свои локальные особенности и представляли собой самостоятельные этносы, но в суперэтническом смысле входили в широкий круг эллинистической культуры. Впрочем, это не ново, но для нас важно как отправная точка. Римское господство способствовало этнической нивеляции, а уравнение греческого языка с латинским привело к тому, что почти все население Средиземноморья слилось в один этнос.

Но в I в. н.э. в Римской империи появились новые люди, образовавшие в последующие два века новую целостность. Уже в начале своего появления они противопоставили себя "языцам", т.е. всем остальным, и действительно выделились из их числа, конечно, не по анатомическим или физиологическим признакам, но по характеру поведения. Впрочем, он был также чужд иудеям, которые, отнюдь не сливаясь с римлянами и греками, гонениям за веру не подвергались[15].

Члены христианских общин составили ядро "византийского" этноса, а каким образом это им удалось, мы сейчас увидим.

В 330 г. император Константин перенес столицу в маленький город Византию и превратил ее в роскошный Константинополь. Туда стекались пассионарии отовсюду. Много готов осело во Фракии под предлогом службы в войсках. Славяне прорвали Дунайскую линию укреплений и заселили Балканский полуостров, включая Пелопоннес. Сирийцы распространились от долины реки По до излучины Хуанхэ. К VI в. создался разноплеменный и разноязычный, но монолитный этнос, который мы условно именуем византийским. Греческий язык - наследие древности - был только государственным и общепонятным, а дома все говорили на родных языках. Очень быстро этот "византийский" этнос стал суперэтносом, так как его обаянию покорились армяне и грузины, исавры и славяне, аланы и крымские готы.

История Византии трактовалась либо как продолжение истории Римской империи (Гиббон), либо как создание христианского "Греческого царства" (Ф.И.Успенский), либо как восточноевропейский вариант феодальной формации. Все эти аспекты освещали разные стороны византийской истории, но проблема оригинальности византийской культуры осталась нерешенной. Наша точка зрения также не претендует на универсальность, но она заполняет лакуну в этнической истории Европы.

Будем называть "Византией" явление, возникшее вследствие пассионарного толчка I-II вв. в Палестине, Сирии и Малой Азии, оформившееся как Церковь, со всеми ее отклонениями и течениями, и обретшее стереотип взаимоотношений со светскими властями. Эта целостность была значительно шире границ Восточной Римской империи и пережила ее на много веков. Можно возражать против названия, но не стоит, потому что оно удобопонятно и исчерпывает проблему в той постановке вопроса, которая для дальнейших рассуждений конструктивна.

ВТОРОЙ РИМ ИЛИ АНТИРИМ?

Если бы мы описывали нисходящую ветвь кривой этногенеза, задача была бы легка. Мы устанавливали бы прогрессирующее упрощение этносоциальной системы, снижение ее резистентности и инфильтрацию инородных элементов. Но когда нам

предстоит описать ветвь восходящую, то это куда сложнее. При растущей пассионарности доминанту находят не сразу. Возникает несколько направлений развития, борющихся друг с другом ожесточеннее, нежели со своим естественным противником - уходящей традицией умирающего суперэтноса.

Однако несмотря на это все соперничающие системы по отношению к прежней действуют одинаково, даже если берутся ее защищать. Юлиан Отступник попробовал произвести реставрацию римской веры... и заменил Христа Митрой. А ведь митраизм был для римлян религией столь же чуждой, как и христианство, и проникли в Рим эти религии одновременно - при Нероне, и адептами митраизма были не римские нобили, а иллирийские солдатские императоры, и посвящение в мигреумах принимали главным образом легионеры, оторвавшиеся от своих домов и родни, а чаще - иноземцы. Даже если бы Юлиан победил и искоренил христианство, то он укрепил бы не потомство бога Квирина и волчицы, а систему, которую правильнее было бы понять как Антирим, только иного фасона, чем тот, который создали христианские общины.

Деятельность этих общин протекала в течение трех веков незаметно, исподволь объединяя пассионарные элементы, выпадавшие из ветхой системы, не дававшей выхода буйной страсти к творчеству. Христианские общины были самыми пассионарными консорциями в империи.Но так как Римская империя представляла собой единую культурно-социальную политическую целостность, даже при административном размежевании на "Восток" и "Запад", то в ней, естественно, сосуществовали и пассионарные, и субпассионарные региональные популяции, обменивавшиеся друг с другом энтропией и негэнтропией. Иначе говоря, носители традиций античного упадка нравов жили бок о бок с буйными мифотворцами, зачинателями новых традиций. Территориальное разделение было бы для них благом, но деваться было некуда, ибо Рим так обижал окрестные этносы, что те возненавидели любых римлян. Поэтому-то процесс вытеснения одного этноса (римского) другим (византийским) проходил по всей территории Римской империи и был столь мучителен. И поэтому же можно только условно предложить ту или иную дату в качестве "начала" нового процесса этногенеза и первой фазы его становления.

В середине I в. н.э. проповеди апостола Павла положили начало консорциям, еще не выделившим себя из исходных этнических субстратов, однако римляне уже видели в них нечто целостное, хотя воспринимали это как разновидность иудаизма.

В середине II в. благодаря деятельности Юстина Философа христиане выделились в особый субэтнос, категорически размежевавшись с иудаизмом; гностиков современники причисляли к христианам.

К началу IV в. христиане - этнос в составе римского суперэтноса; это был вынужден признать Константин. Тем не менее созданная им Восточная Империя еще не была Византией в этнологическом значении термина; скорее, ее следует понимать как поприще соперничества церковного христианства с митраистами, неоплатониками, донатистами, арианами и другими подразделениями новой этнической стихии, создавшейся на глазах историка и ставшей очевидной современникам.

Некогда воинственные, а потом свободолюбивые этносы Запада после покорения их римлянами поставляли в легионы храбрых всадников и искусных стрелков, но к IV в. окончилось и это. Все унесли неотвратимые процессы "пассионарной энтропии". Не только галло-римляне и бритты, но и батавы, фризы, иберы и нумидийцы[16], несмотря на наличие индивидуальных качеств: храбрости, физической силы, выносливости и т.п., не имели того дополнительного качества, которое позволило бы им защищать от врагов имущество, семьи и жизнь. Точно так же вели себя на восточной окраине региона богатые и культурные аланы, позволившие завоевать себя диким малочисленным гуннам. Малодушнее всех были "последние римляне", еще встречавшиеся в заселенной приезжими азиатами благословенной Италии.

Доблестные фракийцы и иллирийцы растратили свою пассионарность еще в III в. Механизм этого процесса был прост: храбрые энергичные юноши уходили в легионы за "карьерой и фортуной", а пассивные заводили семьи на родине. Так экстремальный признак был удален из популяции.

В IV в. наиболее боеспособные и дисциплинированные римские войска состояли из членов христианских общин. Их был вынужден использовать даже Юлиан Отступник. Однако они категорически отказывались сражаться против своих единоверцев, например багаудов - повстанцев в Галлии в конце III в. Такая принципиальность бывает иной раз неудобна, но именно она делала легионеров, воспитанных в строгих правилах христианских общин, более надежными, чем деморализованные граждане Римского мира, не верившие в Юпитера и Марса и давно потерявшие представление о верности и совести.

Искать объяснения возникшего в III в. различия между восточной и западной половинами Римской империи в социальном строе бесплодно. Он был полностью унифицирован еще во II в. И расовый состав населения не мог иметь никакого значения, потому что еще в I в. обитатели Греции и Сирии рассматривались в Риме как выродившиеся потомки некогда могучих предков. И это было справедливо.

Но в IV в. жители городов, но не деревень Востока перехватили инициативу. Ведь в городах собрались пассионарии, тяготившиеся скукой деревенской жизни. Результаты пассионарного толчка сказались в том же IV в. Место граждан Римской империи в Малой Азии, на Балканах и в Сирии занял новый этнос, условно именуемый византийским. Его усилиями варвары были отражены, построен огромный город - Константинополь, освоены ремесла, налажена торговля не только с соседями, но даже с Китаем, и, что самое главное, сохранены ландшафты Сирии, Малой Азии, Фракии и Македонии. Очевидно, экстенсивное хозяйство латифундий, принадлежавших уроженцам этих стран, в некоторой степени обуздывало наклонности к хищничеству, свойственные мигрантам, оказавшимся в Византии на положении людей, вынужденных, как и все, подчиняться существующим законам и обычаям.

Даже в столице империи - Константинополе, несмотря на то что население его превышало миллион, оно не уничтожило природы. Город тонул в зелени садов, заботливо охраняемых и кормивших семьи обывателей. Черное и Мраморное моря снабжали население рыбой, а хлеб ввозили из Египта, где почва ежегодно обновлялась за счет разливов Нила, и черноземной "Скифии" (степей северного Причерноморья). Оказывается, создавать культуру, развивать промыслы и строить великолепные сооружения можно и без того, чтобы уничтожать природу. Это было достигнуто тем, что избыточную энергию (пассионарность) византийцы тратили на теологические споры и раздоры, что им самим приносило много бед, но для вмещающих ландшафтов было безвредно.

ГНИЕНИЕ И ВОЗРОЖДЕНИЕ

Зато на Западе все сложилось иначе. Развитие инженерной техники (дороги, акведуки, гигантские галеры) позволило обеспечить снабжение двухмиллионного населения Рима. Туда везли хлеб из Сицилии и Северной Африки, вино - из Греции и Прованса, шерсть - из Испании. Только свежее мясо и цветы в те времена не поддавались перевозке, и потому Италия была превращена в пастбища для рогатого скота и плантации фиалок, ибо дамы всегда любили цветы. Рим ничего не производил, он только потреблял. Но если в I-II вв. римские чиновники умели организовать эксплуатацию провинций и вознаградить их ограбляемое население установлением твердого порядка при некоторой законности (далеко не всегда соблюдаемой), то в III-IV вв. об этом уже не было и речи. Солдатские императоры превратили страну в арену гражданских войн за власть. А так как легионеров надо было вознаграждать, то шли повальные конфискации владений богатых латифундистов и выжимание денег из бедных парцеллярных земледельцев. Последние, в свою очередь, насиловали землю своих участков (парцелл), стараясь прокормиться сегодня, ибо думать о завтрашних экзекуциях было страшно и бессмысленно. Численность населения неуклонно падала, а оставшиеся в живых теряли волю к сопротивлению. Не живые силы этноса, а общественная структура и государственная традиция держали в эту эпоху грандиозное здание Римской империи. Долго это не могло продолжаться.

Обессиленный Запад легко подчинился бушующему Востоку и после последней попытки сопротивления - заговора 393-394 гг., возглавленного франком Арбогастом, превратился в периферию Византии, уже оформленной административно в православную империю. Это мероприятие было осуществлено Феодосием и имело весьма важные последствия: "этнос по Христу" расширился настолько, что превратился в суперэтнос, а течения христианской мысли стали символом самоутверждения этносов, враждебно настроенных к централизованной власти, светской и духовной.

Готы сохранили у себя арианство, осужденное в 381 г. Вселенским Константинопольским Собором. Этим они выделили себя из византийской целостности. Берберы Нумидии поддержали донатистов, даже не еретиков, а просто раскольников... и Африка ушла из рук императоров Рима. Зато потомки язычников Галлии и Испании обращались за поддержкой к Вселенской Церкви и ждали помощи от императорской власти; увы, безуспешно. Лишних военных сил не было и на Востоке.

В этой сверхтрудной обстановке жил, побеждал и погиб Аэций, сын римлянки и германца, защитивший Галлию от полчищ гуннов и германцев, но убитый лично императором Валентинианом во время разговора о делах в 454 г. Ни в Аэции, ни в Валентиниане не было ничего римского, но первый был храбрец и умница, а второй - завистливый развратник. В любом суперэтносе бывают разные люди. Но на Востоке людей, подобных Аэцию, оказалось больше, чем на Западе. Вот почему подлые преступления, которые были часты и в Константинополе, не погубили этот город, а Рим был разрушен вандалами сразу после гибели Аэция - в 455 г. Будь там подлинные римляне? они отстояли бы свой "Вечный город".

Некоторые полагают, что "варвары, разрушив Римскую империю, не уничтожили римский народ, а слились с ним". Так ли? Вот демографические данные: население Италии в I в. н.э. - 7-8 млн, около 600 г. - 4-5 млн[17]. Уменьшение вдвое, несмотря на прилив лангобардов, герулов? рутов, готов, иммигрантов из Сирии и Малой Азии, т.е. семитов-христиан. Именно последние составили основу населения городов северной Италии: Милана, Вероны, Падун, Равенны, Аквитании, в то время как латинское население Италии резко сократилось из-за того, что большая часть бедного мужского населения после реформы Мария служила в легионах и возвращалась столь усталой, что не заводила семей. Богатые же, нобили и всадники, имели наложниц из числа рабынь или предавались противоестественным порокам. От них еще со времен Цезаря не отставали римские матроны[18]. Итак, сокращение численности населения почти вдвое вместе с зафиксированной иммиграцией с севера и востока говорят о смене этноса в Италии в V-VI вв.: старый исчез, а на его месте появился этнический конгломерат.

Когда готы и лангобарды захватили Апеннинский полуостров, он был редконаселенным; именно поэтому-то им и удалось его подчинить. Мы остановились на этом примере столь подробно, чтобы разъяснить всю сложность проблем этногенеза, которые невозможно решить вне этнической истории. Не то было на восточной окраине бывшей империи, где христианская струя оказалась жизнеспособной и породила целостность, не имевшую самоназвания. На базе раннехристианской общины, разросшейся к V в. на все пространство Римской империи и ряд соседних стран, создался этнос, называвший себя старым словом "ромеи". С VI в. Македония, Фракия и Пелопоннес были заселены славянами, Эпир - албанцами, юг Малой Азии - исаврами, центр ее - галатами, север - лазами, восток - айсорами, а Сирия хотя и имела греческую прослойку, но только в городах, да и та была немногочисленной. Коренное греческое население дольше держалось на островах, но Крит и Кипр были в VIII в. завоеваны арабами, и их греческое население было продано на невольничьих рынках. Итак, остается городское население Константинополя, где население было весьма пестрым, но использовало греческий язык как общепонятный и литературный.

Так можно ли считать византийский этнос продолжением римского или эллинского, хотя он получил от предков богатое культурное наследие: языки с прекрасной литературой, города с водопроводами, дороги, сады и крепости на границах? Часть этих благ новые люди использовали, частью пренебрегли, часть утратили со скорбью. Но весь настрой "византийцев" - римских христиан был иным, чем у эллинов и латинов. И самое главное, при кардинальном изменении этнической доминанты пассионарное напряжение системы росло, а не снижалось.

Возникший из христианских конфессиональных консорций, новый этнос проявил энергию, казалось бы, полностью утраченную в Римской империи. Эта энергия толкала египетских монахов Фиваиды и сирийских начетчиков с берегов Оронта и Евфрата в Ирландию, в Индию, Среднюю Азию и даже в Китай. Это была духовно-интеллектуальная экспансия, тем более удивительная, что она не подкреплялась силой оружия, не преследовала никаких практических целей или материальных интересов. Поводы этой деятельности лежали в ней самой. Это были деяния ради удовлетворения от сознания того, что выполнен долг. Такая искренность влияла на сердца обращаемых и обеспечила проповеди православия успех, неизмеримо превосходивший фактические затраты за счет высокой пассионарности проповедников.

Но та же самая особенность внутри империи толкала людей на религиозные споры, переходившие в политические раздоры. Почему было необходимо, чтобы диспут об отношении

Бога-Отца к Богу-Сыну, трактовавшемся то как единосущее, то как подобосущее, влек за собою кровавые экзекуции, которые не давали реальной выгоды ни православным, ни арианам? Наоборот, выгодами экономическими и политическими византийцы IV-VI вв. жертвовали ради принципов, большая часть которых оказались нежизнеспособными и исчезли.

Но ведь какая-то их часть, и, по-видимому, самая ценная, сохранилась. Это были те принципы, которых не знала античность, не усвоил христианский Запад и переделал на свой лад мусульманский Восток. Византия включила в систему государственных отношений элементы духовные, в частности категорию совести, без которой строить внутренние взаимоотношения очень трудно, и нашла способ совмещения их с нуждами государства. Последнее от этого не проиграло.

Византия не знала "язвы", разъедавшей Западную Европу - борьбы светской власти с духовной. Начиная с Константина Равноапостольного, император при вступлении на престол получал чин диакона, благодаря чему мог участвовать в церковных Соборах и диктовать им решения, которые считались обязательными, ибо "император является для церкви высшим господином и хранителем веры"[19]. Это ставило патриарха на второе место, но и давало ему такие возможности, которых не имел римский папа. Ведь император был не только венценосным самодержцем, но и человеком, грешным и слабым. Патриарх как духовник мог наложить на него церковное покаяние, запретить вход в церковь, отказать в венчании или разводе. Правда, император командовал армией, но та без благословения патриарха не шла в бой. И если у императора была бюрократическая администрация, то патриарху подчинялось войско монахов и богословов. Силы духовная и светская уравновешивали друг друга, вследствие чего новая этническая целостность была крепка. Но культура?..

ПАССИОНАРНЫЙ "ПЕРЕГРЕВ"

Оба направления античной мысли: натурфилософия, породившая эллинистическую географию, и этика сократиков, стоиков и эпикурейцев - перестали быть актуальными для тех людей, которые поверили в воскресение из мертвых. Загробное существование считалось столь же непреложным, как и реальное, а следовательно, возникла забота о спасении своей души после смерти. Это представлялось более важным, чем сохранение теперешней краткой жизни, потому что потусторонняя жизнь представлялась вечной, и в том чтобы обеспечить себе в ней благополучие, был практический смысл. Вечное спасение от печалей мира лучше всего обеспечивала мученическая смерть. Поэтому уже после Миланского эдикта некоторые африканские донатисты, называемые "циркумцеллионами" (т.е. "вокруг бродящими"), составляли шайки фанатиков, которые, застигнув одинокого путника, требовали, чтобы он их убил во славу Христа. Человек умолял избавить его от такой обязанности, потому что ему и курицу-то зарезать страшно, но они давали ему выбор: убить их или быть убитым самому. Ведь им можно было совершать любые поступки, ибо мученическая смерть искупала все грехи. И бедняге приходилось принять от них дубину и бить их по очереди по головам. А они умирали в чаянии вечного блаженства.

Это движение уничтожил путем гонений Блаженный Августин, епископ города Гиппона в Северной Африке.

В Сирии и Египте фанатизм принял менее острые формы - монашество. Люди подвергали себя истязаниям, лишениям, посту, безбрачию ради вечного блаженства. Те из них, кто сидел в пустыне - отшельники, никому хлопот не причиняли, но бродячие монахи, которых было много, составляли постоянную заботу правителей провинции и даже императоров, потому что они ничего и никого не боялись, ни от кого не зависели, а действовали крайне активно по наитию, не всегда без вреда для ближних. Вот крайняя степень пассионарности, которая не поддавалась ни собственному рассудку, ни силе обстоятельств. Поэтому монахи быстро погибали, но ведь они этого и хотели.

К счастью для юной Византии, фанатики были все-таки в меньшинстве. Ведущую роль в церкви и государстве занимали люди пассионарные, но разума не терявшие. Для них тоже была важна доктрина спасения, но они хотели ее понять. Пока церковь была гонима, а христиане жили под угрозой смерти, они держались друг за друга. Когда же им разрешили свободно исповедовать свою веру, выяснилось, что основные принципы ее воспринимаются и понимаются различно. А огонь пассионарности, сжигавший сердца людей того времени, вызвал вместо дружеских споров и бесед пожары, гасимые проливаемой кровью.

С точки зрения предложенной концепции при развитии и нарастании пассионарности, через 300 лет после толчка и по окончании инкубационного периода, должны возникать консорции, облекающиеся в общественные формы. В Византии этими формами были секты, оформлявшиеся как исповедания тех или иных тезисов христианства. В каждом исповедании (секте) было ядро из искренних адептов, оболочка из разделяющих мнение и сочувствующих ему и среда из людей безразличных, но использующих коллизии на личную потребу. К числу последних относились почти все императоры, за исключением Юлиана Отступника, искреннего митраиста. Однако Юлиан был тонкий политик. Он не прибегал ни к каким религиозным гонениям, давая полную возможность представителям разных течений религиозной мысли бороться друг против друга, но не против его власти.

Самую жуткую роль в этой ситуации играло население городов. До Константина они жаждали крови христиан и писали на них столько доносов, что Траян запретил принимать доносы к рассмотрению; по его эдикту христианина следовало казнить лишь тогда, когда он сам заявлял на себя. После победы христианства эти подонки стали писать доносы на язычников, гностиков и еретиков, устраивать погромы философов и мятежи против властей. Но собственного исповедания веры они не имели, да и не хотели иметь.

Нетрудно заметить, что для нужд государства ни пассионарное монашество, ни субпассионарные массы не могли быть использованы. А поскольку положение на границах было крайне острым, нужда в солдатах и чиновниках была велика. Приходилось брать на эти должности иноземцев, больше всего готов, так как они были несколько деликатнее вандалов, гепидов и герулов.

Готские юноши охотно поступали на службу в Константинополь, делали карьеру вплоть до генерала и часто совершали государственные перевороты, потому что готского полководца поддерживали соплеменники, которые верили ему, а он им. Это были естественные консорции в урбанистическом ландшафте столицы. Они принимали христианство в обязательном порядке и примыкали к какому-либо исповеданию, без сомнения не разбираясь в теологических тонкостях, но твердо зная, что их противники не правы и в высшем смысле, а почему-то знают богословы.

Противовесом германцам были дикие исавры, потомки киликийских пиратов. Разгромленные Августом, они во время смут III в. освободились от всякого влияния римских властей и возобновили грабежи на суше и на море. Их дикая храбрость обеспечивала карьеру в Византии, где один из их атаманов-Зинон стал императором (474-491), а другой- полководец Лев Исавр основал в 717 г. собственную династию. Будучи соперниками готов, исавры держались другого вероисповедания, опять-таки вне зависимости от его содержания.

В начале IV в. в Александрии начался спор между пресвитером Арием, человеком ученым и безупречным, и епископом Александром, которого поддержал диакон Афанасий, аскет и искренний борец за свои убеждения. Они не помышляли о готах и исаврах, но их спор стал символом борьбы и индикатором процессов этногенеза.

Точно такую же тягу к самостоятельности и оригинальности проявили Египет и Сирия с Месопотамией. И тут, и там возникли консорции с конфессиональными оттенками. Последствия этих процессов определили историю и культурное развитие Азии и Северной Африки на многие века. Но о том влиянии, которое оказал уровень пассионарного напряжения на динамику этнических систем и идеологическое преломление этого процесса, следует сказать подробнее.

ПОЭЗИЯ ПОНЯТИЙ

Потребность в познании и понимании не менее сильна, чем потребность в пище или женщине. Она более вариабельна и проявляется у разных людей то как тяга к творчеству, то как жажда слепой веры, но она всегда прямо пропорциональна пассионарному напряжению, а вектор ее определяется наличием актуальных проблем.

В IV в. были уже отброшены монархианство, согласно которому Христос - это Бог-Отец, и учение Павла Самосатского, учившего, что Христос - человек, осененный божественной мудростью. "А как же тогда?" - ставили вопрос пытливые умы. Им ответил пресвитер Арий: "Христос - божественный Логос, но поскольку он - Сын Божий, постольку, следовательно, было время, когда он не существовал. Логос предвечен, но не вечен; он "меньше" Отца, ибо имеет свое "начало". Если Логос не рожден, то, значит, Бог-Отец - не отец, а Бог-Сын - не сын".

"Нет,-возражали Арию епископ Александр и диакон Афанасий, - Отец и Сын сосуществуют, а Сын рождается, как луч света, от источника света. Слово "Отец" и "Сын" - это просто метафора; на самом деле Логос - одно лицо (ипостась) Святой Троицы"[20].

Уточним проблему. Арий утверждал подобосущее Сына - Отцу, Афанасий - единосущее. В греческом языке эти слова различаются лишь одной буквой... Стоило ли ради этой буквы убивать столько людей в течение почти трехсот лет! Конечно, не стоило, а если и убивали, то не ради нее и не из-за нее, а просто под прикрытием ее.

Но выбор повода показывает, что не только церковные мыслители, но и массы людей безграмотных были способны начертать на своих знаменах философские символы и идти с ними в бой. В то время мысль была уважаема.

Поэзия философских понятий вовлекла в свой круг всю восточную половину империи. В спорах приняли равное участие ученое духовенство и народ. В 321 г. поместный Собор в Александрии осудил учение Ария. Вселенский Собор в Никее в 325 г. решил вопрос в пользу учения Афанасия. Арий был отправлен в ссылку, а его сочинения сожжены.

В 335 г. в ссылку был отправлен оговоренный Афанасий, а через год император Константин реабилитировал Ария, который вскоре умер, то ли от отравы, то ли от руки тайного убийцы. Тем не менее ариане восторжествовали на Соборе в Антиохии в 341 г. Им покровительствовал император Констанций. Но, как всегда бывает, победители перессорились: одни искали компромисса с никейским исповеданием, другие шли дальше Ария, требуя, чтобы все догматы были ясны разуму, третьи предлагали обтекаемые формулировки, чтобы избежать упреков в неправоте.

Официальную доктрину арианства выработал Собор 359 г. в Римини. За истекший период были крещены готы, бургунды, вандалы, лангобарды. Они составили гвардию Констанция, управлявшего весьма беспокойной страной.

А никейцы сидели в ссылках. Выпустил их только язычник Юлиан, давший свободу вероисповедания, для того чтобы христиане боролись друг против друга.

Только в 381 г. испанец Феодосии созвал II Вселенский Собор в Константинополе, который предал анафеме ариан и македонян[21]. С этого времени арианство стало исповеданием германцев, а не римлян. Философема перешла из поэзии понятий в этиологию.

Конфликты иной раз возникали не по принципиальным вопросам догматики, а на почве недоразумений, имевших отнюдь не теологическую подоплеку. В 439 г. константинопольским патриархом стал Несторий, родом перс, человек весьма строгий и ученый. То и другое задевало столичное духовенство, не чуждое мирским соблазнам, против которых в 397-404 гг. боролся еще Иоанн Златоуст, тоже неудачно. В богословском прении Несторий произнес фразу, канонически бесспорную: "У Бога нет матери". Его враги тут же перетолковали этот тезис как хулу на Деву-Марию. И от Нестория избавились, осудив его на Эфесском Соборе 431 г.

Казалось бы, тут-то и установить мир, но египетские монахи высказались за отрицание человеческого начала в Христе, и в 449 г. в тот же Эфес съехались на Вселенский Собор представители всех церквей империи, а также тех или иных направлений. Речь шла о том, имелась ли в Христе, наряду с божественной, человеческая субстанция? В те времена это был вопрос не праздный. Если правы египетские монофизиты, то страдал на кресте не человек, а Бог, который мог легко переносить муки и даже не ощущать их. А коль скоро так, то он нам, людям, не пример, ибо мы слабы и боли боимся. Но, с другой стороны, не есть ли признание в Христе человеческой природы - его принижение? Поэтому монофизиты кричали: "Надвое рассеките признающих два естества!" Собор обещал быть бурным.

Учение о двух естествах поддерживали греки и италийцы (патриарх и папа); против них выступали египтяне. Во время заседания в помещение, где заседал Собор, ворвалась тысячная толпа египетских монахов, нечесаных, бородатых, во власяницах и с большими топорами. Монахи стали избивать епископов, поломали пальцы писцам, патриарха топтали ногами. А стража, присланная подкупленным вельможей, не вмешивалась, так как у воинов отсутствовала стихийная пассионарность, а следовательно, и инициатива.

Теперь попробуем проанализировать ситуацию. Сирийские крестьяне были недовольны византийскими чиновниками и до возведения Нестория на патриарший престол, и во время его господства в Константинополе, и после его ссылки. Но их недовольство никакого касательства к Непорочному Зачатию и

Рождеству не имело. Однако население Сирии высказалось за взгляды Нестория, очевидно, потому, что они были им более близки и понятны. Но когда эмигрировали в персидскую Месопотамию студенты эфесской богословской школы и некоторые антиохийские иерархи - противники монофизитства, то народное движение в Сирии погасло. Недовольные гнетом константинопольского правительства, конечно, остались, но после указа императора ("Энотикон") 482 г., содержавшего компромисс с монофизитством, они объединились с египтянами, т.е. изменили идеологическую позицию на 180╟, чтобы сохранить позицию социально-политическую.

Искренние сторонники Нестория, почитавшие его как праведника, замученного в ссылке, основали в Нисибе христианский университет, проповедовали христианство вплоть до Китая и были верноподданными шаха Ирана, т.е. политическими противниками Константинополя. Но они оставались византийцами по образу мысли, складу психики и стереотипу поведения. Таким образом, Византия выплеснулась за государственные границы, подобно тому как кипящая жидкость вытекает из вмещающего ее сосуда.

Засим последовал поединок между Константинополем и Александрией, или между египетской церковью и греческой патриархией. Силы были почти равны. Решала проблему позиция светской власти, которая опасалась растущего влияния церкви.

В 451 г. в Халкидоне был созван новый Собор под председательством самого императора Маркиана. Халкидонский Собор отменил решение Собора Эфесского 449 г. и назвал его "эфесским разбоем". Египтяне ответили на это расколом, изгнали греческий язык из богослужения и выбрали особого коптского патриарха. Второе их патриаршество основал в Ан-тиохии Яков Барадей; его последователи получили название яковитов.

Попытка императора Ираклия положить конец расколу путем принятия компромиссного решения повела лишь к тому, что в VII в. возникло еще одно течение, оформившееся в секту марконитов, укрепившуюся в горах Ливана. Итак, единый в IV в. византийский этнос раскололся на четыре взаимовраждебных субэтноса. Это повело к фактическому отделению Римской патриархии, а следовательно, и всего Запада, эмиграции несториан на Восток и переходу монофизитов под власть арабских халифов. В VII в. Восточная Римская империя превратилась в греческое царство.

Теперь приступим к анализу событий. Кто выиграл от конфессиональных споров? Только враги православия и Византии. Ариане-лангобарды захватили большую часть Италии; мусульмане-арабы покорили Сирию, Египет, Карфаген, Армению и Грузию; язычники-славяне опустошили Балканский полуостров и заселили его вплоть до Пелопоннеса. Единство было Византии необходимо, но оно оказалось недостижимым. Пассионарное напряжение городского населения росло и понуждало его носителей проявлять себя путем объединения в соперничающие консорции. А те, в свою очередь, вырастали в субэтносы и после отделения от империи - в этносы. Иногда основу еретических общин составляли древние племена, сохранившиеся после периода эллинистического нивеляторства, но чаще это были консорции, возникавшие в крупных городах, генетически неоднородные, поддерживавшие свое единство только благодаря поведенческим доминантам и комплиментарности. Иными словами, это был интенсивный процесс этногенеза, где догмы для участников событий играли роль символов, а для историков являются индикаторами.

XXXII Смещения

И ТУТ ЕСТЬ ЗАКОНОМЕРНОСТЬ

Мы описали не фактическую сторону глобального этногенеза, а идеальную закономерность, на самом деле постоянно нарушаемую внешними по отношению к данному этносу воздействиями. Поэтому нам и приходилось брать примеры из Всемирной истории - никто не живет одиноко, а соседи, то более взрослые и опытные, то молодые и горячие, постоянно тревожат любой этнос. Но идеальная кривая была необходима для того, чтобы интерпретировать характер нарушений процесса как такового, ибо в действительности мы видим чаще всего зигзаги, взаимно компенсирующиеся на длинных отрезках этнической истории. Теперь мы знаем, что инерция пассионарного толчка теряется за 1200 лет при любом, даже самом благоприятном варианте, но лишь счастливые этносы доживают до естественного конца. В истории мы наблюдаем постоянные обрывы этногенезов в самых разных возрастах. Однако и тут есть статистическая закономерность.

Этнос, находящийся в первых фазах этногенеза, практически неистребим и непокорим, так как для покорения его нужны такие затраты, которые не окупит любой успех. Но этнос, меняющий фазу развития, легкоуязвим и может стать жертвой соседа, если тот достаточно пассионарен. Поэтому обратим внимание на фазовые переходы кривой пассионарного напряжения этноса, тем более что они всегда бывают плавными, с размытыми 1раницами. У этих переходов тоже есть свои императивы.

Переход из стабильного состояния к подъему ознаменован императивом: "Надо исправить мир, ибо он плох". Последнее всегда более или менее обоснованно, но риск велик. Новорожденный этнос, еще не набравший сил, может разбиться о сильное сопротивление соседей, не желающих, чтобы их исправляли. Это случилось с зулусами в XIX в., когда Чака (1810-1828) снабдил их модернизованными ассегаями, обучил строю и повел к победам. Но Чака не учел технического прогресса Европы. Когда гладкоствольные ружья, заряжающиеся с дула, были заменены штуцерами, буры разбили зулусов в 1838 г. и основали на завоеванных землях республику Трансвааль.

Несколько дольше держалась другая зулусская держава - Матабеле, отделившаяся в 1820 г. от державы Чаки. Командир армии, посланный завоевывать юг, Мзиликази не вернулся - он сам стал королем. В 1888 г. его сын Лонгенгула был разбит английскими войсками Сесила Родса. Пассионарный толчок зулусов захлебнулся в собственной крови.

Аналогичных примеров столь много, что важнее отметить вторую опасность для этноса, возникающую при переходе от фаза подъема в акматическую фазу. В данный период соподчиненность элементов структуры нарушается, каждый хочет "быть самим собой" и ради этого ломает созданную организацию, принося интересы этноса в жертву своим собственным. Как правота, при этом обильно льется кровь, но культура не страдает, а скорее процветает.

Яркий пример этого варианта - распадение Арабского халифата в Х в. на эмираты. Совпадение политического развала с расцветом мусульманской полиэтничной культуры, отмечаемое всеми специалистами, очевидно, не случайно. Признание ценности неповторимой творческой личности ставило ученых, писавших на арабском языке, в особое положение. Соперников в них султаны и эмиры не видели, а труды их ценили, предоставляя им "быть самими собой" в интеллектуальной и эстетической сфере. Однако иногда такое "смещение" дает трагические результаты, что будет показано ниже.

Гораздо опаснее для этноса третий переход - из акматической в фазу надлома. Тут возникает императив: "Мы устали от великих", на основании чего гибнут не только излишние, но и нужные пассионарии, а подчас даже безобидные оригиналы.

Афиняне в эпоху спада пассионарного напряжения в этносе расправились с Сократом и Алкивиадом. Гибель Сократа покрыла их позором в веках, чем они могли пренебречь, но двукратное изгнание Алкивиада обеспечило поражение в Пелопоннесской войне с вытекающими отсюда неприятностями. Печальные примеры не исправили афинский демос. После того как он "избавился" от Платона и Аристотеля, а также ряда других активных сограждан, которых лишали имущества путем голосования - предписывали купцу, снабжавшему Афины скифским хлебом, оплатить театральное представление или соорудить трирему, - Афины потеряли независимость. Александр Македонский пощадил прекрасный город, но последующие завоеватели - римляне поступили с афинянами по обычаям своего времени: часть убили, а некоторых даже продали в рабство.

Античный, греко-латинский суперэтнос пережил фазу надлома во II-I вв. до н.э. В это время эллинские пассионарии могли только служить Республике либо как солдаты, либо как учителя словесности, без надежды на улучшение места в жизни. Но и римлянам было несладко. Эпоха гражданских войн, длившаяся без перерыва более 100 лет, обескровила народ и сенат. Революция Гракхов, война Мария и Суллы, геноцид первого триумвирата и проскрипции второго привели Римское государство в состояние кризиса. И только переход к инерционной фазе) ознаменовавшейся деятельностью Августа и его сторонников, принес некоторое успокоение. Однако цена его была велика: восторжествовавший императив "Будь таким, как я" не оставил камня на камне от традиционной "римской свободы". Все республиканские учреждения превратились в пышную декорацию, прикрывавшую волю принцепса. Овидий умер в ссылке, а Гораций и Вергилий стали придворными холуями и подхалимами. Сенека погиб от зависти Нерона, а число простых, но талантливых людей, обративших на себя внимание и потому убитых, неисчислимо. Характер и направление этих расправ над беззащитными и невиновными соотечественниками наглядно описали Светоний в "Жизнеописании двенадцати цезарей" и Г. Буасье в "Оппозиции времен римских цезарей".

Система убийств лучших не по знатности и богатству, а по личным качествам была знамением времени, закономерным итогом затухания процесса этногенеза. И точно такие же симптомы, очевидно, той же болезни, наблюдаются в Византии при Дуках (XI в.), и в Иране конца монгольского периода (XIV в.), и в Средней Азии после Тимуридов (XVI в.). Итак, это болезнь возрастная. Заметив это, вернемся к Риму.

ПАССИОНАРНОЕ ОСКУДЕНИЕ

В то время, когда "Восток" бывшей империи кипел, "Запад" неуклонно остывал. В начале V в. граница по Рейну и Дунаю была прорвана. В 402 г. вестготы ворвались в Италию, но были разбиты при Вероне. В 405 г. полчища свевов, бургундов, вандалов и алан вторглись в Италию, но потерпели при Флоренции поражение в 406 г. и сдались. Им показали дорогу в Галлию, где франки и алеманны уже захватили берега Рейна. Они разбили вандалов, но спасли себя, а не Галлию, которая была опустошена. Галлы не защищались, а только молились: кто бы мог представить, что это потомки героических кельтов?! То же самое произошло в Испании: где решили поселиться свевы - в Галисии, аланы - в Лузитании и вандалы - в Бетике, которая с тех пор стала называться Андалусия. В 410 г. готы взяли Рим, ограбили его, пощадив только церкви, и в 412 г. заняли южную Галлию, в 419 г. выгнали вандалов из Испании в Африку и получили за это в подарок Аквитанию. Бургунды поселились по левому берегу Роны, а алеманны - по левому берегу Рейна. В 430-439 гг. вандалы, выгнанные из Испании готами, овладели Африкой, где их поддержали мавры и нумидийцы, а в 455 г. взяли Рим и подвергли его бессмысленному уничтожению. В 449 г. англы, саксы и юты вступили в Британию, откуда римляне вывели легионы. Британские кельты оказались ненамного лучше галльских и дали себя перебить.

В 476 г. герулы, находясь на римской службе, взяли власть в свои руки и упразднили Западную империю. Через десять лет был уничтожен последний островок цивилизации - Суассон, который захватили дикие франки. Последний героический римлянин - Сиагрий погиб в неравной борьбе.

В 489 г. остготы покинули берега Дуная и озера Балатон, передвинулись в Италию и в 493 г. разбили тех германцев, которые ее защищали. Все эти германцы подверглись действию пассионарного толчка I в. и, следовательно, находились в фазе подъема.

И ведь что примечательно: в Западной и Восточной империях был один социальный строй, одна религия, у них был один противник - варвары, нажимавшие на ту и другую с равной силой. Но Восток отбился, а Запад пал, ибо находился в фазе обскурации. Вот что дало обновление этноса, достигнутое силами, которые появились у популяции вследствие пассионарного толчка. И вот почему Рим защищали выходцы с Востока: вандал Стилихон и полугерманец Аэций. Люди этого склада неизвестны на Западе, а на Востоке они прославлены; от Велизария до Алексея Мурзуфла и Иоанна Кантакузина. Эта краткая памятка необходима для того, чтобы уяснить, как страшна потеря пассионарности, без которой невозможно даже успешно защищаться. Ведь варваров было очень мало, например вандалов - всего 80 тыс., из них воинов - 16 тыс.[22]. А Рим они испепелили! Земли, захваченные германцами, долго считались тяжелой утратой.

В VI в. Юстиниан предпринял попытку восстановить Римскую империю. Ему удалось уничтожить вандальское и остготское королевства и потрепать вестготов в Испании, но в Константинополе для успешного завершения завоевания не хватило ни денег, ни людей, ни идей. Какая уж тут борьба с готами, когда дома нажимают славяне и персы, а на место готов приходят лангобарды, за которыми стоят еще более свирепые франки! На последних проповедь действовала лучше оружия, но для интеллектуального напора крайне важны четкое сознание цели и внутреннее единство, обеспечивающее взаимопомощь миссионеров. А последнего в Византии, даже избавившейся от гностиков и неоплатоников, не было никогда.

Вторжение лангобардов в Италию, отвоеванную византийскими полководцами от остготов, произошло в 568 г. Но лангобарды захватили только часть Италии. Так установилась граница между Византией и утраченными землями, где располагались германские королевства и где римские граждане превращались в покоренные народы и угнетенные классы.

Итак, Великое переселение народов объяснимо: оно явилось следствием пассионарного толчка, который погубил даков и евреев, заставив их броситься на Рим слишком рано, когда там еще были собственные силы, и который обеспечил победу христианским общинам, создавшим Византию. Значит, на Востоке пассионарные потенциалы были равны и, следовательно, завоевания не произошло, а на Западе, где разность потенциалов была значительна, в цивилизованные области как бы стихийно стекались готы, вандалы, бургунды, свевы, аланы, лангобарды и франки. Они были немногочисленны, но пассионарны, т.е. каждый из них думал не только о своей шкуре, но и о своем племени, семье, вожде, славе и о грядущем. Завладев прекрасными побережьями Средиземного моря, обитатели прибалтийских лесов и причерноморских степей оказались неприспособленными к новым условиям. Сами вести хозяйство они не умели, но, будучи победителями, брали все самое лучшее. Однако без участия аборигенов и это было неосуществимо. Поэтому варварские королевства V-VI вв. превратились в химерные целостности, хищные, но неустойчивые. В VII в. арабы подчинили себе Африку и Испанию, встретив сопротивление только у горцев Атласа и Астурии, т.е. там, где ландшафты подверглись влиянию римской цивилизации минимально. Там уцелели древние этносы - берберы и баски, жившие с природой в ладу. Природа своей земли их и уберегла.

Зато потомки римских колонистов, тех, кто извел леса на постройки роскошных вилл и храмов, развел на опустошенных просторах Испании промышленное овцеводство, а в южных предгорьях Атласа вытоптал казенными табунами тонкий гумусный слой, не восстановленный доныне, оказались беззащитными перед жестокими завоевателями, как северными - скандинавами, так и восточными - аварами и южными - мусульманами (арабо-берберами). Эти несчастные люди уже не ждали выручки с Востока. За истекшие V-VII вв. греки и вельски (люди, говорившие на латинском языке, они же- волохи) перестали видеть друг в друге соотечественников. Историческая судьба, или "сила вещей", повлекла их по разным путям.

ВЗАИМНОСТЬ

Долгое время победители - тевтоны и покоренные - всльски сосуществовали, не сливаясь, а ненавидя и презирая друг друга. Западная Европа из суперэтноса превратилась в зону этнических контактов со всеми отрицательными последствиями. Все варварские королевства, возникшие на завоеванных землях, распались с потрясающей быстротой, унеся с собой культуру Рима и мужество древних германцев, превратившееся в VII в. в свирепость и жестокость[23]. При этническом смещении процессы деструкции равно ускоряются для побежденных и победителей.

В тот самый VIII век, когда Византия переживала жестокий внутренний надлом, выразившийся в иконоборчестве, а в Азии расцветали и расширялись суперэтносы, возникшие в VII в.,- арабо-мусульманский, табгачский (средневековый Китай), тюркско-тибетский (их можно объединить по признакам генезиса и территории), Западная Европа переживала глубокий упадок. Она стала объектом экспансии. Арабы дошли до Луары, авары простерли набега до Рейна, славяне овладели правым берегом Эльбы и даже форсировали ее в низовьях. Хозяйственная система, унаследованная от Рима, полностью разложилась, так что на территории Франции восстановился девственный лес[24]. Последнее указывает на исключительное снижение пассионарности, так как самый консервативный класс - крестьяне снизили интенсивность обработки земли до минимума, позволявшего только что не умереть с голоду. Короли династии Меровингов даже в то время получили прозвище "ленивых", а их дружинники соперничали в дикой разнузданности и забвении традиций верности и долга. Вред от совмещения двух суперэтносов был взаимным.

Некоторой попыткой навести порядок была политика первых Каролингов: Пипина Длинного, Карла Мартелла и Пипина Короткого, остановивших натиск арабов и вступивших в союз с римским папой. Их усилия увенчались созданием империи Карла Великого, развалившейся уже при его внуках. В этой империи все было импортным. Идеологию взяли у Византии, образование получили из Ирландии, военную технику (рыцарскую конницу) заимствовали у аваров, медицину - у испанских арабов и евреев. Все это вместе называется "Каролингским возрождением".

Империя Каролингов в традиционной историографии рассматривается как французская династия, причем счет королей начинается с Карла Великого. Более основательную концепцию предложил О. Тьерри, указавший, что Каролинги осуществляли свое господство на территории современной Франции исключительно путем грубой силы. Бретань, Аквитания, Прованс и Бургундия только потому признавали их власть, что не могли отстоять свою самостоятельность. И наоборот, восточные франки, предки франконцев, были нераздельно связаны с Каролингами. Таким образом, эту династию и поддерживавший ее этнос - франков следует отнести к германскому суперэтносу Великого переселения народов. Так оно и есть, и с этой точки зрения легко объяснимы их военные успехи.

На общем фоне убывающей пассионарности германских переселенцев, смешавшихся с потомками галло-римлян, кучка дружинников, собравшаяся вокруг Карла Мартелла, Пипина Короткого и Карла Великого, была силой, потому что их противники были еще слабее. Каролинги уничтожили независимость Прованса (737-739), Аквитании (760-768), Ломбар-дии (774), Баварии (788), племени саксов (797), отняли у арабов Барселону (801) и победили аваров (802-803). Но за исключением двух последних операций это были победы над своими: "немцы били немцев". А при наследниках Карла Великого и эти успехи были сведены к нулю: долины Дуная и Эльбы захватили славяне, "испанская марка" отделилась от империи, а последняя распалась на составные части.

Итак, справедливо рассматривать империю Карла не как начало европейского средневекового суперэтноса, а как конец инерции Великого переселения народов.

Как правило, рост системы создает инерцию развития, медленно теряющуюся от сопротивления среды, вследствие чего нисходящая ветвь кривой этногенеза значительно длиннее восходящей. Даже при снижении жизнедеятельности этноса ниже оптимума социальные институты продолжают существовать, иногда переживая создавший их этнос. Так римское право прижилось в Западной Европе, хотя античный Рим и гордая Византия превратились в воспоминание.

С этнологической периодизацией отнюдь не совпадает социально-экономическая. Раннефеодальные государства на территории Галлии возникли в V-VI вв. при завоевателях Меровингах, бургундах и бриттах, разделивших эту богатую страну. Это значит, что начало французского этногенеза отделено от возникновения феодальной формации четырьмя веками, следовательно, эти процессы несвязаны друг с другом функционально. Более того, возникший на этой земле феодализм типологически различим[25].

Пять типов феодализма соответствуют пяти этническим регионам, возникшим там вследствие вторжений варваров. Франки установили в долине Сены и Марны "гармоническое смешение варварских и античных элементов"; бургунды, бывшие федераты Рима, отобрали у местных жителей 1/3 сервов, 1/2 усадеб, 2/3 пашни и, будучи арианами, долгое время не сливались с аборигенами; Прованс, где сменяли друг друга вестготы, остготы и арабы, сохранил так много традиций античных городов, что "напоминает Византию", а не Западный мир; Аквитания же, где вестготы господствовали меньше ста лет (с 418 г. до 507 г.), резко отличалась и от соседнего Прованса, и от франкских земель. Особое место занимает Бретань, т.е. древняя Арморика, отвоеванная в середине V в. бриттами у римлян в защищаемая ими от франкской экспансии вплоть до 845 г., после чего было основано самостоятельное Бретанское королевство и сепаратное архиепископство Дольское.

Так сквозь ткань социального развития проглядывают контуры процессов этногенеза.

АНОМАЛИЯ

И вот тут мы подошли к волнующей проблеме: соотношению культуры как целостности идеологической и технической и этноса - как явления биосферы. Раннехристианская культура (понятие вполне определенное в рассматриваемый период - IV--VII вв.) охватила не только всю территорию бывшей Римской империи, но и окрестные земли: Армению, отчасти Аравию, Абиссинию, Германию и зеленый остров Эрин. Судьба последнего особенно примечательна.

Кельты получили христианскую традицию в 482 - 461 гг. из Сирии и Египта, а не из Рима. На зеленом острове нищие монахи создали новую Фиваиду, с той лишь разницей, что вместо пещер они ютились в тростниковых хижинах. У них не возникло пышной церковной иерархии, но влияние монахов на народ было огромным. С Римом их ничто не связывало. Даже празднование Пасхи шло не по Юлианскому календарю, а было приурочено к определенному дню весной. До конца XI в. ирландские монахи были наиболее культурными христианами в Западной Европе и отстаивали свою независимость (от римских пап так же неуклонно, как их паства - от саксонских и нормандских королей Англии.

Следовательно, рассматривая коллизию в аспекте истории культуры, мы должны причислить кельтов к раннехристианской. т.е. византийской, целостности как один из ее вариантов. Туда же следует отнести "Каролингское возрождение" и вестготскую Испанию. Это будет логичное и последовательное решение проблемы. Но каждый историк видит, что оно недостаточно, а поэтому и неудовлетворительно. Да и может ли быть иначе, если мы не учли, что носители этой (как и любой прочей) культуры-люди, а на Земле нет человека без этноса и этноса без родины, под которой следует понимать оригинальное и неповторимое сочетание ландшафтов и геобиоценозов.

Мы уже отметили, что пассионарный толчок затронул только полосу Восточной Европы и Ближнего Востока, от Швеции до Палестины. Следовательно, кельты были за его пределами, и, видимо, поэтому бритты, покинутые в 406-407 гг. римлянами, проиграли войны с пиктами и англосаксами, истреблявшими всех мужчин-кельтов. Только западные области Британии долгое время держались против жестокого врага. Кельты часто переходили в контрнаступление, одерживали небольшие победы и даже переселились на континент, превратив романизованную Арморику в кельтскую Бретань, независимую от франкских королей и враждебную им.

Другое кельтское племя - скотты еще в римское время перебрались из Ирландии на север Британии и частыми набегами наводили ужас на бриттов, подчинившихся Риму. Эту борьбу они продолжали с англосаксами и норманнами вплоть до Х в. Короче говоря, кельты как бы обрели внезапную силу, Но так ли это просто? Разберемся.

Уэльс, Корнуэльс, а тем более Ирландия были затронуты римской культурой минимально. Они сохранили свои племенные традиции и тот относительно небольшой запас пассионарности, который остался у них от эпохи завоеваний. Этого запаса было мало для того, чтобы Галлия и Британия смогли успешно сопротивляться римской и германской экспансии, но когда те и другие растратили свою пассионарность, то кельты уравновесили соотношение сил, причем культура, заимствованная ими из Византии, не прибавила и не убавила их импульса. Зато она помогла им определить этнопсихологическую доминанту, пусть негативную, но действенную: "Мы не германцы и не хотим походить на них". Такого противопоставления оказалось достаточно, чтобы Уэльс сопротивлялся англичанам до 1283 г., а Ирландия - гораздо дольше, несмотря на полную потерю традиций византийской культуры.

Предлагаемое объяснение предварительно. Возможно и то, что в начале нашей эры на берегах Атлантики имел место особый пассионарный толчок, который шел от Эрина на юг, через Басконию, Атлас, Сахару до Гвинейского залива. В этом случае объяснимы вспышки активности туарегов (Альморавиды), берберов (Альмохады) и начало распространения банту. Но это предположение нуждается в детальной проверке и предложено здесь как рабочая гипотеза.

УЩЕРБНОСТЬ ЮНОСТИ

То, что молодые народы Европы справились с обветшалым Римом, заразились от него пороками и сгинули, - неудивительно. Но вот когда этносы, вступающие в акматическую фазу, гибнут от рук слабого противника - это странно. Очевидно, любой переход из фазы в фазу несет в себе опасность для этноса. Как змея беззащитна, пока она меняет кожу, так этнос бессилен, пока он "меняет душу", т.е. стереотип поведения и общественный императив.

Весьма распространено мнение, что испанские конкистадоры обнаружили в Центральной и Южной Америке древнюю цивилизацию и расправились с ней. И все, кто любит индейцев, а к таким людям принадлежит и автор этих строк, оплакивали ацтеков и инков как лучших представителей своей расы и носителей многовековой культуры.

К счастью, за последнее время удалось установить некоторые вехи американского этногенеза. Оказывается, древние культуры индейцев Мексики и Перу угасли не очень давно, но радикально. Ольмеки, жившие на берегу Мексиканского залива, исчезли в VI в., уступив место пришлым тотонакам. Тольтеки, создатели культуры в Анауаке, создали свою державу около 720 г., а что было до нее? В Перу в VIII-Х вв. исчезли древние археологические культуры Мочика и Тиауанако - доинкская культура этноса аймара. Вместе с археологическими исчезли этнические образования, потому что в Америке войны велись на истребление противника. Некоторым исключением оказались инки[26], но их еще не было. Эти древние этносы относились к инкам и ацтекам так, как римляне - к французам и испанцам, унаследовавшим от римлян часть традиций языковой культуры, часть генофонда, руины городов и обрывки знаний. Но они не были римлянами. Также новыми этносами стали после своих переселений ацтеки и инки.

Но в IX-Х вв. французы, провансальцы, испанцы (в Астурии), немцы, ломбардцы и пьемонтцы уже начали складываться в этносы нового типа, а в Америке "Великое переселение народов" наступило позже.

Только в XI в. на юге Перу появились, если верить легенде, первые инки: Манко Капак и Мама Окльо, и тогда же, около 1068 г., предки ацтеков перешли Рио-Гранде и двинулись в числе других племен на юг. В XII в. чичимеки (букв. "дикари") покорили остатки тольтеков, культурная традиция коих оборвалась, как римская - в Галлии и Испании. Лишь в XIV в. ацтеки основали Теночтитлан (1325) и восприняли остатки культуры тольтеков. В том же XIV веке Инка Виракоча создал ту империю, которую завоевали испанцы, но историчность Виракочи - под сомнением. Только в 1437 г. Инка Пачакутек победил чанков, достойных противников инков, казнил их правителя и вынудил остатки этого этноса бежать в сельву Амазонии на верную смерть[27]. Затем он захватил престол, казнил ученых, знавших историю инков, запретил изучение письменности и ввел полицию нравов, чем утвердил цивилизацию инков. Он был современником Жанны д'Арк, Яна Гуса, Петрарки и Джотто. А по месту в этногенезе, или по возрасту этноса, Виракоча эквивалентен Карлу Великому, а Пачакутек - Людовику Благочестивому и Лотарю, даровавшим одичавшей Европе возможность "Каролингского возрождения", образованности и творческой мысля.

Преемник Пачакутека, Инка Тупак Юпанки покорил в 1476 г. государство Чину (северный Эквадор) и установил режим жестокой эксплуатации индейцев, заставив их обрабатывать казенные поля, а зимой строить дороги в Андах. Кажется несомненным, что тот, кто симпатизирует индейцам, должен ненавидеть инков; это только логично.

В том же XV веке, когда в Италии настала эпоха Возрождения, ацтекский царь Ицкоатль (1420-1440) и его советник, мыслитель Тлакаэлель, возродили культуру тольтеков. Ицкоатль и его преемник Монтесума I (1440-1468) завоевали Анауак (южную Мексику), а Тлакаэлель ввел "культ цветов", т.е. человеческие жертвоприношения ради избавления Земли от грядущей катастрофы. Это было убийство ради убийства, зло в чистом виде.

Индейцы защищались как могли. Хуастеки и тараски разбили ацтеков, пытавшихся добыть у них юношей для принесения в жертву. Арауканы отразили войско инков, явившееся насаждать у них цивилизацию. Полузаконный сын Инки Тупак Юпанки (от наложницы-индианки) Атауальпа был использован вождями племен, живших вокруг Кито (Эквадор), против законного наследника Инки Уаскара. В 1527 г. повстанцы победили и убили всех инков, сдавшихся в плен. Особенно жестоко мучили женщин и детей. Из инков уцелели немногие. В этот трагичный момент появились испанцы. В 1532 г. Писарро захватил в плен Атауальпу, разграбил богатства храмов, присвоил выкуп, казнил пленника... и никто не двинулся с места.

А кому было за него заступаться? Для инков он был тиран и предатель, для индейцев - отпрыск угнетателей-инков. Когда же последний Великий Инка - Манко Капак призвал индейцев к освободительной войне, за ним пошли только немногие, для разгрома которых было достаточно нескольких сотен испанцев отряда Альмагро (1535).

С такой же легкостью была сокрушена держава муисков в современной Колумбии. Это было то самое "Эльдорадо", к которому стремились алчные и мечтательные конкистадоры. Удача выпала в 1536 г. на долю Гонсало Кесады, которому муиски оказали очень слабое сопротивление. Оказывается, это был тоже относительно новый этнос, так как лишь в начале II тыс. н.э. исчезли древние культуры северных Анд. Вторгшиеся с севера племена истребили аборигенов[28]. Победители-испанцы застали в этой стране такое издевательство высших над низшими, что сами не смогли воспроизвести и половины этого. Например, индейца, посмотревшего на муиска высшего ранга, ввергали в подземное озеро, кишмя кишевшее ядовитыми змеями. Несчастный плавал там до тех пор, пока не натыкался на змею и не погибал от ее укуса. А обращаться к начальству по делам разрешалось лишь сидя, повернувшись к нему спиной и уткнув лицо в подогнутые колени. Легко заметить, что индейцы своих правителей не стали защищать.

Зато южные арауканы проявили такую доблесть, что конкистадор Педро Вальдивия пал в 1553 г., и весь его отряд погиб. В 1598 г. арауканы оттеснили испанцев за Био-био, а в 1744 г. Испания признала Арауканию независимой державой и приняла ее посла в Сантьяго-де-Чили. Но арауканы не были "цивилизованным" народом. Они хранили древние традиции. Это означает, что их не задел ни пассионарный толчок XIII в., ни "Великое переселение народов" Америки XII в. Ибо в ранних фазах этногенеза этнос так же слаб, как и в конечных.

Так же Кортес, имея в 1521 г. одну тысячу испанцев, победил 30 тыс. храбрых ацтеков Куаутемока, ибо тотонаки и чичимеки из Тласкалы выставили 50 тыс. воинов для уничтожения гегемонии ацтеков. Индейцы сознательно предпочли испанцев, которых они воспринимали как одно из равных им племен. Может быть, они просчитались; ведь инквизиция, которую привезли испанцы в Америку, была учреждением, о котором хорошего не скажешь. Но в ее судилище можно было и не попасть, потому что, по идее, инквизиция была создана для обороны, а не для нападения.

Поясняю. В 1529 г. турки овладели Алжирией. Береговая линия Испании была открыта для высадки мусульман, а внутри страны жило много морисков и евреев, мечтавших о такой возможности. Испанское правительство, справедливо сомневаясь в лояльности иноверцев, воспретило им занимать военные и гражданские должности, но оно не могло запретить им креститься. Поскольку крещеный мавр или еврей получал право делать карьеру наравне с испанцем, то мнопие принимали крещение лицемерно и продолжали соблюдать обряды старой веры. Вот этих-то выявляла инквизиция и карала за вероотступничество. Значит, чтобы не иметь дела с трибуналом, можно было просто не принимать католицизма.

В Америке инквизиция строго карала за совершение жертвоприношений, особенно за убийство детей. Это было, конечно, насилием над совестью индейцев, но ведь деток-то жалко. Индеец, отказавшийся от принесения жертв, мог быть спокоен за свою жизнь. А вот от ацтеков уберечься было куда труднее. Те тащили на теокалли любого подвернувшегося пленника. И если он был мудр, храбр и красив, тем больше шансов имел попасть под обсидиановый нож. Потому-то испанцы закрепились в Америке на 300 лет.

Если мы рассмотрим историю Европы и Америки в предложенном диахроническом аспекте, то увидим, что и в Америке было свое "Великое переселение" и "гибель античной культуры", но пассионарный толчок, вызвавший новый взрыв этногенеза, произошел на 500 лет позже - в XIII в. Ацтеки и инки, создавая свои империи, были для местного населения такими же захватчиками, какими для кельтов были англосаксы, а для галло-римлян - франки. Следовательно, в начале XVI в. ацтеки и инки переживали тот же возраст, что французы, испанцы и итальянцы в Х в. А ведь это эпоха дезинтеграции европейской культуры, унаследованной от Рима, и снижения сопротивляемости внешним ударам! Венгры, берберы, скандинавы грабили Каролингскую империю и англосаксонские королевства столь же успешно, как в XVI в. испанцы и португальцы - свои будущие колонии. По-видимому, ацтеки и инки были застигнуты вторжением в переломный момент роста, при переходе динамической фазы подъема в акматическую фазу расцвета, который не наступил из-за помехи извне (см. табл. 4).

Таблица 4. Фазы этногенеза в Западной Европе и Америке в VII-XVI вв.

Но как только испанцы наткнулись на племена в устойчивых фазах, они были разбиты и перешли к обороне. Более того, команчи в XVIII в. начали теснить испанцев за Рио-Гранде, а семинолы завоевали уже освоенную испанцами Флориду. В Мексике и в Андах метисация испанцев с индейцами шла столь интенсивно при большом пассионарном напряжении в обоих компонентах, что возникли новые этносы, добившиеся независимости в 1810-1822 гг. На месте испанских колоний возникла Анти-Испания, осуществившая покорение индейских этносов Юкатана, Чили, Патагонии и Огненной Земли, что было не под силу конкистадорам. Прерванный процесс возобновился, но только там, где он шел до XVI в. В Северной Америке на месте индейских суперэтносов создалась зона контактов этносов, пришедших из Европы и Африки.

Северная Америка была заселена этносами относительно древними, вернувшимися в гомеостаз. Исключения же - ирокезы, незадолго до появления европейцев проникшие в область Великих Озер с запада[29], и атапаски в предгорьях Кордильер. Только эти последние были плодом взрыва этногенеза и участниками "Великого переселения народов" в Америке. Около XII в. часть атапасков оттеснила эскимосов в тундру, а другая распространилась на юг, в Аризону. Однако на юге им не удалось создать могучую державу, потому что просторы прерий недоступны для пеших охотников. Атапаски, как и их восточные соседи - команчи, ютились по берегам речных долин, где было мало пищи, и прирост населения остановился. Но как только испанские лошади, убегавшие в прерии и дичавшие, превратились в табуны мустангов, степные индейцы освоили коневодство; племена навахов и апачей прославились на весь мир.

Но было поздно. Скваттеры, трапперы и ковбои, потомки колонистов, успевших адаптироваться в Новом Свете, "задавили" индейцев числом и техникой. Вот еще пример оборванного этногенеза, но, в отличие от южного варианта, процесс не возобновился. Испанцы не были расистами, и смешанные браки их не шокировали. Зато англосаксы, особенно женщины, бойкотировали "мужей скво" и изгоняли их из общества; а их мужья руководствовались правилом: "Хороший индеец - это мертвый индеец". Трагедия северных индейцев закончилась в 70-х годах XIX в. бойней, получившей название "индейской войны". После нее в США индейские этносы остались как реликты.

ВОЗВРАЩЕННАЯ МОЛОДОСТЬ

Испания невозбранно владела колониями в Южной Америке и Мексике, пока она казалась колонистам непобедимой. Но когда Наполеон арестовал в 1808 г. королевскую семью в Байонне, посадил на престол в Мадриде своего брата Жозефа и начал войну против испанцев, защищавших традиции и независимость своего отечества, колонии отложились. С 1810 по 1821-1822 гг. Испания пыталась усмирить повстанцев, но безуспешно. Поддерживали колониальный режим только некоторые индейские племена, да и то лишь потому, что ненавидели восставших креолов больше, чем далеких испанцев. Остановим внимание на Мексике, ибо здесь восстановление смещенного завоеванием процесса этногенеза прошло наиболее наглядно.

В XVI в. испанцы и индейцы быстро смешивались, и казалось, что в Мексике возникнет локальный вариант испанского этноса, но произошло обратное: к концу XVIII в. вместо двух этнических групп создались четыре, ненавидевшие друг друга. Полагают, что такое разделение - результат неудачного администрирования, но, по-видимому, причины лежат глубже - контакт произошел на суперэтническом уровне, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Высшим социальным слоем, сосредоточившим в своих руках все высшие должности и торговлю, были уроженцы Испании, имевшие кличку "гачупины" - люди со шпорами[30]. Число их было небольшим, а отношение к ним - отрицательное. Но гачупины держали в своих руках армию и духовенство, что обеспечивало их привилегии достаточно надежно.

На одну социальную ступень ниже стояли креолы (около 1 млн человек), уроженцы Мексики, потомки конкистадоров, часто с примесью индейской крови. Это были богатые владельцы асьенд, на которых работали индейцы. Креолы жили в роскошной праздности, храня верность королю и церкви и ненавидя бюрократов-гачупинов.

Но к началу XIX в. среди креолов появились пассионарные особи, искавшие применения своим силам. Эти люди стали читать французскую литературу и обрели цель жизни, которая многих из них привела к жестокой смерти.

3 или 4 млн индейцев либо работали на асьендах как пеоны (батраки) или на рудниках, либо жили в своих деревнях под управлением касиков (вождей). В XVI в. их положение улучшилось, так как требования испанских чиновников не превышали требований ацтекских, да и детей в жертву Унцилопотчли отдавать было не надо. Но в XVII-XVIII вв. землевладельцы-креолы стали посягать на земли индейских племен, а продажные чиновники-гачулины защищали их плохо[31].

Монахи обратили многих индейцев в католицизм, но обращение было настолько поверхностным, что индейцы сохранили свои обычаи и своих идолов. Однако в школах индейские дети показывали способности выше, чем испанцы, и случалось так, что потомки ацтеков, став учителями, обучали потомков конкистадоров латыни и католическому богословию[32].

Но хуже всех жили 2 млн. метисов, возникших вследствие смешанных браков в XVI в. По мере роста культуры их отторгли из своей среды креолы, а гачупины запретили им жить среди индейцев, чтобы они не подстрекали тех к восстанию. Для метиса были доступны только тяжелые работы или разбой, но против них была организована особая полиция, убивавшая их без суда[33]. Однако число их росло, как и пассионарное напряжение, ибо в метисах совместились гены конкистадоров и ацтеков. Поэтому они не погибли, а выделились в особую субэтническую группу, имевшую перспективу развития.

Итак, к началу XIX в. Мексика вернулась в фазу подъема, в XVI в. прерванную завоеванием Ф. Кортеса.

В 1808 г. все эти этнические группы вступили в борьбу с гачупинами и между собой, ибо ненавидели друг друга. Единодушны они были в одном - они назвали себя американцами, но в остальном согласия между ними не было. Поэтому первые индейские восстания 1810-1817 гг., возглавленные священниками Идальго и Морелосом, были разгромлены регулярной армией, где офицерами были креолы, а солдатами - метисы и мулаты. Но уже в 1821 г. полковник Итурбиде, креол с примесью индейской крови, примкнул к сторонникам независимости и вытеснил испанские войска из Мексики. Гачупины сошли со сцены, но их место заняли мексиканские консерваторы, к числу коих принадлежал Итурбиде.

Дальнейшая расстановка сил была такова. Консерваторы опирались на духовенство и армию; это были главным образом креолы, потомки испанцев. Умеренные либералы - креолы хотели либеральной парламентской республики с сохранением своих поместий; крайние либералы - метисы были врагами церкви и армии; индейцы хотели, чтобы белые ушли и оставили их в покое. Гражданские войны и перевороты продолжались до 1920 г. и закончились победой метисов, воспринявших социальные институты индейцев - касикизм. Индейцы как этнос не могли победить, потому что не представляли целостности. По сути дела каждое племя было отдельным этносом.

Поэтому индейские пассионарии, например Хуарес, по рождению и воспитанию сапотек, получив образование, примкнул к метисам - крайним либералам и одержал победу над французскими регулярными войсками.

Американские дипломаты посмеивались над Мексикой, говоря, что эта страна не может навести у себя порядок. Но в конце акматической фазы их английские предки тоже учинили войну Алой и Белой розы. Мексика просто пережила эту фазу с запозданием на три века.

Пассионарный "перегрев" обычно уносит в небытие многие ценные памятники искусства и элементы культуры. Мексика - не исключение. Роскошные храмы с прекрасными скульптурами погибли во время пронунсиаменто, проходивших с жестокостью, перещеголявшей европейское Средневековье. Метисы были врагами всего европейского, в том числе католицизма. Индейцы были набожны, но им были нужны церкви) а не духовенство. Они приходили в храмы по своим праздникам, украшали статуи святых гирляндами цветов, как древних идолов, и плясали перед ними, как перед богами. На защиту духовенства встали креолы, образовавшие в 1926-1927 гг. отряды "кристерос". Мятеж был жестоко подавлен, причем пострадали неповинные крестьяне.

Итак, испанское завоевание Мексики оказало огромное влияние на элементы материальной культуры и идеологии живших там этносов (применение железа; изменения в фауне и флоре, вызванные появлением лошадей, коров, овец, свиней, винограда, оливковых деревьев; католицизм и т.д.). Но направление этногенеза вернулось в свое русло. Трехсотлетний период испанского владычества правильнее всего рассматривать как зигзаг на кривой этногенеза. О дальнейшем мы судить не смеем, так как акматическая фаза этногенеза Латинской Америки еще не кончена, а делать прогнозы можно лишь тогда, когда уяснена общая закономерность явления.

XXXIII. Фаза надлома

ПАССИОНАРНЫЙ НАДЛОМ

Мы уже видели на примере Византии, что избыток пассионарного напряжения этнической системы далеко не всегда бывает ей полезен, но исчезновение пассионарности еще более губительно. В VII в. выяснилось, что попытка восстановления Римской империи не удалась. Юстиниан переоценил силы своего народа и недооценил силы восточного врага. В последнем его винить трудно: он полагал, что единственный серьезный противник Византии - Персия. А это государство было ослаблено реформами визиря Маздака (488-629) и ликвидацией их последствий, а также восстанием Бахрама Чубина (590- 591), погубившим лучшую часть регулярной армии. Однако война 604-628 гг. была выиграна Византией при крайнем напряжении сил и благодаря помощи тюркютов, опиравшихся на Хазарию.

В этой войне надорвались и Византия, и Иран, поэтому выступление нового этноса - арабо-мусульманского, сложившегося из реликтовых племен Аравийского полуострова, оказалось трагичным и для персов, и для греков. Ирак был завоеван целиком и ограблен дочиста. Византия потеряла Сирию, Египет, Карфаген, равнинную Киликию, и лишь в 718 г. арабы были разбиты у стен Константинополя, после чего война, происходившая на территории Малой Азии, превратилась в серию грабительских набегов и контрнабегов.

На Балканском полуострове Византия тоже несла потери. В 679 г. болгары, бежавшие от хазар, перешли Дунай и заняли страну между Дунаем и Балканами. Восточная Римская империя превратилась в греческое царство, которому не было дела до одичавшей Западной Европы, из средоточия мировой мощи превратившейся в объект грабительских набегов арабов с юга, аваров с востока и скандинавских викингов с севера. Без пассионарности отразить всех этих врагов было очень трудно.

Однако силы Византии были столь велики, что после потери тех земель, население коих хотело отложиться, константинопольское правительство подчинило славянские племена на Балканском полуострове (689 г.) и отразило арабов от стен столицы в 718 г. Инициативу войны с мусульманами приняли на себя воинственные исавры, но они тоже весьма отличались от греков. Этнокультурные различия, слабо ощутимые при низком уровне пассионарности, обострились в VIII в., когда византийский этнос вступил в жестокую фазу надлома, выразившуюся в иконоборчестве императоров исаврийской династии.

Эта пора была, пожалуй, более противоестественной, нежели предшествовавшая ей акматическая фаза, когда возросшая пассионарность всего региона разорвала золотой обруч границ Империи и отбросила Сирию, Египет, Африку и Армению в руки омейядских халифов, а Италию - под пяту лангобардских королей. Тогда деление возникало естественно: ариане, монофизиты, несториане утверждали: "Мы не такие невежды, как вы, ибо понимаем Священное Писание лучше". Халкедониты отвечали им тем же, после чего наступала этническая дивергенция, с этнопсихологическими мотивами конфессиональных деклараций. Однако разругавшись, можно было разойтись, что было естественным выходом, а при иконоборчестве все было противоестественно и потому жутко.

В самом деле, православный царь, победитель нечестивых мусульман и язычников-болгар, вдруг запрещает религиозное искусство под предлогом необходимости разделения спекулятивной философии и эмоциональной стихии искусства, да еще, пользуясь служебным положением, хочет учить монахов - специалистов своего дела; а кто его поддерживает? - солдафоны и вельможные холуи как светского, так и духовного звания. На ересь не похоже, но омерзительно.

Мы сознательно оставляем в стороне исторический анализ иконоборчества в политическом, экономическом и идеологическом аспектах. О них написано много, но при этом опущено то, что важно для этнолога. Самые глубокие мысли императоров и патриархов не могут объяснить, почему исаврийский солдат рубил мечом образ Богородицы, а греческие женщины, рискуя жизнью, били этого солдата камнями и палками. А ведь те и другие были безграмотны, в теологии и политике не разбирались, да и не думали в такой момент о столь сложных сюжетах.

Существует простое и верное объяснение характера событий этой эпохи: иконоборчество - явление малоазийское, иконопочитание - эллинское. Для азиата иконы были украшением храма, где надлежало возносить свой дух к престолу Истины как абстракции, не имеющей зримого образа. Для грека иконы - окно в инобытие; на них изображен лик, а не личина и даже не лицо; поэтому духовное совершенствование сопряжено с эстетическим восприятием, через которое и открывается истина.

Уровень пассионарного напряжения в Византии в VIII в. снизился до фазы надлома. Вследствие чего даже непринципиальные несогласия вырастали в повод для кровопролития, что на пользу делу не шло. От Византии отпала Италия, где в 751 г. лангобарды взяли Равенну, а в 756 г. образовалось светское государство пап. А император Константин Копроним, вместо того чтобы навести порядок в отпавшей области, расправлялся с беззащитными любителями изобразительного искусства у себя дома.

Седьмой Никейский Собор 787 г. принес временное успокоение, но за период смут болгары успели закрепиться на Дунае. Только в Азии были достигнуты несомненные успехи, и то потому, что в Халифате, объединявшем арабо-мусульманский суперэтнос, дела обстояли еще хуже. Халифат при династии Аббасидов разваливался на части, причем, как и в Византии, решающим принципом был этнический, облеченный в конфессиональные формы. В своем разложении Халифат опередил Византию, которая в последующую, инерционную фазу этногенеза успела окрепнуть, политически и экономически, благодаря чему пережила Халифат. А теперь сделаем вывод.

В периоды первых двух фаз этногенеза этническая система преодолевает посторонние воздействия, растущее пассионарное напряжение делает ее резистентной. Но даже в эти начальные фазы в этносе всегда присутствуют и преобладают численно гармоничные особи, у которых пассионарность и инстинкт уравновешены. Это люди серьезные. Когда в их среде начинают безобразничать субпассионарии, они заводят губную избу (где губят людей), организуют высылку негодных им людей в колонии и т.п. Этим они консервируют этнический стереотип поведения и традицию, основу сигнальной наследственности людей.

С пассионариями сложнее: они нужны и могут себя защитить. Поэтому им предоставляется право убивать друг друга, чем они широко пользуются. Но само наличие пассионариев в системе делает ее пластичной и способной к сопротивлению внешним воздействиям, ибо пассионарии умеют находить выход из самых сложных ситуаций. И когда между этими типами членов этноса устанавливается некое оптимальное соотношение - система почти неодолима. Но как только при смене фаз это соотношение нарушается, система становится восприимчивой к ударам извне. Тогда этнос легко может погибнуть от смещения.

Такое смещение для арабского суперэтноса оказалось трагичным, потому что включенные в Халифат области, получившие от арабских завоевателей заряд пассионарности, начали отлагаться от Багдада. Иногда восстания бывали подавлены при огромных затратах воинской силы, как, например, разгром Муканны в Средней Азии в 762 г., но чаще имели успех. В 789 г. отложилось Марокко, в 820 г. - Хорасан, в 867 г. - Сеистан. Через два года вспыхнуло жуткое восстание рабов-зинджей, которыми руководил араб. В 872 г. Иен Тулуп объявил себя независимым правителем Египта, а в 877 г. перешли в наступление карматы Бахрейна и в 903-909 гг. - Фатимиды в Тунисе. Пассионарное напряжение разрывало оковы любой политической системы и за полвека превращало благоустроенное законопослушное государство с процветающей экономикой и растущей культурой в калейдоскоп борющихся этносов или консорций, стремившихся оформиться в этносы.

Кровь текла столь обильно, что арабы утеряли гегемонию в собственной стране. В Африке инициативу перехватили берберы и туареги, в Иране - дейлемиты, горное племя, до тех пор державшееся в стороне от политики, в Средней Азии таджики после долгой борьбы уступили тюркам и туркменам. Огромные силы мусульманского суперэтноса погашались внутри собственной системы. Процесс этногенеза, инициированный арабами, уничтожил породивший его этнос, но оставил неприкосновенной уникальную культуру и связанную с ней традицию, в которую долгое время втягивались соседние этносы.

Несколько иначе этот процесс прошел в романо-германском мире. Там он был менее интенсивен, что пошло на пользу европейцам, хотя черты акматической фазы в Западной Европе были выражены предельно четко.

ЧЕРЕДА РАСЦВЕТОВ

Рассматривая последующую историю западноевропейского или романо-германского суперэтноса, нетрудно заметить, что в нем лидерствуют попеременно разные этносы, уступая место друг другу. Это лидерство выражается по-разному, но если рассматривать его как функцию пассионарного напряжения этносов, компонующих суперэтнос, то разнообразие форм перестает путать исследователя.

Первое место после развала Каролингской империи заняли немцы. Их короли Генрих Птицелов и Отгон Великий остановили венгерские набеги, чем обеспечили экономический рост Германии по обе стороны Рейна. Границами их домена были Эльба и Рона, а в Италии они унаследовали железную корону лангобардов. Отгон II попытался отвоевать у византийцев южную Италию, но неудачно, а потом его инициативу перехватили французские нормандцы. Но и они стали жертвой немцев в 1194 г.

За это время в Германии сменились три династии: саксонская, франконская и швабская (Гогенштауфены), и в XIII в. немцы стали терять свои позиции. Французы отняли у немецкой империи Лангедок и часть Лотарингии, а итальянцы сумели вообще отделаться от "зверской расы". В политическом аспекте - это война императоров с папами, в социальном - борьба феодалов с городами, в историко-культурном - соперничество юристов с прелатами, а в этническом - утрата ведущим племенем немцев - швабами запаса пассионарности и связанное с этим отпадение окраин.

В XIV и XV вв. итальянцы были ведущим этносом католической Европы. Нажившиеся на крестовых походах, ограблении Византии, торговле с Востоком и ростовщичестве, они одновременно поставляли всем королям Европы юристов, дипломатов, богословов, поэтов, художников, строителей и мореплавателей. Данте писал: "Гордись, Флоренца, долей величавой, ты над землей и морем бьешь крылом, и самый Ад твоей наполнен славой..." С флорентийцами успешно соперничали не менее ловкие и бессовестные венецианцы, продажные римляне, лукавые болонцы, лицемерные сиенцы, головорезы-калабрийцы, но право на первое место по дороге в Ад, согласно тому же Данте, принадлежало генуэзцам, которые пролезли ради своих торговых дел не только в Золотую Орду, но даже на Русь; правда, здесь они потерпели неудачу.

Во время расцвета городских республик Италии прочие страны Европы переживали тяжелые времена.

Англия и Франция вцепились друг другу в горло, причем англичан поддерживали гасконцы, а французов - шотландцы. Эта война длилась более ста лет, связала силы обеих стран и крайне их обескровила. И даже после того как англичане покинули "Прекрасную Францию" (за исключением Кале), они перенесли острие своих неуемных страстей друг на друга и начали войну Алой и Белой розы. Эти феодалы так привыкли воевать и так не умели ничего другого делать, что "Старая Англия" не знала покоя.

И тогда поднялись дотоле малые страны: чешские гуситы и швейцарские горцы залили кровью Германию, Австрию и Бургундию. Короче говоря, почти все силы Западной Европы были замкнуты на себя и взаимоуничтожались. Пассионарный надлом сделал "Христианский мир" бессильным, что весьма благотворно повлияло на усиление Турции и России, т.е. стран, начавших свое восхождение в XIV в., следовательно, по сравнению с Западной Европой - молодых.

Аналогичная смена пассионарных расцветов прослеживается в восточной половине европейского суперэтноса, где в контакте с германцами находились славяне. В XIV в. чешские гуситы осуществили первый этап Реформации, обескровивший и Чехию, и сопредельные с ней области Германии. В XVI в. на первое место вышла Польша, вобравшая в себя Литву и ставшая столпом Контрреформации. Это ее и погубило, так как лишило возможности установить контакт с православными.

В середине XVII в. украинские казаки нанесли польским войскам несколько сокрушительных поражений, затем шведы прошли Польшу насквозь и ограбили ее дочиста, и, наконец, турки завоевали Подолию. Героическая победа 1688 г. спасла Австрию, но окончательно измотала Польшу, упадок которой в XVIII в. общеизвестен.

Наибольших успехов в XVII в. достигла Швеция, но эта малонаселенная страна выплеснула своих пассионариев с Густавом Адольфом в Германию, с Карлом Х - в Польшу, с Карлом XII - в Россию и не возместила ущерба при приросте населения. Детей рождалось достаточно, но не таких, какие были в XVI-XVII вв.

При этом надо отметить, что ни экономического, ни культурного снижения в скандинавских и славянских странах не наблюдалось, как и в западных герцогствах Германии, в Австрии и Голландии. В XVIII в. почти все европейские страны, преодолев пассионарный "перегрев" акматической фазы, развивали хозяйство, строили красивые города, торговали со всем миром, получая огромные прибыли, и покровительствовали писателям, художникам и ученым, т.е. людям одаренным, но не чрезмерно пассионарным. Это была так называемая эпоха Просвещения. Оптимальный уровень пассионарного напряжения в Европе достигался тем, что "лишние" пассионарии уезжали в колонии и свирепствовали там, не вспоминая про Вольтера, Руссо, Канта и Гете.

И все-таки была одна страна в Европе XVIII в., где пассионарное напряжение росло. Не противоречит ли это изложенной концепции? Разберемся.

Германия больше других стран пострадала от ужасов Реформации, Контрреформации и Тридцатилетней войны. Это объяснимо: пассионарное напряжение там стало спадать уже в XIII в., о чем было сказано выше, а коль скоро так, то эта богатая и цивилизованная страна стала жертвой этносов с высоким уровнем пассионарности. Хорваты, испанцы, валлоны, датчане, шведы и французы проходили Германию насквозь, а немцы, как лютеране, так и католики, либо терпели бесчинства ландскнехтов, либо сами примыкали к их бандам. Вера тут роли не играла; шли к тем полковникам, которые лучше платили.

Так как католики в 1618 г. одержали победу при Белой Горе. то протестанты из Чехии вынуждены были искать спасения в эмиграции; многие из них нашли убежище в соседнем маркграфстве Бранденбург. Туда же охотно переселялись французские гугеноты, а также польские "ариане". Берлин стал прибежищем для гонимых идейных протестантов, которые принесли с собой свою пассионарность.

Бранденбургская марка была основана на земле славянского племени лютичей, и население ее в XVIII в. было смешанным - славяно-германским. Импорт пассионарности повлек за собой слияние этих этносов, подобно тому, что произошло в Англии в XI-XIII вв. Таким образом, Бранденбург, ставший бранденбурго-прусским государством, по сравнению с западной Германией и Австрией отстал в этногенезе на одну фазу: когда кругом все "просвещались", пруссаки еще хотели воевать. Поэтому они выиграли войну за австрийское наследство. Семилетнюю войну, войну с Наполеоном I и, наконец, с Наполеоном III, после чего Пруссия встала во главе объединенной Германии, исключив из нее Австрию и Люксембург.

В конце XV в. произошли объединение Кастилии с Арагоном, завоевание испанцами Гранады и открытие Америки (1492 г.) и Индии (1498 г.). Силы испанских и португальских пассионариев нашли себе применение, и пассионарное напряжение на Пиренейском полуострове снизилось до оптимума. Это дало огромные преимущества Габсбургам, унаследовавшим испанскую корону. Весь XVI век испанская пехота шла от победы к победе, испанское золото решало сложнейшие вопросы дипломатии, а испанский флот господствовал на морях. Блеск победы над турками при Лепанто (1571 г.) скрасил горечь проигрыша войны, тем более, что расплачивалась за поражения Венеция. Но гибель "Непобедимой Армады" (1585) и отпадение Голландии (1581) показали, что силы Испании не растут, а убывают. В XVII в. Испания терпит поражение за поражением. В ней не хватает людей ни для пополнения армии и флота, ни для нужд промышленности, ни для защиты американских владений от английских и французских корсаров. И не то чтобы в Испании наступила депопуляция, а просто испанцы стали хуже сражаться и меньше работать. В 1648 г. по Вестфальскому миру испанцы смирились с утратой гегемонии в Европе, перешедшей к Франции и на морях доставшейся Голландии. Но господство голландцев было непродолжительным, так как выступила Англия. И тогда началась ее новая, Столетняя война с Францией, закончившаяся битвой (1815) при Ватерлоо, после которой пальма первенства в Западной Европе перешла к Англии.

Эту фазу этнического развития прошли все этносы, известные науке, за исключением погибших в предыдущих фазах. В Европе эта фаза совпала с эпохой Реформации, великих открытий, Возрождения и Контрреформации. В Риме это было время завоеваний Мария, Суллы Помпея и Цезаря, а также гражданских войн. В Византии аналогичный творческий и тяжелый период - победы исаврийской династии и иконоборчество. В Арабском халифате этот возраст оказался роковым: Халифат распался, отделились Испания и Магриб, Мавераннахр (Средняя Азия) и Хорасан, появились псевдомусульмане: карматы, суфии и вторичные шииты - Буиды; отпал Египет, вокруг Багдада сражались за реальную власть негры-зинджи, скуластые турки и отчаянные дейлемиты. Арабам осталась только сфера культуры, но зато они в ней преуспели изрядно.

А В КИТАЕ...

В Древнем Китае - это эпоха семи "Воюющих царств". Для наглядности позволим себе иллюстративную аналогию: сопоставим Китай IV в. до н.э. с Европой XVI в. Аналогом воинственной и пропитанной мавританским духом Испании было царство Цинь, включившее в себя воинственные племена ди, обитавшие в лёссовых долинах Шэньси и джунглях Сычуани и подчинившее их жестокой дисциплине доктрины легизма, аналога иезуитского ордена. Франции соответствовала богатая, культурная и веселая страна Чу, прикрытая с севера голубой рекой Янцзы, а с юга - непроходимыми джунглями. Чу была самой опасной соперницей Цинь, противопоставляя жесткой солдатской системе очарование роскоши, искусства и свободы. Сердце Китая, территория бывшего царства Дзинь, наследницы империи Чжоу, распалось на три небольших царства: Хань, Вэй и Чжао; им соответствовала территория Германии, тоже раздробленная и тоже наследница - Священной Римской империи германской нации. Восточное царство Ци, расположенное в Шаньдуне, легко сопоставить с Англией, а заброшенное в Ляодун царство Янь - со Швецией или с Данией. Ситуации при такой расстановке сил были аналогичны: Испания, возглавив Контрреформацию, хотела подчинить себе всю Европу, но, к счастью для себя, успеха не имела. Цинь, со своей доктриной легизма, покорила в III в. до н.э. весь Китай... себе на беду.

Ну, представим на минуту, что такое же завоевание - Европы - удалось бы Филиппу II. Что было бы? Инквизиция по всей Европе; испанские гарнизоны в Париже, Женеве, Лондоне, Стокгольме, Венеции, на что не хватило бы всех юношей Испании. Огромные расходы на армию и полицию, ибо надо было еще держать фронт против Турции; а это значит - изнуряющие налоги, вызывающие всеобщую народную ненависть. И при первом же удобном случае - всеобщее восстание народов, которые не щадили бы завоевателей. Этой судьбы Испания избежала, но именно это произошло с царством Цинь в 207 г. до н.э. Цинь уже не воскресла никогда, а обескровленный Китай было легко объединить первому же способному на то претенденту. Таковым оказался крестьянин Лю Бан, давший империи, построенной на руинах, наименование Хань. В сходных ситуациях могут быть разные результаты.

Средневековый Китай, возникший на развалинах древнего царства Цинь, как "Христианский мир" Западной Европы возник на руинах Древнего Рима, сложился как этническая целостность в VI в. [34] и достиг аналогичной фазы в XII- XIII вв. Его постигла иная участь: блестящая культура эпохи Сун при омерзительной администрации и деморализованном правительстве стала добычей иноземцев: тангугов, чжурчжэ-ней и монголов. В отличие от Арабского халифата и арабоязычного мусульманского этноса Китай воскрес при династии Мин, но это уже иная фаза этногенеза.

Как видно из приведенных примеров, а все прочие им не противоречат, фазу надлома трудно считать "расцветом". Во всех известных случаях смысл явления заключается в растранжиривании богатств и славы, накопленных предками. И все же во всех учебниках, во всех обзорных работах, во всех многотомных "историях" искусства или литературы и во всех исторических романах потомки славят именно эту фазу, прекрасно зная, что рядом с Леонардо да Винчи свирепствовал Савонарола, а Бенвенуто Челлини сам застрелил из пушки изменника и вандалиста - коннетабля Бурбона.

Очевидно, впечатления от столь широкого диапазона поступков - от подвигов до преступлений - сильно воздействуют на исследователя или романиста, а каждому человеку свойственно помнить светлые полосы спектра и забывать темные пятна. Поэтому-то и называют эти жуткие эпохи "расцветом".

ЖЕРТВЫ РАСЦВЕТА

К началу XVI и в XVII в. процент пассионариев в Европе снизился, а процент субпассионариев возрос за счет истребления консервативной части населения - гармонических персон, наиболее трудолюбивых и законопослушных. Система суперэтноса потеряла устойчивость, ибо отдельные пассионарии легко могли навербовать себе бродяг-солдат из числа субпассионариев. Это они и делали - то как проповедники: Лютер, Кальвин, Савонарола, Иоанн Лейденский; то как кондотьеры: Мориц Саксонский, Мансфельд, Валленштейн; то как короли, нарушающие законы королевства, - Генрих VIII Тюдор. Если раньше подобные попытки наталкивались на немедленное сопротивление других пассионариев, то когда их стало меньше, у каждого появился большой ареал, а следовательно, и возможность набрать инерцию. Поэтому столкновения эпохи Реформации и Контрреформации приобрели большой размах и стоили еще больших жертв. Единая система раскололась, и люди стали искать друзей, чтобы не попасть в лапы врагам. А так как обращаться за помощью к правителям было бессмысленно, то вступил в силу принцип комплиментарности: искали друзей искренних и платили им искренностью, ибо это была самая надежная страховка.

Да и как этим несчастным людям было не искать объединения для самозащиты, если герцог Гиз сжег сарай, где пели псалмы гугеноты, Жанна Наваррская бросила в подземную темницу католиков, ходивших к обедне, а английский король Генрих VIII приказал вешать на одной виселице католика за то, что тот чтит папу, и кальвиниста - за то, что он отрицает святость мессы! Циничные владыки были страшнее иноверцев, ибо к их услугам были палачи и доносчики без веры, чести и совести (субпассионарии).

Но и правители не могли обходиться без искренне верных слуг. Значит, они должны были примкнуть к одной из двух объединяющих идеологий: протестантизму или реформированному католицизму, ибо от традиционного католичества осталось только воспоминание. Так создались Католическая лига и Протестантская уния. Тридцатилетняя война которых стоила Германии трех четвертей населения. Другие страны пострадали меньше, но тоже изрядно. Но, увы, в этой фазе этногенеза гибли не только идейные или политические противники светских и духовных правителей.

В эпоху Возрождения человекоубийство было повседневным занятием обитателей Западной Европы, причем имело массовые масштабы. Объектом гонений здесь оказывались не столько мыслители, поэты, философы, хотя и им доставалось - сожжены были Мигель Сервет в Женеве и Джордано Бруно в Риме, сколько простые, безобидные люди с воображением. Их объявляли колдунами и ведьмами и безжалостно сжигали. И ведь вот что примечательно; еще в VIII-IX вв. учение о колдовстве и порче в среде германцев считалось суеверием[35]. Поэтому в законах лангобардских королей обвинение женщины в том, что она летала на помеле, рассматривалось как клевета, за которую наказывали доносчика-сажали его в тюрьму[36]. При Карле Великом за такой донос полагалась даже смертная казнь[37]. В IX в. на Соборе в Анквире шабаш был объявлен иллюзией доносчика[38], хотя некоторые епископы: Исидор Севильский, Рабан Мавр, Гинкмар Реймский - принимали учение о ламиях[39].

Это гуманное законодательство не было унаследовано от цивилизованного Рима, приближавшегося к фазе обскурации. Там колдунов либо высылали, либо казнили[40]. Нет, это был здравый смысл пассионарных лиздей, строивших жизнь для своих потомков. Было бы нелепо, если бы они не позаботились о том, чтобы их внуки не стали жертвами оговоров и произвола.

Но почему в императорском Риме возникли гонения на колдунов? В республиканском, еще полудиком Риме колдовством не интересовались, а вот когда пришла волна роскошной цивилизации с завоеванного Востока, вместе с ней появилась и ненависть к интеллекту. Еврейские законоучители I в. предписывали истреблять колдунов (Талмуд)[41], в середине II в. Апулей популяризовал психоз страха перед фессалийскими колдуньями. И гонения на гадателей развернулись уже к концу II в. одновременно с гонениями на христиан. В Риме эта эпоха совпадала с инерционной фазой этногенеза накануне перехода к обскурации. Европа опередила Рим. Процессы против ведьм начались в XV в[42], причем несчастных женщин никто не обвинял в ереси и борьбе против церкви. Их сжигали зато, что они были не похожи на других.

Итак, в "темные годы" Средневековья беззащитные творческие люди, мечтатели и естествоиспытатели могли жить спокойно, во время войн они, конечно, страдали, но так же, как их сограждане. Но вот пришла эпоха гуманизма, эпоха религиозных и философских исканий, эпоха великих открытий... И что же? Наступил XVI век; Высокое Возрождение, Реформация и Вторая инквизиция, боровшаяся не с катарами - врагами церкви, а с беззащитными фантазерами и знатоками народной медицины. Тут католики и протестанты действовали единым фронтом. Как ни странно, больше всего сожжений за равный промежуток времени происходило не в Испании, а в Новой Англии. Это говорит о том, что причина казней лежала не в догмах веры, а в поведенческом сдвиге, вызванном снижением уровня пассионарного напряжения суперэтнической системы. Как только фазовый переход совершился, казни колдунов стали представляться обывателям анахронизмом. И так везде, где этнос проходил эту смену фаз.

Обличительный пафос обывателя обычно бесплоден, потому что он наталкивается на упорядоченное судопроизводство, при котором критическое отношение к доносам обязательно. Но инквизиторы Я. Шпренгер и Г. Инститорис сами были, судя по их поступкам, обывателями, облеченными чрезвычайными полномочиями. Они прекрасно знали, что обвинение знатной особы в колдовстве чревато неприятностями для них самих. Поэтому они хватали, мучили и сжигали беззащитных женщин, на которых доносили их соседи. Получался своего рода геноцид: гибли люди честные, гнушавшиеся доносительством, и талантливые, вызывавшие зависть, а размножались морально нечистоплотные тупицы, породившие поколение европейского обывателя, характерное для XIX в. Это был процесс статистический и потому неотвратимый.

РАСКОЛ ЭТНИЧЕСКОГО ПОЛЯ

В конце Тридцатилетней войны (1618-1648) пришла усталость. Однако она не повлекла за собой объединения. За полтора века и протестанты, и католики отработали разные стереотипы поведения, совместить которые можно было лишь на основе терпимости. Последняя была провозглашена как принцип, но проводилась крайне непоследовательно. Только в XVIII в. были забыты старые счеты, и Европа опять обрела целостность, которая называлась не "Христианский", а "Цивилизованный мир". Но и это равновесие было достигнуто ценой снижения пассионарного напряжения суперэтноса, что прошло для самой Европы относительно безболезненно: пассионариев и субпассионариев (прежде всего бродяг-солдат) сплавили в заокеанские колонии.

Активную колониальную политику вели три католических и две протестантских страны: Испания, Португалия и Франция, Англия и Голландия. Для ясности условимся о терминах. Если из страны едут крестьяне, которые хотят своими руками работать на новой, захваченной ими земле, это - колонизация. Если едут солдаты, чиновники и купцы, стремящиеся получать доходы с подчиненной страны, это - колонизаторство.

Что хуже для местного населения - другой вопрос. Здесь-то и сказались последствия того раскола единого поля европейского суперэтноса, который проявился в религиозной войне протестантов с католиками. При колонизации Америки было замечено, что испанцы и французы относительно легко вступали в контакты с индейскими племенами, хотя и не со всеми, тогда как англосаксы не умели наладить отношений, кроме чисто дипломатических (например, с ирокезами в XVII в.), и организовали охоту за скальпами, выдавая премии за убитого индейца. Попробуем предложить теоретическое решение.

Испанцы, французы и англичане-этносы, составляющие по сей день суперэтническую романо-германскую целостность. Но внутри этой целостности они весьма несхожи друг с другом по этнопсихолотческим доминантам. Колонизация Америки совпала с Реформацией, т.е. полной перестройкой поведенческой структуры в фазе надлома суперэтноса. Структура упростилась, и освободившаяся при этом энергия хлынула за границу западноевропейского геобиоценоза, внутри которого отдельные варианты культуры обособились друг от друга. Не только протестанты, но и католики после Тридентского Собора стали не похожи на своих предков, потому что Савонарола, Эней Сильвий Пикколомини, Игнатий Лойола сделали для этнокультурной деформации не меньше, чем Мартин Лютер или Жан Кальвин. Итак, обособление наций - естественный продукт этногенеза, но расхождение стереотипов поведения - неизбежное его следствие. Эти расхождения и определили разное отношение европейских колонистов к индейцам.

Испанцы видели в касиках племен местных дворян и при крещении давали им титул "дон". Вследствие этого в Мексике и Перу значительная часть индейцев ассимилировалась. Французы в Канаде увлеклись индейским образом жизни и в XIX в. превратились в подобие индейского племени. Во время восстания Луи Риля метисы и индейцы действовали заодно. Англосаксы загнали индейцев в резервации, за исключением тех, кто согласился на американский образ жизни.

Объяснить отмеченные различия можно при помощи предложенной нами ранее (с. 355-356) концепции этнического поля. Если каждый суперэтнос - поле со свойственной ему частотой колебаний, то поля суперэтносов в этом отношении находятся в разной степени близости, Значит, можно полагать, что в ритмах полей "католических" этносов имелись "созвучия" с индейскими, а у тех, кто избрал протестантизм в Европе, их не оказалось. А ведь в XVI в. почти все нации Европы разделились на католиков и протестантов, причем каждый выбрал подходящий ему стереотип.

Проверим. Великорусы смешались с татарами и бурятами, в значительной степени воспринявшими русскую культуру, сами легко растворялись среди якутов, но угорские народы хранят свою самобытность, несмотря на долгое, тесное и дружественное общение со славянами. Зато с индейцами на Аляске и в Калифорнии русские не поладили и не могли там закрепиться, несмотря на поддержку алеутов и эскимосов. И не случайно, что во время Тридцатилетней войны Россия поддержала Протестантскую унию против Католической лиги, принимала на службу протестантов-немцев и торговала с Голландией. А ведь католичество по догматике и обряду куда ближе православию, нежели лютеранство. Очевидно, этнический момент преобладал над идейным и здесь.

Протестанты, попавшие в Южную Африку, - голландцы, французские гугеноты и немцы - сложились в этнос, названный "буры". Они были наиболее нетерпимы к аборигенам. Рабство в Трансваале было отменено только в 1901 г. А французы на Гаити обучили негров-рабов французскому языку и католической религии. Последнюю негритянские кюре интерпретировали на свой лад. В 1792 г., когда английский флот блокировал революционную Францию, негры подняли восстание против французских плантаторов, мотивируя свое отношение к ним так: "Бог пришел к белым, а белые убили Бога. Отомстим за Бога-убьем белых". И убили всех находившихся на острове французов.

И все-таки это не отчуждение, а форма идейного контакта на суперэтническом уровне. Ныне гаитянские негры восстановили у себя дагомейский культ Воду - почитание змеи, но к мистериям допускаются только католики, в том числе и европейцы.

Исходя из описанных наблюдений, можно сделать вывод, что Реформация была не столько бунтом идей, сколько фазой надлома, т.е. промежуточной между акматической и инерционной фазами.

НАДЛОМ И ЕГО ЗНАЧЕНИЕ

Из всего сказанного вытекает, что фазы этногенеза различаются лишь степенью разнообразия, определяемой уровнем пассионарного напряжения. Субпассионарии, характерные для гомеостаза, есть всегда, но при появлении пассионариев в нескольких поколениях они теряют свое исключительное значение в сложившейся системе; их просто не замечают. При подъеме вырастает роль гармоничных людей, исправно несущих свои обязанности. И они не исчезают в акматической фазе, когда при пассионарном "перегреве" гибнут одна за другой самые пассионарные особи.

В период надлома вырастает значение субпассионариев, формирующих кадры исполнителей во время гражданской войны. Затем, в инерционной фазе, снова увеличивается значение гармоничных особей, зато оно резко убывает в фазе обскурации, когда наряду с тихими субпассионариями, унаследованными этносом от своих субстратов, появляются буйные бродяги-солдаты - продукт отхода инерционной фазы. Эти ловко расправляются с гармоничными особями и упрощают систему вплоть до потери резистентности. Тогда они гибнут сами, а вслед за крушением этноса забывается его неповторимая культура и наступает гомеостаз. Эта этносоциальная закономерность прослеживается и на этяогеографическом материале. Характеристики всех фаз совпадают.

Этнос при своем возникновении "подтесывает" вмещающий ландшафт под свои потребности и одновременно сам применяется к условиям ландшафта; короче, здесь действует принцип обратной связи, при котором природа страдает минимально. В акматической фазе, когда этническая система набухает энергией, наступает пора завоеваний и миграций, причем первые ограничены сопротивлением соседей, а вторые - еще и природными условиями. Природа страдает двояко. У себя дома пассионариям копаться в земле скучно. Они предпочитают более трудные, но более увлекательные способы существования и процветания. Нажим цивилизации на природу сокращается, а так как с этими бурными периодами часто связан отрицательный прирост населения, то и хозяйство приходит в упадок, вследствие чего идет восстановление природных ландшафтов: лесов, степей и болот, а также поголовья диких животных. Но зато страны, захватываемые пассионариями, страдают очень сильно. Жертвами завоеваний, как правило, становятся те этносы, в которых уровень пассионарного напряжения низок, что мешает им организовать эффективную оборону. Поэтому они сами и богатства их стран, в том числе произведения природы, становятся добычей победителей.

Достаточно вспомнить "золотые флоты" испанцев, перевозившие золото из Мексики и Перу, или серебряные рудники в Потоси (Боливия), ставшие могилой несчетного числа индейцев. А португальские плантации в Бразилии могут сравниться только с голландскими колониями на Яве, других Зондских островах. Погибли тысячи малайцев и африканских рабов, для того чтобы превратить роскошные рощи на холмах Португалии и луга Нидерландов в поместья негоциантов и вельмож, которые ради блеска не боялись риска и не жалели ни других, ни себя самих. Меховые компании Канады почти полностью истребили бобров, ныне спасаемых только в заповедниках, а в Восточной Африке охотники на слонов истребляли целые стада ради того, чтобы вырученные за их клыки деньги проиграть на лондонской бирже. И в древности было то же. В Китае был истреблен носорог, в Хотане обобраны наземные месторождения нефрита. Но довольно примеров; посмотрим на дело с другой стороны.

Какую бы свирепость ни проявляли пассионарные завоеватели, природу портили они ограниченно. Брали они то, что лежало на поверхности, то, за что надо было драться, но не нужно было трудиться. Поэтому после их победоносных походов оставались восстановимые биоценозы и сильно потрепанные, но не истребленные племена индейцев, негров, полинезийцев и папуасов. А ведь при этом захватчики ежеминутно рисковали жизнью.

Итак, в ходе надлома уровень пассионарности этнических популяций в значительной мере снижался искусственно, причем никому не приходило в голову, что этими мероприятиями снижается мощь государства и степень резистентности этноса.

Мы уже видели, что в ряде случаев это влекло за собой гибельные последствия, но романо-германской целостности Западной Европы повезло. Западная Европа - полуостров Евразийского континента. Море защищало ее с трех сторон. Опасность была только на юго-востоке, где турки, сломив Византию, повели в XVI-XVII вв. широкое наступление. Венгрия пала. На очереди были Италия и Германия. И тогда собой пожертвовала героическая Польша, самая отсталая [43] из стран Западной Европы и потому сохранившая сравнительно большую дозу пассионарности. Гусары Яна Собесского спасли Вену в 1683 г. Пролив свою кровь за Германию, поляки подготовили раздел своей родины. Когда надлом в Германии кончился и наступила инерционная фаза с национальной консолидацией, Европа снова стала неуязвимой и агрессивной, но очень мало похожей на саму себя в предшествовавший период. Из "рыцарской" она превратилась в "торгашескую", и об этом стоит сказать особо. А пока вернемся к концепции К. Ясперса, вернее, к взглядам западноевропейских философов истории. Все они, начиная с Августина, видели в истории направление, цель и смысл. Все восточные мыслители усматривали в истории взлет и распад, иными словами, считали процессы самоцелью, а смысл полагали в личном совершенствовании, где история - только фон.

Различие, очевидно, не случайно. И, по нашему мнению, оно в том, что западники говорили о прогрессе созданий рук человеческих - техносфере, к которой следует причислить и философию, тоже продукт людской деятельности, а восточные мудрецы - о живой природе, частью коей являются люди, а техника - фоном. Переведем это на научный язык: на Западе изучали социально-культурную историю, на Востоке - этническую историю, часто просто генеалогию. И нельзя говорить, что одно важнее другого. И то, и другое необходимо. Плохо только, когда методику социологии применяют к изучению природных явлений. Хорошо, что не бывает наоборот.

На этом можно было бы кончить спор с Ясперсом и другими телеологическими системами религии и прогресса. В этнических процессах участвуют два ведущих фактора: потеря инерции первоначального толчка - старение, и насильственное воздействие соседних этносов или других сил природы [44] - смещение. Последнее всегда деформирует запрограммированный самой природой этногенез, но только в моменты фазовых переходов смешение может быть катастрофичным.

XXXIV. Фаза инерции

'ЗОЛОТАЯ ОСЕНЬ" ЦИВИЛИЗАЦИИ

После пережитых потрясений люди хотят не успеха, а покоя. Они уже научились понимать, что индивидуальности, желающие проявиться во всей оригинальности, представляют для соседей наибольшую опасность. Однако избежать ее можно, если сменить общественный императив. Достаточно лишь измыслить или вообразить идеального носителя наилучшего стереотипа поведения, пусть даже никогда не существовавшего, и потребовать от всех, чтобы они ему подражали.

В Древнем Мире на этой основе был создан культ царя как бога. Начало этому мировосприятию положил еще Александр Македонский, которому египетские жрецы объяснили, что он сын бога Амона, которого эллины отождествляли с Зевсом. Александру это понравилось, но его полководцы категорически отказались принять такую версию, как оскорбительную для родителей Александра: Филиппа и Олимпиады.

Однако идея заглохла только на время. Она возродилась при преемниках диадохов и особенно в Риме после Августа. Правители стали требовать для себя тех почестей, которые полагалось воздавать богам. Это значило, что образ правителя, даже не его индивидуальные качества, а те, которые связаны с должностью, - обожествлялись. Тем самым они становились образцом для подражания, обязательным для всех подданных.

Римляне великолепно понимали, что на престол всходили негодяи, убийцы, лгуны, которые, как люди, заслуживали только удара кинжалом в живот, но принцип "божественности цезаря" они ставили обязательным условием благопристойности и лояльности к порядку. А память о кровавых веках надлома была столь ужасна, что любая гарантия порядка казалась желанной. В Новое время - XVII-XIX вв. - аналогичный принцип нашел воплощение в образе "джентльмена", честного и воспитанного человека, которому полагалось подражать по мере сил. Уклонение от подражания осуждалось даже не законом, а общественным мнением. Этого давления было достаточно.

На Востоке часто предлагалось следовать примеру какого-либо почитаемого героя древности. От этого дело не менялось. Короче говоря, преследовались все проявления самобытности во имя посредственности, которая становилась идеалом.

Однако процесс шел медленно. Для людей, не желавших отказаться от своей оригинальности, оставались сферы искусства и науки, казавшиеся безобидными. Поэтому те, кто в XVI в. хватался за шпагу, в XVIII в. сидел дома и писал трактаты, ценные - если автор был талантлив, и бессмысленные - если он был графоманом. А так как последних всегда больше, то создались огромные библиотеки, наполненные книгами, которые некому и незачем читать. И это называется "ростом культуры"!

Аналогичное положение сложилось на Дальнем Востоке, вступившем в инерционную фазу в Х в. В Китае - это эпоха Сун, оставившая огромное количество предметов искусства, не столь гениальных, как те, которые уцелели от эпохи Тан, но еще более виртуозно выполненных. В Тибете монастыри наполнялись книгами, переведенными, а чаще переписанными с древних оригиналов.

Конечно, на этом фоне появлялись гении: мыслители, ученые, поэты, но их было не больше, чем в жестокую акматическую фазу. Зато они имели хороших учеников, а их концепции - резонанс. Например, "желтая вера" учителя Цзонхавы (1355- 1418) интеллектуально обогатила не отдельные консорции или секты, а целые народы: монголов, ойратов и часть тибетцев. В Византии ту же роль играли афонские старцы XIV-XV вв., идеи которых, не принятые в деморализованном, обреченном Константинополе, нашли отзвук в Великороссии.

Но довольно примеров. Ясно, что инерционная фаза этногенеза - спад пассионарности этнической системы и интенсивное накопление материальных и культурных ценностей. Проверим наш вывод на нейтральном индикаторе - смене стереотипа поведения на уровне романо-германского суперэтноса.

ОТ МИРА - ХРИСТИАНСКОГО" К МИРУ "ЦИВИЛИЗОВАННОМУ"

Было бы удивительно, если бы такое грандиозное явление, как смена стереотипа поведения в масштабах суперэтноса, не было бы до сих пор ни замечено, ни описано. Нет, сделано и то и другое, хотя абсолютно с иных позиций, чем наши, и в иной системе понятий и терминов. Не беда! Термины иной системы отсчета всегда можно перевести в свою; прямые наблюдения от этого ценности не теряют.

Вернер Зомбарт написал "Этюды по истории духовного развития современного экономического человека", где поставил вопрос: каким образом "докапиталистический человек", т.е. "естественный человек", превратился в обывателя, мещанина, пошляка, наблюдаемого ныне повсеместно? До появления капитализма, по Зомбарту-до XII-XIV вв., "исходной точкой хозяйственной деятельности является потребность в благах; сколько человек расходует, столько он и должен заприходовать"[45]. А больше накапливать может только дурак.

Однако есть два класса: богачи-сеньоры и масса народная. Но разница между ними не так уж велика. Сеньор, постоянно рискуя жизнью, получает много благ и тут же транжирит их на пышные охоты, пиры и прекрасных дам. Копить деньги незачем - все равно в ближайшей войне убьют, а если не в этой - то в следующей. Поэтому те дни, коща сеньор жив и здоров, он проводит в удовольствиях.

Крестьянин имеет столько земли, сколько ему нужно для прокорма себя и семьи. Ремесленник "обладает здравым смыслом, чтобы не работать больше того, сколько необходимо для зарабатывания на веселое житье". Такие люди, если бы они увидели Рокфеллера, сочли бы его безумцем.

Но средневековые европейцы не считали сумасшедшими обладателей шелковых платьев и золотых украшений. Сокровища они ценили и ради них не щадили жизни, ни своей, ни чужой. Но они ценили красивое золото, а не деньги, которыми они начали увлекаться только с XII в. Тогда возникает "страсть к прибыли", которая до этого наблюдалась только у евреев. Алчность овладела сначала католическим духовенством, потом горожанами и, наконец, целыми странами, но не в равной степени и в разных вариантах. Иногда она осуществлялась путем грабежа заморских стран, иногда - путем торговли, что было тоже рискованно; иной раз путь к богатству шел через "презренное ростовщичество", частью - через получение выгодных должностей и т.п. Но всегда руководящим стимулом деятельности было безотчетное стремление к обогащению, которого до этого времени почти не наблюдалось.

Можно было бы предположить, что алчность возникает при появлении возможности ее удовлетворять. Зомбарт отвергает тезис, по которому "капиталистический дух создается самим капитализмом". Он также не согласен с М. Вебером, что есть связь между протестантизмом и капитализмом. Взамен всего этого Зомбарт видит причину развития "капиталистического духа... в душевных предрасположениях, унаследованных от предков", т.е., в переводе на привычный нам научный язык, эти наклонности - наследуемый признак. Значит, существуют особые "буржуазные натуры", которые Зомбарт подразделяет на "предпринимательские" и "мещанские". Первые - отважные авантюристы, основатели капитализма; вторые - унылые, умеренные и аккуратные клерки, заполняющие своей массой пустоту, образовавшуюся после гибели их предшественников.

Согласно Зомбарту, "предрасположение" к капитализму просматривается не только на уровне персоны или организма, но и на уровне этноса. Это убеждает его в биологической природе данного явления. К этносам "со слабым капиталистическим предрасположением" он относит кельтов и готов, ниже которых стоят только испанские иберы, которые "были чужды очарованию, оказываемому золотом почти на все народы".

Этносы, склонные к капитализму, разделены на два сорта: "народы героев" и "народы торгашей". К первым Зомбарт относит римлян, норманнов, лангобардов, саксов и франков, а тем самым англичан и французов, ко вторым - флорентийцев, шотландцев-лоулендеров и евреев, а также фризов, которые "в самую раннюю эпоху считались умными, ловкими торговыми людьми". Это последнее нужно Зомбарту для того, чтобы объяснить торгашество голландцев и шотландских лоулендеров, ибо есть предположение, что Нижняя Шотландия заселялась, между прочим, и фризами. Славян и греков он не рассматривает, очевидно, считая их, в отличие от евреев, неевропейскими народами. Это показывает, что в поле его зрения лежит не географический регион, а суперэтнос. Данная особенность делает его анализ интересным для нашей темы, ибо он описывает по сути дела фазу надлома как переход от акматической фазы к инерционной, но, считая народы (этносы) стабильными системами, подразделениями рас, вынужден объяснять торжество "мещанского духа" в Тоскане примесью этрусской "крови", хотя этруски исчезли в IV в. до н.э., а Флоренция стала мещанской в XV в. Уже этот пропуск в 2 тыс. лет настораживает и заставляет перейти к критике концепции.

Полагаю, что наблюдения Зомбарта верны, но интерпретация их неудовлетворительна. Иберы - древнейший пласт европейцев, находившийся уже в римское время в гомеостазе. Видя только конечную фазу этногенеза, нельзя судить о предшествующих. Потомки торговых этрусков - корсиканцы. Они давно потеряли навыки предков и еще в XIX в. предпочитали вендетту торговле. О кельтах мы писали выше. А вот перечисленные Зомбартом народы-торгаши все обладают одним общим признаком - высокой степенью метисации. Тоскана лежала к северу от Рима. Через нее прошли, только лишь после Х в., швабы-гибеллины, анжуйцы-гвельфы, испанцы, французы, австрийцы. И все рассеяли свой генофонд по популяции тосканцев. Шотландский Лоуленд - зона контакта между скоттами, англами, норманнами-викингами и баронами-французами, которых туда сажали английские и шотландские короли, ибо там была неспокойная граница. Низовья Рейна - область фризов - тоже место этнического контакта германского, романского и кельтского населения. Только этот признак и является общим для всех "народов-торгашей", но его достаточно. Можно к их числу добавить южную Италию и Андалусию, что Зомбарт, видимо, просто упустил. Картина не изменится.

Разница между "сеньорами" и "предпринимателями" не так уж велика. Те и другие пассионарны, но в разных модусах. Первые тщеславны, вторые алчны, но эти различия несущественны. И что важно, те и другие резко отличны от мещан, клерков, подлинных носителей "капиталистического духа", который, на наш взгляд, является всего лишь оскудением первоначального творческого накала, всегда возникающего при пассионарном подъеме. "Мещане" осуждают "сеньоров" лишь потому, что хотели бы, но не могут быть такими же. Они последыши творческого взлета, от которого у них осталась только "страсть к наживе", т.е. это особи гармоничные и даже субпассионарные. Но из этого вытекает, что перед нами обычный энтропийный процесс, похожий на остывание горячего газа, превращение его в воду, а затем в лед (под коим можно понимать состояние гомеостаза, предел процесса любого этногенеза).

А теперь положим наблюдения Зомбарта на схему этногенеза, предложенную нами выше. В IX-XI вв., когда "капиталистического духа" в Европе еще не было, не было и активной этнической метисации. Люди жили мелкими этническими группами, оформившимися недавно и сохраняющими свою самобытность. То, что эти новорожденные этносы состояли из различных расовых компонентов, значения не имело. Стереотипы поведения у них были оригинальны. Задачи, стоявшие перед тем или иным этносом, были общими для каждого его члена. Пассионарность равно проявлялась во всех слоях населения, вследствие чего социальные состояния были текучи: трусливые феодалы гибли, а доблестные вилланы становились либо рыцарями, либо свободными горожанами.

В XIII-XV вв. наблюдается разделение. В монолитных этносах идет усложнение социальных систем, укрупнение в королевства, выброс излишних пассионариев в крестовые походы или в соседние страны (Столетняя война). А в зонах этнических контактов появляются и богатеют "торгаши". В акматической фазе, а еще больше в фазе надлома они живут за счет раздоров, пользуясь покровительством правителей. Но постепенно они набирают силу и производят второй переход - к инерционной фазе, наиболее для них удобной. Эта фаза им так нравится, что для нее выдумали почетное название - "цивилизация" - состояние, по их мнению, бесконечное.

Как мы уже знаем, любое изменение агрегатного состояния среды требует большой затраты энергии, в нашем случае - пассионарности. Как всякая энергия, пассионарность действует при разности потенциалов. Эта разность может возникнуть либо за счет пассионарного толчка, явления природного, либо за счет тесного межэтнического контакта, где пассионарность одного этноса превышает пассионарность другого. Результаты будут разными: деструкция природных ландшафтов отмечена лишь во втором варианте, что было показано на ряде примеров.

Вместе с этим надо отметить, что деструкция в антропогенных ландшафтах отнюдь не правило, а печальное исключение, к счастью, довольно редкое. Ведь если бы было иначе, то за 50 тыс. лет существования неоантропа все геобиоценозы были бы уничтожены и сам человек погиб бы от голода на обеспложенной Земле. Следовательно, надо признать, что воздействие человека на биосферу идет в двух противоположных направлениях - жизнеутверждающем и жизнеотрицающем. В XVI-XVIII вв. "остывание" романо-германского суперэтноса идет быстро. Пассионарии уезжают в колонии и либо гибнут там, либо возвращаются больными. Особи гармоничные упорно работают дома, на своих полях, в мастерских, канцеляриях, университетских аудиториях. Им некогда бороться за преимущества, практически для них обременительные. И тут-то место, освобожденное пассионариями, занимают "торгаши" - флорентийские менялы, услужливые дипломаты, интриганы, авантюристы. Они местному этносу чужды, но именно потому крайне удобны для венценосцев, особенно тогда, когда у них вообще нет родины.

И вдруг им на благо Уатт строит паровую машину, и за этим следуют самые разнообразные технические усовершенствования. Города укрупняются, становятся полиэтничными. Человек начинает жить без связи со своим этносом, иногда поддерживая с ним только далекий контакт. Тут-то и проявился "капиталистический дух" европейца, так хорошо описанный и оплеванный Зомбартом.

Но почему это так легко удалось? Только потому, что, говоря фигурально, "вода остыла и замерзает". Вот когда она замерзнет вся, т.е. когда наступит фаза обскурации, торгаши - бактерии, пожирающие внутренности этноса, погибнут, а от этноса еще может остаться реликт.

ЦИВИЛИЗАЦИЯ И ПРИРОДА

Предложенное здесь понимание этногенеза было бы субъективным, если бы у нас не было шкалы для сравнения. Но она есть - это история антропогенных ландшафтов, т.е. история взаимодействия техники и природы через механизм, называемый "этнос". В описываемой фазе отношение людей к окружающей их природной среде резко меняется, опять-таки за счет снижения пассионарного напряжения этнических систем.

Как бы ни свирепствовали пассионарии, но в отношении кормящей нас природы торжествующий обыватель - явление куда более губительное. В этой фазе риск никому не нужен, ибо необходимые победы одержаны и начинается расправа над беззащитными. А что беззащитнее благодатной биосферы?

Объявлено, что "человек - царь природы", и он стал брать с нее дань спокойно и планомерно. Хлопковые плантации покрыли некогда зеленые холмы Диксиленда (южные штаты США) и через известное, довольно короткое время превратили их в песчаные дюны. Прерии распаханы, урожаи огромны; вот только нет-нет да и налетают пылевые бури, губящие сады и посевы восточных штатов вплоть до Атлантики. Промышленность развивается и приносит громадные прибыли, а Рейн, Сена и Висла превратились в сточные канавы.

Это сейчас, но ведь и раньше было то же самое. За 15 тыс. лет до н.э. на Земле не было пустынь, а теперь куда ни глянь - пустыня. Мы уже показали, что не набеги тюркских и монгольских богатырей превратили в песчаные барханы берега Эцзингола, Хотандарьи и озера Лоб-нор. Это сделали планомерные работы земледельцев, думающих об урожае этого года, но не дальше. Такие же трудящиеся крестьяне взрыхлили почву Сахары и позволяли самумам развеять ее. Они же засоряют окрестность своих поселков промышленными отходами и бутылками, а ядовитые химикалии спускают в реки. Никакие пассионарии до такого не додумались бы никогда, а гармоничным людям ничего невозможно объяснить. Да и стоит ли? Ведь это - не последняя фаза этногенеза.

И точно так же ведут себя этносы, имеющие за плечами огромный пласт накопленной предками культуры. Любые технические достижения сами по себе, без участия людей не влекут за гобой прогрессивного развития, хотя могут разрушаться от постоянного воздействия губительного времени. Египет Древнего царства и Шумер имели более высокую культуру земледелия, нежели Египет Нового царства и Ассирия, покорившая Месопотамию. Видимо, дело не в вещах, а в людях, вернее, в запасе их творческой энергии - пассионарности. Поэтому технику и искусство можно рассматривать как индикаторы этнических процессов, своего рода кристаллизацию пассионарности минувших поколений.

Но, может быть, мы злоупотребили политической историей в географическом трактате? Ведь принято считать, что история и природоведение столь далеки друг от друга, что сопоставления их неоправданны. Джон Стюарт Коллинс в книге "Всепобеждающее дерево" пишет: "Святой Павел был прав, призывая гнев Божий на головы жителей Антиохии. Правы были и другие пророки, проклинавшие города. Но, поступая правильно, они руководствовались ложными мотивами. Суть греха была не в его моральной стороне, он относился не к теологии, а к экологии. Чрезмерная гордыня и роскошь не навлекли бы кары на людей; зеленые поля продолжали бы плодоносить, а прозрачные воды нести прохладу; какой бы степени ни достигли безнравственность и беззаконие, высокие башни не зашатались бы, а крепкие стены не обрушились бы. Но люди предали Землю, данную им Богом для жизни; они согрешили против законов земных, разорили леса и дали простор водной стихии - вот почему нет им прощения, и все их творения поглотил песок"[46].

Блестяще, но неверно! Безнравственность и беззаконие в городах - прелюдия расправы над лесами и полями, ибо причина того и другого - снижение уровня пассионарности этносоциальной системы. При предшествовавшем повышении пассионарности характерной чертой была суровость и к себе, и к соседям. При снижении - характерно "человеколюбие", прощение слабостей, потом небрежение к долгу, потом преступления. А привычка к последним ведет к перенесению "права на безобразия" с людей на ландшафты. Уровень нравственности этноса - такое же явление природного процесса этногенеза, как и хищническое истребление живой природы. Благодаря тому, что мы уловили эту связь, мы смогли бы написать историю антропогенного, т.е. деформированного человеком ландшафта, ибо скудость прямых характеристик природопользования у древних авторов может быть восполнена описаниями нравственного уровня и политических коллизий изучаемой эпохи. Именно динамика описанной взаимосвязи - предмет этнологии, науки о месте человека в биосфере.

По сути дела мы описали проявление микромутации, которую можно охарактеризовать как восстановление равновесия, нарушенного пассионарным толчком. Последний отражается на природе региона не менее, чем на людях, его населяющих. Избыток энергии ведет к появлению новых потребностей, а следовательно, и к перестройке вмещающего ландшафта. Примеры этого были приведены выше; нам сейчас необходимо обобщить их и определить их направление.

Как правило, для первой фазы характерно стремление к благоустройству. Люди, живущие в начальных фазах этногенеза, не представляют себе, что и их систему ждет конец; а если такая идея кому-либо и взбредет в голову, то его никто не захочет слушать, Поэтому всегда существует стремление строить навечно, не жалея сил. Богатства природы еще представляются неограниченными, и задача заключается в том, чтобы наладить их беспрепятственное получение. Иногда это ведет к хищничеству, нестрогий порядок, устанавливаемый и поддерживаемый, ограничивает инициативу частных лиц. Ведь если бы английские короли и их шерифы не ввели жестоких законов против браконьеров, которых в Средние века называли "Робин Гудами", то ныне в Англии не осталось бы не только ни одного оленя, но, скорее всего, ни одного несрубленного дерева и невытоптанной лужайки. Пожалуй, целесообразнее восхищаться не героями английских народных баллад, а их врагами, хотя те и другие были носителями растущей пассионарности которой, увы, были лишены убиваемые звери. Для последних благом была Столетняя война, которая унесла много человеческих жизней, но отдалила гибель природы Старой Англии и Прекрасной Франции.

Подобные коллизии возникали неоднократно, но не были катастрофичны, так как природа меняется подчас быстрее, чем история.

Как уже говорилось, процесс обскурации Западной Европы был прерван пассионарным толчком IX в., но раны, нанесенные за это время биосфере, не затянулись. В Галлии и Британии благодаря повышенной влажности восстановились леса и луга; в Италии и Андалусии были выращены лимонные и апельсиновые рощи, но в сухой Северной Африке воцарилась пустыня. Если во II в. римская конница получала лошадей из несметных табунов, пасшихся на южных отрогах Атласа, то уже в VIII в. арабы стали разводить там верблюдов. Изменений климатических условий здесь не было, ибо это - зона устойчивого антициклона - затропического масимума. Но в данных природных условиях восстановить тонкий слой гумуса за несколько веков невозможно. Римляне со II в. до н.э. до IV в. н.э. планомерно оттесняли на юг нумидийцев - предков туарегов. Те отходили вместе со стадами, которые постепенно превращали сухие степи в каменистую пустыню Сахару. А на восточной окраине континента роль римлян выполнили китайцы, оттеснившие на север хуннов и превратившие лесистые склоны Иньшаня в окраину каменистой пустыни Гоби, а степи Ордоса - в цепи песчаных барханов. Правда, здесь с антропогенными процессами совмещены вариации климата, связанные с гетерохронностью повышенного увлажнения аридной и гумидной зон[47], но на этот феномен легко взять поправку, чтобы убедиться, что вывода она не меняет[48].

Напрашивается предположение, что природные процессы: засухи или наводнения - сталь же губительны для природы региона, как и деятельность человека, вооруженного техникой своего времени. Но это не так! Природные процессы создают обратимые изменения. Например, неоднократная аридизация Великой степи в Евразии вызывала перемещение сухих степей и полупустынь на север и на юг от каменистой Гоби. Но последующая гумидизация вела к обратному процессу: пустыни зарастали степными травами, а леса надвигались на степи. А параллельно восстанавливались антропоценозы - кочевники вместе с овцами передвигались "за травой и водой".

Однако этногенезы - природные процессы, следовательно, сами по себе они не должны создавать необратимых изменений в биосфере, а если они их создают, то, очевидно, здесь соприсутствует еще некий фактор. Какой? Разберемся.

В Великой степи за исторический период этногенез начинался трижды: в V-IV вв. до н.э. им были затронуты хунны [49]"; в V-VI вв. н.э.-тюрки и уйгуры[50]; в XII в.-монголы[51], а рядом, в сунгарийской тайге, - маньчжуры[52]. Все эти обновляемые этносы были потомками аборигенов, своих предшественников. Избыточную пассионарность они тратили не на изменение природы, ибо они любили свою страну, а на создание оригинальных политических систем: хуннской родовой державы, тюркского "Вечного Эля", Монгольского улуса, и на походы против Китая или Ирана. В этом аспекте кочевники были похожи на византийцев. И не случайно, что те и другие котируются с позиции европоцентризма как "второстепенные" или "неполноценные", хотя, например, необходимости охранять окружающую среду европейцам и китайцам следовало бы поучиться у тюрок и монголов.

Но самое плохое в фазе цивилизации - это стимуляция противоестественных миграций, а точнее - переселений целых популяций из натуральных ландшафтов в антропогенные, т.е. в города. Хотя каждый город независимо от величины существует за счет природных ресурсов, он накапливает столь большую техническую базу, что в нем могут жить пришельцы из совсем непохожих стран. В урбанистическом ландшафте они способны прокормиться хотя бы благодаря эксплуатации аборигенов, создавших и поддерживающих этот искусственный ландшафт. И самым трагичным в этой коллизии является то, что мигранты вступают с аборигенами в обратную связь. Они начинают их поучать, вносить технические усовершенствования, годные для родных ландшафтов мигрантов, но не для тех стран, куда они их механически переносят. Иногда такое прожектерство поправимо, а иной раз цветущие страны превращаются даже не в пустыни, а в плохие земли (бэдленды), где губительные воздействия техники необратимы.

Такая судьба постигла двуречье Тигра и Евфрата вследствие превратностей исторической судьбы. Здесь шумеры превратили болото в "Эдем", а семиты-аккадийцы построили город, называвшийся "Врата Бога" (Баб-элои),-Вавилон. Почему же теперь на его месте только развалины?

КТО РАЗРУШИЛ ВАВИЛОН?

Кажется невероятным, чтобы город, бывший в течение полутора тысяч лет культурной и экономической столицей Ближнего Востока, погиб без каких-нибудь основательных поводов. Так каковы же они и в чем механизм их губительного действия? В литературе ответа на этот вопрос нет.

Этот великий город был основан амореями в XIX в. до н.э. и завоеван ассирийцами в VII в. до н.э. Завоевание было кровавым, восстания подавлялись жестоко. В войну вмешались соседи: эламиты и халдеи - одно из племен Восточной Аравии. Халдеи разгромили Ассирию в 612 г. до н.э. и стали хозяевами Вавилона, население которого достигало миллиона, но включало очень мало потомков древних вавилонян[53]. Однако культура и экономика города пережили своих создателей, и система с новым этническим наполнением продолжала функционировать. Несмотря на все кровопускания, устойчивый антропогенный ландшафт не был нарушен до VI в. до н.э.

Хозяйство Вавилонин базировалось на системе ирригации междуречья Тигра и Евфрата, причем избыточные воды сбрасывались в море через Тигр. Это было разумно, так как воды Евфрата и Тигра во время половодий несут много взвеси с Армянского нагорья, а засорение плодородной почвы гравием и песком нецелесообразно. Но в 582 г. до н.э. Навуходоносор скрепил мир с Египтом женитьбой на царевне Нитокрис, впоследствии перешедшей к его преемнику Набониду. Вместе с царевной в Вавилон прибыла ее свита из образованных египтян. Нитокрис предложила своему мужу, очевидно, не без консультации со своими приближенными, построить новый канал и увеличить орошаемую площадь. Царь-халдей принял проект царицы-египтянки, и в 60-х годах VI в. до н.э. был сооружен канал Паллукат, начинавшийся выше Вавилона и оросивший крупные массивы земель за пределами речных пойм[54]. Что же из этого вышло?

Евфрат стал течь медленнее, и аллювий оседал в оросительных каналах. Это увеличило трудовые затраты на поддержание оросительной сети в прежнем состоянии. Вода из Паллуката, проходившего через сухие территории, вызвала засоление почв. Земледелие перестало быть рентабельным, но процесс этот тянулся долго. В 324 г. до н.э. Вавилон еще был столь крупным городом, что романтический Александр Великий хотел сделать его столицей. Но более трезвый Селевк Никатор, овладевший Вавилоном в 312 г. до н.э., предпочел Селевкию-на Тигре и Антиохию - на Оронте. Вавилон пустел ив 129 г. до н.э. стал добычей парфян. К началу н.э. от него остались руины, в которых ютилось небольшое поселение иудеев. Потом исчезло и оно[55].

Но неужели только одна капризная царица могла погубить огромный город и процветающую страну? Очевидно, ее роль была не решающей. Ведь если бы царем в Вавилоне был местный житель, то он бы либо понял сам, какие губительные последствия несет непродуманная мелиорация, либо посоветовался с земляками, а уже среди тех нашлись бы толковые люди. Но царь был халдеем, его войско составляли арабы, советниками были евреи, и все они даже не задумывались над вопросами географии покоренной и обескровленной страны. Египетские же инженеры перенесли свои приемы мелиорации с Нила на Евфрат механически. Ведь Нил в половодье несет плодородный ил, а песок ливийской пустыни дренирует любое количество воды, так что в Египте опасности засоления почв нет. Самое опасное - это даже не ошибка, а отсутствие постановки вопроса там, где его необходимо поставить. Жителям Вавилона, сменившим убитых и разогнанных вавилонян, все казалось столь ясным, что и думать-то не хотелось. Но последствия очередной "победы над природой" погубили их потомков, которые тоже не сооружали город, а просто поселились в нем. В этом-то и есть разница между "географией населения" и этнологией. В первой фигурирует голая статистика, а во второй - проблема взаимоотношения этноса с ландшафтом в разных фазах этногенеза.

Исправить последствия мелиорации в Двуречье не удалось даже потомкам. Арабы в VII-IX вв. располагали огромными источниками дешевой рабочей силы. Они получали негров-рабов из Занзибара, отчего тех называли "зинджи". Их стали заставлять собирать кристаллы соли вокруг развалин Вавилона в корзины и увозить. Идея улучшить таким образом почву была неосуществимой, так как мелкие кристаллики простому глазу не видны. А работа была жуткая, прямо убийственная. Под палящим солнцем, с изъеденными солью ладонями, без надежды на отдых!

Отчаявшиеся негры подняли восстание. Длилось оно с 869 по 892 г. и кончилось, как и надо было ожидать, гибелью всех этих несчастных людей. Но мало этого: пожертвовав своей жизнью, уже не радовавшей их, зинджи погубили Багдадский халифат, ибо от Багдада отпали наместники Египта и Хорасана, разбойник Якут Саффар подошел к стенам столицы, а сектанты Бахрейна - карматы добились независимости. Все это произошло потому, что все силы халифа были брошены на зинджей, а все средства употреблены на наем туркмен для пополнения редеющей армии.

Эти воинственные степняки, увидев, что они - единственная реальная сила в Багдаде, стали менять халифов по своему усмотрению и силой подавлять возмущения своих работодателей - арабов. Выгнать их удалось только с помощью горцев - бундов, шиитов, врагов всего арабского, превративших халифа в марионетку.

Вот какова была цена второй попытки мелиорации, непродуманной и столь же легкомысленной, как и первая.

Нет, не следует думать, что любая мелиорация почв губительна. Она становится таковой лишь тогда, когда она не продумана, местность не изучена я последствия не учтены. А это в древности бывало тогда, когда за дело брались люди чужие, пришлые. Им было некогда изучать, надо было сразу действовать... и вот результаты! Иначе действуют люди, принадлежащие к этносу, который составляет часть вмещающего ландшафта, они при его перестройке работают, не вступая в противоречие с ходом природных процессов. Тем самым (издается устойчивый биоценоз, где для растений, животных и людей находятся свои экологические ниши. Обычно создание такой этноландшафтной системы приурочено к начальной фазе этногенеза, ибо этногенезы - природные процессы, вписывающиеся в естественное формирование ландшафтной оболочки Земли.

ЧТО ТАКОЕ "УПАДОК КУЛЬТУРЫ"?

То, что мы обратили внимание на эпохи жестокие, мрачные и бедные остатками предметов искусства - не случайно. Эпохи красочные, богатые шедеврами описаны многократно, и повторять их описания нет смысла. Целесообразнее было выяснить, почему светлые периоды истории культуры сменяются темными.

Мыслящие люди Средневековья искренне считали, что живут в эпоху упадка, выражавшегося в постоянной потере наследства античности: Римской империи и апостольского христианства. Только в XV в. это ощущение исчезло, вследствие чего этот век назвали Возрождением.

Любопытно, что таких же мнений держались китайцы, оплакивавшие культуру эпохи Хань[56], персы, воспевавшие свою историю[57], бедуины Аравии - противопоставлявшие ортодоксальному исламу учения библейских пророков: Адама, Ноя, Моисея и причисленных к ним царей Давида и Соломона. Все они не имели представления об истории, а просто вкладывали свои мысли в уста исторических персонажей, чтобы придать этим часто бредовым идеям убедительность, ради чего они иногда жертвовали авторским приоритетом. Так могуч был их протест против окружавшей их действительности, и в самом деле мрачной и удручающей.

Спорить о правоте этих суждений не стоит. Они коренились в ощущении эпохи, которое само по себе факт, а если оно глобально, то факт исторический. А коль скоро так, то в нем можно и следует разобраться научно.

Прежде всего следует поставить перед собой вопрос: упадок (как и подъем) чего? В этнических процессах и в истории культуры есть подъемы и спады, но они не совпадают друг с другом по фазам. И это не случайно. Пассионарный взрыв, инициирующий процесс этногенеза, как правило, губителен для предшествовавшей культуры. Древние христиане разбивали шедевры античной скульптуры; готы, вандалы и франки сжигали города с великолепными памятниками архитектуры; арабы уничтожали библиотеки в Александрии и Ктесифоне, заштукатурили фрески соборов Карфагена и Кордовы. Искусство понесло страшные, невосполнимые потери, но это нельзя назвать упадком, ибо творческий импульс как таковой уважался, а менялась только культурная доминанта.

И наоборот, классическая эпоха упадка - Римская Империя II-IV вв.-характеризуется увеличением производства статуй и фресок, строительством храмов и театров, сооружением триумфальных арок и митреумов. Однако здесь характерно снижение эстетических норм, как мы сказали бы - качества. Изображения императоров трафаретны, бюсты матрон невыразительны, ибо те и другие-дань требованиям приличия, как оно тогда понималось. Еще хуже с архитектурой: чтобы вовремя построить Триумфальную арку Константину - разобрали арку Траяна. Это уже не ремесло, а просто халтура. Римские многоквартирные дома строились так скверно, что часто обрушивались, погребая под руинами жильцов. Рим перестал творчески жить еще до готского и вандальского погромов. Поэтому Вечный город тогда и не защищали его обитатели.

Но так ли это? Ведь даже в те жестокие века жили авторы бессмертных творений: Лукиан Самосатский, Аммиан Марцеллин, Сидоний Аполлинарий, не говоря уже о плеяде христианских философов и близких по духу к христианам неоплатоников.

Да, это так, но вспомним, что чем позднее жил автор, тем меньше было у него читателей. На духовное одиночество горько жалуется Сидоний Аполлинарий. Одинокими и покинутыми жили философы Прокл и Ипатия. Последнюю ученики даже не защитили от александрийской черни. Можно найти отдельные фрагменты поздних статуй, выполненных на высоком уровне, но число их, сравнительно с ремесленными, ничтожно. Это снижение вкуса и подмена стиля эклектикой и есть подлинный упадок искусства. А совмещен он с катастрофическими разрушениями или нет - это детали исторических процессов и этнических миграций.

Так - повсюду. В Византии IV в. поэт Иоанн Златоуст выступает как соперник всемогущей императрицы, а после смерти почитается как святой. А в XI в. все влияние сосредоточено в руках синклита (высших чиновников), интригами губящего героев - защитников родины. Поэтов же нет вовсе. В Арабском халифате ученых уважали и памятники архитектуры не разрушали, но шуубийя - творческое толкование Корана ~ уступила место догматическому начетничеству. Аналогичным образом расправилась с интеллектуальным разнообразием династия Сун в Китае, где были запрещены все религии, а разрешено только конфуцианство. Очевидно, упадок культуры - процесс повсеместный.

Теперь можно перейти к обобщению.

В фазе этнической инерции способность к расширению ареала снижается, и наступает пора воздействий на ландшафты собственной страны. Растет техносфера, т.е. количество нужных и ненужных зданий, изделий, памятников, утвари-разумеется, за счет природных ресурсов. Часть таких изменений - относительно безвредные искажения природы: арыки, поля монокультур, огромные стада рогатого скота. Оставленные без внимания, они возвращаются в естественные геобиоценозы. Но там, где природные материалы заключены в оковы строгих форм, саморазвитие прекращается, заменяясь медленным, но неуклонным разрушением, которое часто бывает необратимым. Такие руины нужны только археологам. Они исследуют следы не растущих, а гаснущих этносов, оставивших векам черепки посуды из обожженной глины, фрагменты вавилонских табличек с клинописью, пирамиды и баальбекскую платформу, руины средневековых замков и храмов древних майя в джунглях Юкатана. Биосфера, способная прокормить людей, не в состоянии насытить их стремление покрыть поверхность планеты хламом, выведенным из цикла конверсии биоценозов. В этой фазе этнос, как Антей, теряет связь с почвой, т.е. с жизнью, и наступает неизбежный упадок. Облик этого упадка обманчив. На него надета маска благополучия и процветания, которые современникам представляются вечными, потому что они тешат себя иллюзией о неисчерпаемости природных богатств. Но это - утешительный самообман, рассеивающийся после того, как наступает последний, и на этот раз роковой фазовый переход.

Последняя фаза этногенеза деструктивна. Члены этноса, неспособные по закону необратимости эволюции вернуться к контакту с биосферой, переходят к хищничеству, но оно их не спасает. Идет демографический спад, после которого остаются периферийные субэтносы, минимально связанные с главной линией этногенеза. Они либо прозябают как реликты, либо создают новые этносы с иными поведенческими доминантами. Тогда процесс возобновляется, конечно, лить в том случае, если происходит очередной пассионарный толчок.

XXXV. Фаза обскурации

"СУМЕРКИ" ЭТНОСА

Отличительной чертой "цивилизации" является сокращение активного элемента и полное довольство эмоционально пассивного и трудолюбивого населения. Однако нельзя опускать третий вариант - наличие людей и нетворческих, и нетрудолюбивых, эмоционально и умственно неполноценных, но обладающих повышенными требованиями к жизни. В героические эпохи роста и самопроявлений эти особи имеют мало шансов выжить. Они плохие солдаты, никакие рабочие, а путь преступности в строгие времена быстро приводил на эшафот. Но в мягкое время цивилизации при общем материальном изобилии для всех есть лишний кусок хлеба и женщина. "Жизнелюбы" (да простится автору неологизм) начинают размножаться без ограничений и, поскольку они являются особями нового склада, создают свой императив: "Будь таким, как мы", т.е. не стремись ни к чему такому, чего нельзя было бы съесть или выпить. Всякий рост становится явлением одиозным, трудолюбие подвергается осмеянию, интеллектуальные радости вызывают ярость. В искусстве идет снижение стиля, в науке оригинальные работы вытесняются компиляциями, в общественной жизни узаконивается коррупция, в армии солдаты держат в покорности офицеров и полководцев, угрожая им мятежами. Все продажно, никому нельзя верить, ни на кого нельзя положиться, и для того чтобы властвовать, правитель должен применять тактику разбойничьего атамана: подозревать, выслеживать и убивать своих соратников.

Порядок, устанавливающийся в этой фазе, которую правильнее всего назвать "обскурацией", никак нельзя считать демократическим. Здесь господствуют, как и в предшествовавших стадиях, группы, только принцип отбора иной, негативный. Ценятся не способности, а их отсутствие, не образование, а невежество, не стойкость в мнениях, а беспринципность. Далеко не каждый обыватель способен удовлетворить этим требованиям, и поэтому большинство народа оказывается, с точки зрения нового императива, неполноценным и, следовательно, неравноправным. Но тут приходит возмездие: жизнелюбы умеют только паразитировать на жирном теле объевшегося за время "цивилизации" народа. Сами они не могут ни создать, ни сохранить. Они разъедают тело народа, как клетки раковой опухоли организм человека, но, победив, т.е. умертвив соперника, они гибнут сами.

В самом деле, даже для сохранения семьи и воспитания детей нужны совсем иные качества, нежели те, которые столь тщательно культивировались; в противном случае дети расправятся с родителями, как только это будет им удобно. Итак, после наступления торжества обскурации носители ее исчезают, как дым, и остаются уцелевшие от всех передряг потомки первоначальных носителей статического состояния, которые на руинах вновь начинают учить своих детей жить тихо, избегая конфликтов с соседями и друг с другом. Анатомически и физиологически они полноценные люди, приспособившиеся к ландшафту, но пассионарного напряжения у них столь мало, что процесс развития этносов не идет. Даже когда среди них случайно рождается пассионарная особь, она ищет себе применения не на родине, а у соседей (например, албанцы делали карьеру либо в Венеции, либо в Константинополе). Тут возникают две возможности: либо оставшиеся в живых влачат жалкое существование как реликтовый этнос, либо они попадают в горнило переплавки и при некоторых благоприятных условиях из нескольких обломков выплавляется новый этнос, лишь смутно помнящий о своем происхождении, ибо для него куда важнее дата его нового рождения. И снова процесс проходит те же стадии, если его случайно не прервет постороннее воздействие.

Наглядных примеров для того, чтобы иллюстрировать фазу обскурации, меньше, чем для прочих стадий. Народы Европы, как Западной, так и Восточной, не настолько стары, чтобы впасть в состояние маразма. Поэтому нам следует обратиться за примерами к древности.

ОТ РАСЦВЕТА К УПАДКУ

Начнем с наиболее ясного - Средиземноморья в IV в. до н.э. Именно тогда захлебнулась агрессия воинственных кельтов, за столетие перед этим захвативших земли в Испании и Италии и нанесших тяжелый урон растущей культуре этрусков. В этот же век расцвела военная и экономическая мощь Карфагена и оформилась сложная государственная система освободившегося от этрусского ига Рима. Но главную роль играли эллины, уже прожившие свой блестящий век и превратившиеся из мозаичного этноса в суперэтнос.

Эллинский суперэтнос, включивший в себя Македонию, распространился на восток - до Индии, на запад - до Испании (Сагунт) и Галлии (Массилия), подавив соперничавшие с ним пунийский и этрусский этносы - Карфаген и Этрурию. Хотя оба последние сохранили самостоятельность, но гегемонию на море утратили. Однако отлив пассионарного элемента на окраины, наряду с пережитыми в недавнее время войнами (Пелопоннесской, Фиванской и Македонской), сделали Элладу менее резистентной, что видно из того, что инициативу Афин и Спарты стали перехватывать полудикие горцы Эпира, Этолии и скромные крестьяне Ахайи. Не то чтобы они набрали особую мощь, но при изоляции былых центров пассионарности их сила оказалась достаточной для того, чтобы они вступили в борьбу за гегемонию с надеждой на успех. Тот же процесс, происходивший в Италии, вознес разбойничью республику на семи холмах, превратившихся в Вечный город. И тут уместно привести одно важное наблюдение. Главные соперники римлян - самниты, не уступавшие им в храбрости, имели обычай поставлять своих юношей в наемные солдаты то в Карфаген, то в эллинские города: Тарент, Сиракузы и проч. Естественно, что большая часть уходивших в поисках приключений и богатства гибли, а если возвращались, то уже измотанными. Римляне, наоборот, держали свою молодежь дома, хотя она доставляла им немало хлопот. Таким образом они сохраняли пассионарный фонд и воспользовались им в войнах с Пирром и Ганнибалом, что дало Риму власть над Средиземноморьем. Тем не менее этот фонд таял, что повело к реформе Гая Мария - образованию профессиональной постоянной армии, в которой железная дисциплина давала возможность использовать субпассионариев в качестве рядовых. Структура римского этноса распалась, появились две подсистемы: сенат и армия. При Цезаре армия победила, и вновь победила после его гибели под командованием Октавиана и Антония. Последующие три века армия втягивала в себя все пассионарное население Римской империи, и гражданские войны шли между военными группировками, укомплектованными представителями разных этносов, входивших в один суперэтнос- Римский мир (Pax Romana).

Первая война вспыхнула в 68 г., когда пропретор Галлии Юлий Виндекс, потомок аквитанских царей, возглавил восстание своих соплеменников, жаждавших освобождения от власти и поборов Рима. Испанские легионы примкнули к восстанию, провозгласив императором Сервия Сульпиция Гальбу. Но прежде чем Гальба перешел Пиренеи, с аквитанцами схватились легионы, стоявшие на Верхнем Рейне. Вожди обоих войск не думали о борьбе, но легионеры их не послушались; 20 тыс. аквитанцев пали в бою, в том числе Виндекс.

Гальба вступил в Рим во главе испанских легионов и через семь месяцев был убит преторианцами, уроженцами Италии, провозгласившими императором Отона, одного из собутыльников погибшего Нерона. Но восстали легионы Нижнего Рейна, заставившие своего вождя Авла Виттелия идти с ними на Рим. В 69 г. эти провинциалы разбили преторианцев. Отон вонзил себе в грудь кинжал. Однако сирийские и египетские легионы не согласились признать Виттелия и заставили своего командира Веспасиана возглавить их в борьбе за власть.

К ним присоединились легионы, стоявшие в Мизии, Ланнонии, Иллирии, чтобы отомстить Виттелию за Огона. Тщетно командир германских легионов Цецина пытался сдаться. Воины заковали его в цепи и пошли в бой. У Кремоны войска Веспасиана одержали победу, жутко разграбили город и перебили всех жителей, так как те были римскими гражданами и их нельзя было продать в рабство. Виттелий отрекся от власти, но воины, находившиеся в Риме, не приняли его отречения, напали на Капитолий, убили префекта Рима, брата Веспасиана, и дрались, пока их не перебили. А народ римский переходил на сторону очередного победителя.

Из этого перечня злодейств видно, что римская профессиональная армия отделилась от римского народа и стала прямо враждебна сенату. Но и она не составила единого целого, разбившись на несколько территориальных консорций. Стереотипы поведения легионеров и мирных граждан разошлись и продолжали расходиться, тем более что в эту армию принимали провинциалов, которые порывали связи со своими родными и соплеменниками ради солдатской жизни.

Тридцать легионов, которыми обладала империя в 70 г., пополнялись не только за счет набора и притока добровольцев, но и путем естественного прироста. В мирное, время легионеры обрабатывали участки земли для собственных нужд, и хотя они не имели права жениться, заводили подруг, дети которых автоматически становились воинами. Так солдаты образовали в Римской империи самостоятельный субэтнос, значение коего росло с каждым годом, а стереотип поведения изменялся в соответствии с условиями пожизненной военной службы.

Как бы плохо ни относились римские граждане к своей постоянной армии и как бы ни расправлялись солдаты с мирным населением при каждом удобном случае, надо сказать, что только благодаря легионам богатели провинции и развлекалась столица. Развлекалась она гнусно: гладиаторскими боями, травлей зверей, казнями христиан, издевательством над пленницами, продажей рабов и рабынь, но таков был римский стереотип, вызывающий восхищение любителей классической древности.

И все-таки при всех описанных ужасах следует считать императорскую эпоху Рима инерционной фазой этногенеза. Римский народ тратил собственную пассионарность для поддержания своей политической системы. Если во II-1 вв. до н.э. избыточная пассионарность разрывала жесткую социальную систему путем гражданских войн, а на рубеже нашей эры пассионарности было столько, сколько нужно для поддержания порядка и покоя системы, то уже к концу I в. возникла нужда в пополнении армии боеспособными, т.е. пассионарными провинциалами. Это было начало конца.

Что произошло? Легионы стали слабее или соседи империи сильнее? Пожалуй, то и другое сразу. Это-то для нас и важно.

Конечно, та часть римского этноса (в это время совпадавшего с античным греко-римским суперэтносом)) которая входила в легионы, теряла пассионарное напряжение быстрее, чем это должно было бы происходить из-за потерь на полях битв. При каждом перевороте, которых было много, солдаты вымещали обиды на младшем командном составе, т.е. истребляли тех офицеров, которые поддерживали дисциплину. Это значит, что происходила экстерминация наиболее ответственных, инициативных, исполнительных и верных долгу людей, места которых занимали беспринципные и продажные. В отношении морального и культурного уровня "солдатских" императоров эта деградация замечена и описана, но для нашей темы важнее отметить, что она коснулась всех слоев армии, в то время втягивавшей в себя весь пассионарный элемент римского этноса, ибо только в армии честолюбивый юноша мог сделать карьеру, хотя и с риском для жизни.

Инерция поддерживала существование системы до конца II в. и иссякла. Тогда пришло время для новой фазы.

КРОВАВЫЙ МРАК

Фазы этногенеза переходят одна в другую столь плавно, что для современников, как правило, незаметны. Но историку ясно, что переходы совпадают с важными событиями, значение коих видно только на расстояния.

Решительный перелом в судьбе римского этноса произошел в 193 г., после того как был зарезан сумасшедший император Коммод.

На этих событиях стоит сосредоточить внимание. Порфироносный изверг обронил в постели своей возлюбленной дощечку с именами обреченных на смерть. Там было и ее имя. Она показала ее другим намеченным жертвам, и специально приглашенный гладиатор Нарцисс прикончил злодея. Сенат назначил императором почтенного старика Пертинакса. Преторианцы его признали, так как он был известен как честный, храбрый и дельный администратор, доброжелательный, справедливый и кроткий правитель. Невинно осужденные были освобождены из тюрем и возвращены из ссылки, доносчики наказаны, порядок в судопроизводстве и хозяйствовании восстановлен. Пертинакс уменьшил вдвое расходы на двор и продал рабов и рабынь, с которыми развратничал Коммод. Казалось, что страна возродилась всего за три месяца.

Но однажды к дворцу подошла толпа преторианцев. Стража их впустила. Они убили Пертинакса. Народ плакал. Этим кончилась попытка спасти отечество.

Преторианцы предложили отдать престол тому, кто больше заплатит. Купил престол богатый сенатор Дидий Юлиан, долгое время бывший правителем отдаленных провинций и награбивший там много денег. Власть его не имела никакой опоры: сенаторы и всадники скрывали свои чувства, а толпа бранилась. Надежды на преторианцев не было никакой. Это были уже не те доблестные легионеры, которые в 69 г. защищали своего вождя Огона от страшных пограничников Виттелия. За 124 года преторианцы разложились настолько, что им никто не верил и их никто не уважал.

Против римских легионеров сразу выступили проконсулы провинций. В Британии Клодий Альбин, "скрывавший под плащом философа все противоестественные пороки", друг Марка Аврелия и Коммода, предложил своим воинам восстановить свободу. В Сирии Песцений Нигер, популярный в своей провинции и в Риме, дельный и приветливый правитель, имел много шансов на успех. В Паннонии Септимий Север, римский всадник, уроженец Африки, честолюбивый и скрытный, захватил инициативу. Он использовал фактор быстроты: находясь близко от Рима, вступил в Вечный город без боя. Дидий Юлиан, покинутый и преданный преторианцами, был убит в своем дворце.

Однако преторианцы, вышедшие навстречу узурпатору с лавровыми ветвями, просчитались. Септимий Север приказал своим закаленным воинам разоружить их, а затем разослал по разным провинциальным когортам. Таким образом, покоренные некогда Иллирия и Фракия одержали верх над Римом. После кровавых побед над Нигером и Альбином, одержанных благодаря мужеству фрако-иллирийских легионов, Септимий Север облегчил положение солдат и увеличил армию за счет уроженцев восточных провинций: иллирийцев, фракийцев, галатов, мавров, языгов, арабов и т.п. В результате к началу III в. почти вся римская армия оказалась укомплектованной иноземцами. Это показывает, что римский этнос, переставший поставлять добровольных защитников родины, потерял пассионарность. Структура, язык и культура империи по инерции еще держались, в то время, когда подлинные римляне насчитывали несколько семей даже в Италии, которую заселили выходцы из Сирии и потомки военнопленных рабов - колонны.

Военная диктатура Северов продлила существование римской системы на сорок лет, а потом началось... В 235 г. солдаты убили Александра Севера и его умную мать - Маммею, передав престол фракийцу Максимину. Проконсул Африки, исконный римлянин Гордиан выступил против него вместе со своим сыном, и... оба погибли. В 238 г. солдаты убили Максимина, а преторианцы - двух консулов: Пупиена и Бальбина. Гордиана III убил префект преторианцев Филипп Араб в 244 г., а этого - Деций в 249 г. После гибели Деция в битве с готами солдаты предали и убили Галла, потом Эмилиана. Его сопернику Валериану в решительный момент войско отказало в повиновении и потребовало, чтобы император сдался персам. Он погиб в "башне молчания". Империя развалилась на три части: на западе властвовал узурпатор Постум, на востоке-пальмирский царь Оденат, отразивший персов, а в Риме были последовательно убиты: Галлиен, Аврелий, Клавдий II, Квинтилиан, царствовавший 17 дней, и наконец Аврелиан, который в 270 г. навел порядок и объединил империю, прежде чем его убил в 275 г. вольноотпущенник Мнестий, убитый в свою очередь. Затем были поочередно убиты: старец консуляр Тацит, его брат Флориан, паннонский офицер Проб, Кар, Нумериан, Арий Апр. Лишь в сентябре 284 г. был провозглашен Диоклетиан, который воспользовался тем, что его соперник Карин (сын Кара) был убит в 285 г. своими сподвижниками, и стал царем.

Это длинное перечисление цареубийств позволяет понять ход этнического развития, если мы учтем, что простых людей убивали куда больше. Перед нами фаза обскурации, когда толковый военачальник, пытающийся восстановить дисциплину ради победы, рассматривается как злейший враг, хуже неприятеля. Инстинктивные реакции: раздражение, жадность, лень, не имея противовеса в утраченной пассионарности, сделали из римского войска скопище злодеев и предателей. И не то чтобы за полвека не было ни одного волевого полководца или умного дипломата. Этих бы в огромной стране хватило; но вот верных исполнителей было мало. А поскольку число их все время уменьшалось, потому что их убивали вместе с императорами, то менялся и стереотип поведения. Римский этнос умер и сгнил раньше, чем погиб от вторжения варваров.

Диоклетиан понял, что только отсталая провинция может его спасти. Поэтому он разделил заботы по охране границ с тремя сподвижниками, а резиденцию учредил в малоазиатском городе Никомедии, далеко от Рима, и окружил себя войсками из иллирийских, фракийских и мезийских горцев, еще не потерявших боеспособности. Он создал бюрократию, потому что с полным основанием не доверял растленному обществу. Он воздвиг гонение на христиан и манихеев, потому что эти общины жили по своим, а не по его законам. Короче, он использовал инерцию не этноса, ибо таковая иссякла, а культуры, созданной предыдущими поколениями. Но и он капитулировал перед силой вещей, так как стал не главой республики (princeps), а царем государства (dominus).

Государство Диоклетиана было римским только по названию. По существу это было объединение всех стран Средиземноморского бассейна при полном игнорировании этнического принципа. Большая часть населения империи была вовлечена в смерч обскурации, т.е. утеряла свою этническую принадлежность к суперэтносу. Этих людей связывала только культурная традиция, выражавшаяся в умелом администрировании. А это означало, что искренний патриотизм был заменен послушанием магистратам, назначавшимся из числа случайных людей, имевших связи и потерявших совесть. Крепкой такая система быть не могла. Однако она продержалась вопреки усилиям собственного населения, потому что в ней возникли жизнеспособные консорции. Они были враждебны традициям римского этноса, но не доминанту, несмотря на то что последний их не жаловал. И вскоре после гибели первого доминуса эти новые силы гальванизировали труп Древнего Рима.

ПОДМЕНА

И все-таки, несмотря на трагичное положение, римская армия удерживала границу по Рейну, вал по Твиду и неплохо справлялась с нумидийцами и маврами. Тяжелее было на востоке. Готские корабли проникали в Эгейское море, Персия, располагая в 50 раз меньшими ресурсами, успешно вела войну в Месопотамии, а разгром даков и иудеев во П в. н.э. потребовал напряжения всех сил Римской империи. По сути дела, в III в. империю спасали только иллиро-фракийские части и их вожди, становившиеся императорами, от Аврелиана до Диоклетиана. К их числу принадлежал знаменитый полководец Аэций, которого называют "последним римлянином". Но дело обстоит не сталь просто.

Очевидно, те, кто шел в легионы из Фракии и Иллирии, принадлежали к числу людей того же склада, что и те, которые вступали в христианские общины. Доминанта у них была, конечно, другая, но для нашего анализа это значения не имеет. Важно то, что, интерполируя пассионарный толчок, мы захватываем как раз те области Балканского полуострова, где он теоретически должен был иметь место, и получаем подтверждение теории. Следовательно, Аэция, как и его легионеров, надо считать не "последними римлянами", а "первыми византийцами".

Итак, констатируем, что начиная со II в. н.э. в восточных провинциях Римской империи, на некоторых территориях, расположенных от них к северу, наблюдается подъем активности населения. За пределами империи - это начало этногенеза новых народов: готов, антов, вандалов. В пределах империи подъем пассионарности приобрел оригинальную доминанту - создание конфессиональных общин на смешанной этнической основе, как христианских, так и гностических и языческих (неоплатоники). Принято говорить, что христианство - религия рабов. Это отчасти верно, но при этом упускалось из виду, что рабы в подавляющем числе пополнялись военнопленными. Браки между разноплеменными рабами разрешались их хозяевами, а браки с иноверцами воспрещались руководителями христианских общин, которые мы смеем назвать консорциями. Таким образом, в христианских консорциях сгруппировались гибриды, обладающие, как известно, повышенной лабильностью. Обычно такие формы неустойчивы и распадаются за два-три поколения, но здесь имел место дополнительный фактор, сообщивший христианским общинам устойчивость - огромное пассионарное напряжение. Благодаря несравненной жертвенности, несмотря на жестокие гонения, к 313 г. христианская община, уже получившая организацию (церковь), подменяла императорскую власть.

Христиане были самыми лояльными подданными императора Диоклетиана и самыми дисциплинированными солдатами, но при исполнении в лагерях языческих жертвоприношений, на которых легионеры были обязаны присутствовать, они осеняли себя крестным знамением, чем, по мнению Диоклетиана, уничтожали силу обряда. В 303 г. он начал гонение на христиан, которое в Римской империи было последним. Длилось оно всего два года, ибо в 305 г. Диоклетиан отрекся от власти и поехал к себе домой, в Иллирию, где у него был дом величиной с город Спалатро. Умер он в 313 г., после того как узнал, что зверски убиты его жена и дочь, а ему скоро предстоит нечто худшее, чем смерть.

Диоклетиан был бюрократическим гением. Он видел, что управлять страной от Евфрата до Гибралтара и Твида без исполнительной администрации невозможно. Зная цену своим сотрудникам, он выбрал трех наиболее дельных и дал им титулы второго августа и двух цезарей, сделав эти должности сменяемыми. После его отречения августом Востока стал Галерий, инициатор гонений на христиан, а августом Запада - гуманный и кроткий Констанций Хлор, сыном которого был Константин. В Галлии и Британии гонения на христиан прекратились, так как указы Диоклетиана просто не исполнялись.

В 306 г. против Галерия восстала Италия; вождем восстания стал сын цезаря при Диоклетиане, Максенций, человек грубый, бездарный и развратный. Однако Галерий при попытке усмирить Италию потерпел поражение и в 311 г. умер, оставив своему другу Лицинию власть в провинциях Балканского полуострова. В Малой Азии, Сирии и Египте правил брат Максенция - Максимин.

Оба братца были таковы, что, казалось, вернулись времена даже не Нерона, а Калигулы, Коммода и Каракаллы. И оба они пылали ненавистью к Константину и Лицинию. Война разразилась в 312 я 313 гг. Победили те, кому помогли христиане: Константин и Лициний. А ведь сила власти, численное превосходство, экономические ресурсы и даже влияние старинных традиций были у Максенция и Максимина. Однако они погибли, и произошло это так.

В 312 г. Константин перешел Альпы, имея 40 тыс. воинов, преимущественно галлов, против противника, имевшего четырехкратный численный перевес, Константин выиграл несколько сражений в долине реки По, дошел до Тибра и здесь столкнулся с войском Максенция. Константин поднял знамя, на котором был изображен сияющий крест. Его галльская конница опрокинула римскую конницу Максенция на обоих флангах, а ветераны-пограничники изрубили преторианцев. Максенций утонул в Тибре во время бегства.

Лициний женился на сестре Константина, и оба августа издали в Милане эдикт веротерпимости, предоставлявший христианам свободу богослужения. Затем Лициний пошел на Восток, где Максимин вторгся из Сирии во Фракию. Иллирийские солдаты Лициния были боеспособнее разношерстных сирийских легионеров Максимина. При Гераклее в 313 г. Лициний одержал победу, а Максимин погиб во время побега, будучи отравлен.

Победив, Лициний проявил такую же жестокость по отношению к людям, ничем перед ним не виновным, но оказавшимся в его власти. В 315 г. он инспирировал заговор против Константина, а потом велел низвергнуть статуи Константина в пограничном городе Эмоне. Константин начал войну и дважды разбил войска Лициния, после чего тот запросил мира. Константин отнял у Лициния Македонию и Грецию, оставив ему остальной Восток.

Схватка между обоими правителями отсрочилась, но оба понимали, что она неизбежна. Константин имел мощную поддержку христиан всей империи.

Что оставалось делать Лицинию, который, борясь с Максимином, тоже обнародовал в своих владениях Миланский эдикт? Благодаря этому его воины в битве при Гераклее призывали помощь "высочайшего бога" и получили ее. Но поскольку мать Константина, Елена, была христианкой, а он сам признанным вождем христианской партии, то Лицинию оставалось только возобновить гонения. В 324 г. войска претендентов на единую власть столкнулись у Адрианополя, и прославленные смелостью фрако-иллирийские легионы Лициния, превосходившие противника числом, были наголову разбиты. Вторая битва была им проиграна по другую сторону Босфора, у Хризополя. Лициний сдался, получив обещание пощады, и через несколько месяцев был удавлен (325). Не стоит о нем жалеть, он сам убивал ни в чем не повинных людей. Ему надлежало разделять участь погибавших за него солдат, а не прятаться за юбку своей жены, сестры Константина.

Эта война была отражением не соперничества старого, языческого с новым, христианским, а схваткой за преобладание между двумя субэтносами уже сложившегося этноса, из которого выросла Византия. Что же касается потомков римлян, еще не растворившихся в обновленной этнической системе, то для них закончилась фаза обскурации и настало время, когда они уже не могли действовать. Им оставалось только вспоминать.

И ВСЮДУ ТАК

Приведенного материала нам достаточно для вывода, которого увеличение числа примеров не изменит. Пассионарность античного, или эллино-римского суперэтноса затухала, кристаллизуясь в цивилизации, способной устоять против напора соседей вследствие накопленной инерции. Взорвана эта система была изнутри мощным эксцессом, или пассионарным толчком, который имел место в регионе Скандинавии, Восточной Европы, Малой Азии и Сирии. Эта локализация показывает, что описанный феномен не имеет касательства к социальному кризису рабовладельческой системы и не является плодом сознательной деятельности людей, которые гибли, не понимая, почему им вдруг стало так плохо.

Сдержать процесс и спасти страну не могли ни бюрократический гений Диоклетиана, ни политическая изворотливость Константина, ни военные таланты Феодосия. На Востоке, где образовался новый этнос, условно именуемый византийским, варвары отражены, на Западе они просто замещают исчезнувших римских граждан.

Тот же процесс в Византии проходил при Ангелах и закончился падением Константинополя в 1204 г. Вспышка патриотизма в Никейской империи на время оживила развалившуюся страну, но процесс этнического распада продолжался, и даже мужество Иоанна Кантакузина не смогло его остановить. Византийский народ исчез, растворился, деформировался задолго до того, как османы ворвались в беззащитный, вернее - не имевший воли к защите, Константинополь (5 мая 1453 г.).

Ахеменидская империя погибла от внешнего удара, и обскурация на Ближний Восток пришла позже. Она облегчила победу не Александру Македонскому, а Сулле, Лукуллу и Помпею, Титу и Траяну, а также сакскому вождю Аршаку, основавшему Парфянское царство на развалинах Древнего Ирана.

В средневековом Китае обскурация подкрадывалась исподволь. В середине XVII в. прогнившая бюрократия Мин капитулировала перед крестьянским ополчением Ли Цзычэна, а последнее было молниеносно разбито кучкой маньчжуров, только что объединенных князем Нурхаци[58]. После этого Китай находился в каталепсии двести лет, что дало повод европейским наблюдателям расценить временную летаргию как неотъемлемое свойство китайской культуры. На самом же деле тут была не болезнь растущей культуры, а закономерное старение этноса, прожившего более тысячи лет (581-1683).

Как ни странно, фаза обскурации не всегда приводит этнос к гибели, хотя всегда наносит этнической культуре непоправимый ущерб. Если обскурация развивается быстро и поблизости нет хищных соседей, стремящихся к захватам, то императив: "Будь таким, как мы" встречает логичную реакцию: "День, да мой!". В результате исчезает сама возможность сохранения этнической доминанты и любых коллективных мероприятий, даже разрушительных.. Направленное развитие вырождается в подобие "броуновского движения", в котором элементы - отдельные люди или небольшие консорции, сохранившие, хотя бы частично, традицию, получают возможность противостоять тенденции к прогрессивному упадку. При наличии даже небольшого пассионарного напряжения и инерции бытовых норм, выработанных этносом в предшествовавшие фазы, они консервируют отдельные "островки" культуры, создавая обманчивое впечатление того, что существование этноса как целостной системы не прекратилось. Это самообман. Система исчезла, уцелели только отдельные люди и их память о былом.

Фаза обскурации ужасна тем, что она является серией резких изменений уровня пассионарности, хотя и незначительных по абсолютной величине. Адаптация при столь быстрых и постоянных изменениях среды неизбежно запаздывает, и этнос гибнет как системная целостность.

Таким образом ясно, что пассионарии никого не вытесняют из этноса, но за счет своей избыточной энергии создают разнообразие, усложняющее этническую систему. А сложные системы устойчивее упрощенных.

Таков механизм этногенеза - природного процесса. И ясно, что ни идея Августина о граде Божием, ни гегелевская тяга к абсолюту, ни философская экзистенция Ясперса к объяснению этого явления неприменимы.

XXXVI. После конца

МЕМОРИАЛЬНАЯ ФАЗА

Память о прошлом переживает инерцию пассионарных импульсов, но удержать ее отдельные люди не в состоянии. Их усилия не встречают поддержки у современников, хотя они и небесплодны. Сочинения поэтов сохраняются как фольклор, шедевры художников становятся мотивами народного искусства, история подвигов защитников родины превращается в легенду или былину, где точность описаний противопоказана жанру.

Такую картину мы наблюдаем на Алтае. Там обитают шесть племен, из которых три северных - отюреченные угры, а три южных - осколки древних тюрок. Телесы - потомки тюркютов, теленгиты и телеуты - племена телесской группы, к которой принадлежали и уйгуры, а алтай-кижи - отрасль найманов, попавшая на Алтай в XII в. У всех есть богатый былинный эпос, многие сюжеты которого восходят к временам тюркютского каганата VI-VIII вв., погибшего в борьбе с империей Тан[59]. Спасшиеся от резни тюркюты укрылись в долинах Горного Алтая, ждали там времени своего возрождения и не дождались[60]. Они перешли в состояние, близкое к гомеостазу, но сохраняли свою героическую поэзию как память о прошлом.

Такую же память о событиях, не только древних, но и сравнительно недавних, сохранили киргизы Тянь-Шаня, джунгарские ойраты (о войне с китайцами в XVII в.), индейцы пуэбло (тэва) и многие другие, некогда могучие этносы, превратившиеся в малочисленные "племена". Кристаллизованная пассионарность - искусство спасло их от растворения среди соседей, от ассимиляции и связанных с ней унижений. Этносы, находящиеся в этой фазе этногенеза, всегда вызывали чувство глубокого уважения у ученых-этнографов и у "гармоничных" (в смысле градуса пассионарности) колонистов, находивших с аборигенами общий язык. Но у субпассионариев и хищных пассионариев возникала дикая неудержимая ненависть, исключавшая возможность мирного контакта. Особенно четко это прослеживается на истории Северной Америки.

Большая часть индейских племен, обитавших между берегом Атлантического океана и прерией, пережили свой динамический период еще до появления европейцев. Исключение составляли ирокезы, переселившиеся в бассейн озера Онтарио с запада незадолго до появления европейцев, и, возможно, семинолы. Те и другие сохраняли некоторую пассионарность и вызывали лютую ненависть белых колонистов. Зато алгонкины, древние обитатели этого края, и культурные натчезы, в Луизиане безжалостно истребленные французами, манданы, кри сделались в европейской литературе образцом мужества, честности, верности и прочих хороших качеств. Так их рисовали Фенимор Купер и Шатобриан. Но как только европейцы столкнулись с пассионарными индейцами: апачами, навахами, команчами... образ индейца омрачился. А тихие, трудолюбивые индейцы пуэбло вообще не снискали себе оценок. Европейских авторов больше интересовала их традиционная архитектура, нежели они сами. И это не случайно. Индейские земледельцы - народ очень древний, многое из своей культуры растерявший. Алгонкины многое сохранили, но не могли сохранить пассионарное напряжение, без которого было невозможно остаться независимыми, вследствие чего им пришлось дружить с французами и англичанами. А ирокезы умели отстаивать себя; их погубило только разделение во время восстания колоний. Часть их выступила за Англию, часть - за американцев... и их вырезали те и другие.

Этносов-изолятов, помнящих и ценящих былую культуру, можно найти очень много, но оказывается, что бывают субэтносы, отстраненные от поступательного движения превратностью исторической судьбы и сознательно предпочитающие консервацию бытового стереотипа, лишь бы сохранить дорогую им память о "прекрасном прошлом". Еще в начале XIX в. старообрядческие общины в Российской империи жили таким же образом. При Екатерине II старообрядцы были избавлены от гонений за веру и могли хранить обряды, которые они считали "старыми".

Последнее было искренним заблуждением. Они сохраняли не обычаи эпохи Андрея Рублева и Нила Сорского, а те, которые сложились к середине XVII в., когда после Смутного времени и польско-шведской интервенции реакция на все иноземное стала очень острой. Но. зафиксировав именно этот момент интеллектуальной и эстетической жизни России, они не хотели от него отказаться. И жить так они могли бы неограниченно долго, если бы их не размывало окружение - живая, бушующая действительность, реально протекающие процессы этногенеза.

Противники основателей старообрядчества - скоморохи оказались в таком же положении. Высланные в XVII в. на Север за то, что они своими песнями, плясками, маскарадами и сюжетами былин отвлекали людей от соблюдения постов и церковных обрядов, эти несчастные артисты передавали свое искусство детям до тех пор, пока на них не наткнулись фольклористы, т.е. до середины XIX в. К счастью, было еще не поздно. Многое успели записать и опубликовать. Так, благодаря столкновению с маленькой конвиксией (даже не субэтносом), находящейся в мемориальной фазе, мы знаем, что наши предки были не дикими, не безграмотными, не тупицами, ждавшими просвещения из Европы. Ибо безграмотность пришла позже - с вытеснением старой традиции полуобразованием, т.е. в XIX веке.

Приведенные примеры свидетельствуют, что после конца динамических фаз этногенеза уцелевшие люди отнюдь не становятся хуже, т.е. слабее, глупее тех, которые до сих пор составляли подавляющее большинство этноса. Изменяются не люди, а этническая системная целостность. Раньше рядом с большинством были пассионарные "дрожжи", будоражащие, многим мешающие, но придающие системе, т.е. этносу, сопротивляемость и стремление к переменам. Тогда идеал, точнее, далекий прогноз - это развитие, а теперь - консервация. Агрессивность этнической системы, естественно, исчезает, резистентность снижается, а закон пассионарной энтропии продолжает действовать. Только взамен приобретений идут утраты. И тут многое зависит от характера этнического окружения.

Субэтнос, потерявший инерцию развития, конечно, обречен, но люди, его составляющие, имеют возможность смешаться с другими субэтносами внутри своего этноса. Здесь они свои, и убивать их не будут. Но когда беззащитный этнос окружен представителями иных суперэтносов, это создает картину, от которой холодеет кровь. Англичане не считали тасманийцев за людей и устраивали на них облавы. Аргентинцы провели "отстрел" тэульчей (патагонцев), а огнеземельцам продавали одеяла, зараженные оспой. Негры банту ловили бушменов для использования их на тяжелых работах, а их самих обращали в рабство буры. Чтобы отбиваться от беспощадного врага, этносу приходилось тратить остаток пассионарности; ведь отбивались-то храбрейшие, т.е. наиболее энергичные. А субпассионарии укрывались как могли, благодаря чему продлевали себе жизнь, но без всякой надежды на победу. Вот механизм трагедии этносов, которых этнографы-эволюционисты окрестили "примитивными".

Но даже если эти островки культуры в море невежества и свирепости в состоянии выстоять и не погрузиться в хаос, уничтожающий сам себя, то они бессильны против последней реликтовой фазы, предшествующей гомеостазу, где потомки членов наиболее вялых конвиксий, давно потерявших пассионарное напряжение, руководствуются императивом: "Будь сам собой доволен, тролль", ибо это уже не члены этноса как системы, а подобие троллей, обитавших в кустах и ущельях по верованиям древних норвежцев. Фраза же взята из Ибсена, потому что уж очень сюда подходит. Она означает: "Старайся не мешать другим, не докучай им, а сам не грусти и не жалей ни о чем".

Истребление таких милых безобидных людей, честных, гостеприимных и доброжелательных, подобно убийству детей, это преступление, которому нет оправдания.

ПЕРЕХОД В НИКУДА

Казалось бы, возможен и иной исход - изоляция. Хочется думать, что в благоприятных условиях, без давления извне этнос мог бы бесконечно хранить свою оригинальную культуру и отработанный стереотип поведения. Пусть все вокруг рассыпается в труху или перемалывается пассионарными толчками - был бы мир, и этнос будет воспроизводить сам себя. Так думают многие наивные люди.

Но дело в том, что вместе с памятью о прошлом люди последней фазы этногенеза теряют ощущение времени сначала за пределами своей индивидуальной или семейной биографии - "живой хронологии"[61]. В конечных этапах они ограничиваются констатацией времен года и даже просто дня и ночи. Последнее автор сам наблюдал у чукчей: смена времен года находилась вне их внимания. Вместе с этим чукчи - прекрасные охотники, обладают развитой мифологией, очень храбры и сметливы. Отсутствие хронологии отнюдь не мешает им жить.

Сходную картину рисуют европейцы, близко общавшиеся с пигмеями Центральной Африки. Пигмей не знает, сколько ему лет, потому что год для него - слишком большой срок, и потому что у него нет нужды считать свои годы. В остальном пигмеи очень неглупы, великолепно ориентируются в тропическом лесу, где сразу теряют направление не только европейцы, но и банту.

Последние живут с пигмеями в тесном контакте, используя их как проводников, за что снабжают изделиями из железа, ибо банту - великолепные кузнецы. И вот что важно для нашей темы: платить пигмеям за услуги необходимо тут же, не предлагая аванса, ибо они работают только для того, чтобы удовлетворить насущную нужду или прихоть.

Вот наглядный пример. Пигмеи умеют то, чего не умеет никто, кроме них, - строить из лиан мосты через широкие реки. Через узкую реку перейти можно, а через большую переплывать опасно - крокодилы. И поэтому надо построить мост, а материал - лианы и два дерева - на одном берегу и на другом. Так вот что пигмеи делают: привязывают к пальме на берегу лиану, за нее хватается парень, и его раскачивают так, чтобы он долетел до второго берега и там схватился за другую пальму; если он промахнется, лиана стремительно возвратится обратно, и его может убить о ствол дерева. Это очень опасное дело, но пигмеи прекрасно с ним справляются. Потом по первой лиане они протягивают другие и делают великолепный висячий мост. Один американский кинооператор хотел это снять и обратился к знакомому пигмею. Американец пообещал хорошо заплатить. Но пигмей ответил: "Нет, ничего не буду делать, мне от тебя ничего не надо, я уже на тебя работал, ты мне дал нож - есть нож, ты мне дал котел - есть котел, ты мне дал еще стамеску - очень хороша, спасибо. А мне больше ничего не надо, зачем же я буду рисковать?" - "Так, в запас". - "Чего? В какой запас, я не понимаю, что ты говоришь, глупый белый человек". Тогда американец все-таки додумался. Он разузнал, что этот пигмей хочет жениться, а жену надо выкупить. Женщина у пигмеев - ценность, за нее надо платить, за ней надо ухаживать, женщина - большое дело. Он говорит: "Выкуплю тебе невесту, вот только сделай мост". И тот ему сделал мост и получил невесту.

Но понятия "запас", "будущее" пигмеям чужды, равно как и прошлое до рождения данного пигмея. То и другое его просто не интересует. Контакт с банту поддерживает пигмеев, стимулирует их, при этом не лишая их привычной географической среды, ибо на тропические дебри никто никогда не покушался. Благодаря сложившемуся симбиозу пигмеи живут веками.

Таким образом оказывается, что этносы, потерявшие былую пассионарность, могут существовать за счет пассионарности соседнего этноса, передаваемой даже не естественным путем, а через системные связи. Симбиоз - это усложненная система, выгодная для обеих сторон. Единственная опасность здесь кроется в попытках перевести этнический контакт в модус ассимиляции, но это всегда возрастная болезнь финальных фаз, когда люди, вместо того чтобы изучать окружающую действительность, начинают ее измышлять. Еще никому не удалось найти более удачный вариант, чем есть в природе.

Итак, даже для финальных фаз этногенеза нужна пассионарность, хотя бы заимствованная. Вот почему пассионарные толчки не только губят, но и спасают этносы, находящиеся в соседстве с ареалом толчка.

Но если этнос этой фазы находится в полной изоляции и пассионарный толчок проходит мимо места его обитания, то приходит конец, еще более печальный. Обратимся к фактам, ибо логике никто не захочет верить.

На Малом Андамане, в чудном климате, среди роскошной природы живет небольшое негроидное племя онгхи. Никто их никогда не обижал. Там устроен заповедник и даже туристов не пускают. Жители мирные, приветливые, честные, очень чистоплотные. Кормятся они собирательством и рыбной ловлей. Болезни там редкость, а если что случится - дирекция заповедника оказывает помощь. Казалось бы, рай, а население сокращается. Они попросту ленятся жить. Иной раз предпочитают поголодать, чем искать пищу; женщины не хотят рожать; детей учат только одному - плавать. Взрослые хотят от цивилизованного мира только одного - табака[62]. При всем этом онгхи весьма чутки к справедливости и не переносят обиды. Женщины их целомудренны, и когда заезжий бирманец попытался за ними поухаживать, онгхи убили его, а затем сообщили об этом начальству, но не как о своей провинности, а как о наведении порядка; разумеется, о наказании их не возникло и речи. И правильно! Нечего было лезть в чужой этнос.

Но вот что странно. Директор отделения департамента антропологии, образованный индус Чоудхури сказал автору очерка: "...онгхи живут так. как жило человечество 20 тысяч лет назад. Для них ничего не изменилось. Питаются они тем, что дает природа, а тепло им дают солнце и костер"[63].

Вот сила гипноза некритически воспринятой эволюционной теории этногенеза. А как, по мнению индийского ученого, попали на Андаманские острова предки онгхи? Ведь они должны были знать не только каботажное мореплавание: да и вряд ли они плыли по Индийскому, очень бурному океану наобум. Луки и стрелы тоже надо было изобрести или позаимствовать у соседей. Брачные обычаи, запрещающие даже в случае раннего вдовства повторный брак и ограничивающие браки с близкими родственниками, - отнюдь не примитив. Язык онгхи неизвестен, потому что индийские этнографы его еще не выучили. Но когда это случится, то наверняка окажется, что у онгхи есть воспоминания о предках, мифы и сказки, еще не совсем забытые. Но жизненный тонус онгхи понижен. Четвертая часть молодых женщин бесплодны. Если бы так же обстояло дело 20 тыс. лет назад, то предки онгхи давно бы вымерли.

Нет, онгхи и подобные им этносы - не дети, а старички. Без пассионарности люди менее приспособлены к жизни на Земле, чем животные. Те в стабильных и благоприятных условиях не вымирают. Даже крокодилы на тех же Андамаках при появлении охотников с ружьями научились прятаться. Аборигенов с луками они не боялись[64].

На этом уровне пассионарности кончаются этногенезы.

Но кроме прямых процессов этногенеза, лежащих в биосфере и потому не инициирующих феноменов деструкции, есть нарушения развития, при которых возникают необратимые упрощения экосистем. На них мы сосредоточим особое внимание.

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Вернадский В. И. Химическое строение Земли и ее окружения. С. 135.

[2] Здесь и ниже высказывания идеалистических философов Запада приводятся по кн.; Кон И. М. философский идеализм и кризис буржуазной мысли. М., 1939. С. 156. - Далее отсылки к этой книге даются в тексте.

[3] Jaspers К. Vom Urspning und Ziel der Geschichte. Zurich, 1949.

[4] По существу, К. Ясперс выделил факт, который он понял как появление особой породы людей, обретших способность к интеллектуальному развитию в отличие от прочих, которые остались на уровне полуживотных "примитивов". Он уловил сходство акматических фаз этногенеза, но пренебрег историко-географическим разнообразием разных регионов.

[5] Дуглас У. О. Трехсотлетняя война. Хроника экологического бедствия. М., 1975. С. 153

[6] Там же. С. 33.

[7] Там же. С. 153.

[8] Цит. по: Дорст Д. До того как умрет природа. С. 45.

[9] Гумилев Л. Н. Этногенез в аспекте географии //Вестник ЛГУ. 1970. ╧ 12. С. 89.

[10] Варанги (по-русски - "варяги") - иностранцы, нанятые на военную службу.

[11] Подробнее см.: Гумилев Л. Н. Поиски вымышленного царства, С. 229-304.

[12] История стран зарубежной Азии в Средние века /Под ред. А. М. Голдобина. М., 1970. С. 207.

[13] Васильев В. П. История древности восточной части Средней Азии от Х до XIII века. СПб., 1857. С. 227.

[14] Христианскую общину рассматривали в разных аспектах: как социальное движение рабов, как секту, как образование "внутреннего пролетариата" (А. Тойнби). Мы предлагаем этнологический аспект, освещающий проблему с иной стороны.

[15] Зелинский Ф.Ф. Соперники христианства. СПб., 1910; Николаев Ю. В поисках за божеством. СПб., 1913.

[16] Моммзен Т. История Рима: В 4 т. Т. 5. М., 1949. С. 440.

[17] Козлов В. Я. Динамика численности народов. М., 1969. Табл. 12.

[18] Моммзен Т. История Рима. Т. 3. М.. 1941. С. 440.

[19] Дим Ш. Основные проблемы византийской истории. М., 1947. С. 71.

[20] История Византии: В 3 т. /Под ред. С.Д. Сказкина. Т. 1. М., 1967. С. 168.

[21] Македоний учил, что Дух Святой не лицо Троицы, а сотворен.

[22] Martial R. Vie et cons lance des Races. Paris, 1939. P. 80.

[23] Об этом прекрасно написал О. Тьерри в "Рассказах из времен Меровингов". Он показал, что бывает, "когда земля лежит под паром".

[24] Дорст Ж. До того как умрет природа. С. 39.

[25] Подробнее см.: Шевеленко А. Я. К типологии генезиса феодализма //Вопросы истории. 1971. ╧ 1. С. 97-107.

[26] Литература вопроса весьма обширна, но нужные сводные данные можно почерпнуть в следующих книгах: Диего де Ланда. Сообщение о делах в Юкатане, 1566 г. /Пер., вводная статья и примечания Ю. В. Кнорозова. М.; Л., 1955; Инка Горсиласо де ла Вега. История государства инков /Пер. В. А. Кузмищева; Под ред. Ю. В. Кнорозова. Л., 1974 и мн. др. Полезное, хотя и неполное, обобщение см.: Стингл М. Индейцы без томагавков. М., 1971.

[27] Героические чанки в этом зеленом аду уцелели. Их потомки обнаружены в верховьях Амазонки после написания этих строк.

[28] Башилов В. А. Древние цивилизации Перу и Боливии. М., 1972. С. 196-197.

[29] См.: Аверкнева Ю.П. Индейцы Северной Америки. М.. 1974. С. 172.- Попытка опровергнуть эту концепцию путем привлечения данных археологии не убедительна по характеру аргументации (см.: Там же. С. 174-176).

[30] Парке Г. История Мексики. М., 1949. С. 93.

[31] Там же. С. 102-103.

[32] Там же. С. 97.

[33] Там же. С. 123.

[34] Гумилев Л. Н. 1) Троецарствие в Китае //Доклады ВГО. Вып. 5. Л., 1967. С. 107-127; 2) Хунны в Китае. С. 235.

[35] См.: Лозинский С. Г. Роковая книга средневековья //Монахи Я. Шпренгер и Г. Инститорис. Молот ведьм /Пер. с лат. Н. Цветкова. М., 1932. с. 8-9.

[36] Эдикт Ротара 643 г. запрещал верить в стриг или ламий (вампиров) и не допускал "убийства женщин, обвиненных в колдовстве, безумцами" (Там же).

[37] Первый саксонский капитулярий 787 г. (Там же).

[38] Орлов М. А. История сношения человека с диаволом. СПб., 1904. С. 183- 184. - Эта книга, вопреки заглавию, модному для эпохи издания, представляет собой вполне серьезное исследование по средневековому фольклору.

[39] Лозинский С. Г. Роковая книга средневековья. С. 10.

[40] Орлов М. А. Указ. соч. С. 132. 135.

[41] Там же. С. 134.

[42] Там же. С. 183.

[43] Поскольку все этносы подвержены энтропийному процессу рассеивания энергии - пассионарности, то слово "отсталость" означает, что этнос еще достаточно богат этой энергией, подобно тому как горячий предмет еще не успел остыть.

[44] Под силами природы здесь подразумеваются грандиозные изменения ландшафта. Например, трансгрессия мора, извержение вулкана на острове, вековая засуха, эпидемия, вызванная новорожденным или занесенным ви-русом, и т.п.

[45] Зомбарт В. Буржуа. М., 6. г. С. 7-9. - Дальнейшие ссылки на это издание даются в тексте

[46] Цит. по: Дуглас У. О. Трехсотлетняя война. С. 161

[47] Гумилев Л. Н. Гетерохронность увлажнения Евразии в Средние века //Вестник ЛГУ. 1966

[48] Гумилев Л. Н. Хунны в Китае. С. 12, 115-117,

[49] Гумилев Л. Н. Хунну.

[50] Гумилев Л. Н. Древние тюрки.

[51] Гумилев Л. Н. Поиски вымышленного царства.

[52] Воробьев М. В. Этнос в Средние века (на материале этногенеза чжурчженей) //Доклады отделений и комиссий Всесоюзного Географического существа СССР. Вып. 3. 1967. С. 58- 73.

[53] Начиная с VII в. до н.э. в Вавилоне сменился даже язык - вошел в употребление арамейский, на котором говорили в Сирии. Очень велика была, прослойка евреев, приведенных в Вавилон Навуходоносором; многое из них после прекращения плена не смогли доказать свое иудейское происхождение и остались в Вавилоне. Вавилон в VI в. до н.э. превратился из столицы моноэтничного Аккада в урбанистическую агломерацию (зону этнического контакта) (см.: Белявский В. А. Этнос в древнем мире //Доклады отделений и комиссий Всесоюзного Географического общества СССР. Вып. 3. 1967. С. 24-27)

[54] Белявский В. А. Вавилон легендарный и Вавилон исторический. М., 1971, С. 96- 97, 174.

[55] Там же. С. 298-299.

[56] Конрад Н. И. Запад в Восток. С. 119-151.

[57] Фирдоуси. Шах-Наме: В 2 т. /Под ред. Д.Е. Бертельс. Т. 1. М., 1963. Т. 2. М., 1962. См.: Османов М. Н. Фирдоуси. Жизнь и творчество. М., C. 191

[58] Маньчжуры, этнос тунгусской группы, начали завоевание Китая в 1644 г., закончили в 1683 г., чем прекратили самостоятельное существование китайского национального государства. Вплоть до 1911 г. Срединная равнина, которую мы называем Китай, была провинцией Маньчжурии, а народ, там живший, - китайцы - бесправен и угнетен. Считать династию Цинь китайской, как постоянно делается, нет оснований.

[59] Гумилев Л. Н. Древние тюрки. С. 346-348; Жирмунский В. М. Сказание об Алпамыше и богатырская сказка. М., 1960; Малчи-Мерген: Алтайский героический эпос /Подготовил Н. У. Улагашев. 1947; Умгашев Н. Алтай-Бучай. Новосибирск, 1941; Граф А., Кучияк П. Алтайские сказки. М., 1939.

[60] Гумилев Л. Н. Алтайская ветвь тюрок-тугю //Советская археология. 1959. ╧ 1. С. 105-114.

[61] Подробнее см.: Гумилев Л. Н. Этнос и категория времени //Доклады Всесоюзного Географического общества СССР. Вып. 15. 1970. С. 143-155.

[62] Вайдья С. Острова, залитые солнцем//На суше и на море. М., 1968. С.325--351.

[63] Там же. С. 326.

[64] Там же. С. 346, 350.

[ << ] [ Начала Этногенеза ] [ Оглавление ] [ >> ]