Труды Льва Гумилёва АнналыВведение Исторические карты Поиск Дискуссия   ? / !     @

Реклама в Интернет

Глава I

ВОЗНИКНОВЕНИЕ ЗЕМЛЕДЕЛИЯ, СКОТОВОДСТВА И РЕМЕСЛА. ОБЩИЕ ЧЕРТЫ ПЕРВОГО ПЕРИОДА ИСТОРИИ ДРЕВНЕГО МИРА И ПРОБЛЕМА ПУТЕЙ РАЗВИТИЯ

1. ПРЕДПОСЫЛКИ ОБРАЗОВАНИЯ ПЕРВОГО КЛАССОВОГО ОБЩЕСТВА

Род "Человек" (Homo) выделился из царства животных свыше двух миллионов лет назад, с конца древнекаменного века - сорок тысяч лет - существует вид "Человек разумный" (Homo sapiens sapiens). От своих предков, принадлежавших к более древним человеческим видам, Человек разумный унаследовал умение трудиться и производить для этого простейшие орудия. Однако от конца древнекаменного века - тридцать тысяч лет своей истории - он все еще, так же как и эти его предки, только извлекал для себя дары природы с помощью произведенных им орудий, но не воспроизводил ее плоды снова. Его способы добывания пищи - собирательство дикорастущих растений, охота и рыболовство, - конечно, были трудом; мало того, для поддержания своего существования человеку и тогда уже нужно было не только производство, но и воспроизводство орудий труда; но сами добываемые им продукты природы он воспроизводить не умел. Поэтому жизнь человеческих коллективов (общин, обычно объединявшихся по родству) в огромной степени зависела от внешних природных, даже климатических условий, от обилия или скудости добычи, от случайной удачи; удача же сменялась периодами голода, смертность была очень высока, особенно среди детей и пожилых. На огромных пространствах Земного шара людей было очень мало, и число их почти не увеличивалось или увеличивалось крайне медленно.

Положение изменилось, когда 10 - 12 тыс. лет назад в экологически благоприятных регионах некоторые из человеческих общин научились сеять хлеб, обеспечивавший их пищей круглый год, и разводить скот, что позволило им регулярно питаться мясом, а также молоком и сыром (творогом); скот обеспечивал их шкурами и кожей лучше, чем охотничья добыча, и, кроме того, давал еще и шерсть, которую люди научились прясть и ткать. Вскоре после этого люди смогли сменить пещерное жилище, шалаши из веток и землянки на постоянные дома из глины или обмазанного глиной камня, а затем и из сырцового кирпича. Оседлая жизнь, как полагают, способствовала увеличению рождаемости. Жизнь общины стала более обеспеченной, смертность несколько снизилась, рост населения от поколения к поколению становился заметным, и первые земледельцы-скотоводы начали расселяться все шире по поверхности Земли.

Впервые люди достигли этих успехов в теплой зоне Восточного полушария. Это была эпоха, когда на севере Европы и Азии еще не полностью исчезли следы Великого оледенения. Значительная часть Европы и Азии была занята тайгой, отделенной от ледяной зоны полосой тундры. Полуострова Италии, Греции, Малой Азии, Южный Китай и Индокитай покрывали обширные лиственные леса, пространства Северной Африки, Аравии и других районов Ближнего и Среднего Востока вплоть до Северного Китая - где сейчас сухая степь или выжженная пустыня, - были заняты лесостепью. Южнее, в Африке, росли густые тропические леса.

Наиболее благоприятными для жизни человечества были лесостепи, но и здесь не везде условия были достаточно подходящими для перехода к земледелию и скотоводству. Требовалось, чтобы в той местности росли дикие злаки, годные в пищу и для посева, и жили дикие животные, пригодные для одомашнивания. Первым злаком, который люди стали сначала сжинать в диком виде (с помощью деревянных или костяных серпов со вставленными кремневыми зубьями), а затем и сеять, был ячмень, росший на нагорьях Малой Азии, Палестины, Ирана и Южной Туркмении, а также в Северной Африке. Позже были окультурены и другие злаки. Где это произошло раньше всего, сказать трудно, во всяком случае в Палестине, Малой Азии и на западных склонах Иранского нагорья хлеб сеяли уже между Х и VIII тысячелетиями до х.э., а в Египте, на Дунае и Балканах и в Южной Туркмении его стали сеять не позже VI тысячелетия до х.э. Примерно в ту же эпоху и в тех же местах приручили козу, овцу, осла (собаку приручили гораздо раньше еще охотники древнекаменного века); позже был одомашнен крупный рогатый скот и кое-где - свинья. С VIII - VI тысячелетий до х.э., когда люди научились делать более совершенные шлифованные каменные орудия, плетеные корзины, ткани и обожженную на огне глиняную посуду, что позволило лучше готовить и хранить пищу, жизненный уровень людей еще несколько повысился.

Климат в теплой зоне Северного полушария с исчезновением ледников становился все суше; предгорное земледелие все более основывалось не на дождевом орошении, а на запруживании ручьев и отведении канав на поля. Люди же северной и южной лесных зон, по-прежнему немногочисленные, еще долго не могли перенять достижения людей лесостепи и степных нагорий: тогдашними орудиями сводить леса, чтобы обрабатывать землю, было невозможно.

Археологи прослеживают значительный технический прогресс от позднего этапа древнекаменного века, когда впервые стал господствовать Homo sapiens sapiens, через промежуточный период мезолита, на который в теплой зоне падает, между прочим, изобретение земледелия и скотоводства, до новокаменного века (неолита) - времени шлифованных каменных орудий и изобретения тканей и глиняной посуды. Но даже наиболее развитые неолитические общины Северной Африки, Ближнего и Среднего Востока не могли достичь уровня цивилизации. Целью их производства и воспроизводства было по-прежнему простое поддержание существования общины и ее членов, запасы же удавалось накапливать лишь на самые крайние случаи - для спасения от неожиданных природных бедствий и т.п. Обработка земли роговыми и каменными мотыгами даже на самых мягких почвах была тяжелейшим трудом, дававшим хотя и надежное, но очень скудное пропитание. Прирученные дикие козы и овцы давали еще очень мало шерсти, мало молока; молочные продукты и мясо надо было быстро потреблять, потому что долго хранить их не умели. Лишь в Малой Азии, Сирии и Палестине уже в VIII - VI тысячелетиях до х.э. возникали развитые и богатые поселки, иногда даже окруженные стеной (значит, было что похищать и что защищать!), однако это были исключения, и эти древнейшие культуры (Иерихон в Палестине, Чатал-Хююк в Малой Азии) в цивилизации не развились.

С ростом земледельческого населения в предгорьях часть его стала уходить все далее в глубь степей. По мере того как подобные родо-племенные группы удалялись от районов более или менее обеспеченного дождевого или ручьевого орошения, в их хозяйстве все большее значение приобретал выпас скота, а посев ячменя и полбы, как экономически менее надежный, играл все более подсобную роль. Однако, не одомашнив еще ни коня, ни верблюда, скотоводы не могли совершать далеких сезонных перекочевок, необходимых для восстановления травяного покрова на пастбищах, и вообще они не могли еще слишком далеко отходить от воды. Да и земледелие они обычно не совсем забрасывали. Когда же в результате хищнического скармливания овцам и козам скудных южных степных пастбищ или после какого-либо периода катастрофических засух выпас скота в данном районе становился невозможным, скотоводы массами переселялись в другие места. Так в течение VI - III тысячелетий до х.э. совершалось расселение афразийских племен по Северной Африке, а также по степным районам Ближнего Востока (Аравии, Сирии, Месопотамии, где расселялась семитоязычная часть племен афразийской языковой семьи) [1], а начиная с IV тысячелетия до х.э. из своей прародины (которую мы склонны помещать между Балканами и Дунаем, хотя предложены и другие локализации) расселялись на юго-восток, на юг, на восток и на запад племена индоевропейской языковой семьи.

При этом надлежит помнить, что население Земли тогда было очень редким, а передвижение племен приводило, по данным исторической лингвистики, не столько к уничтожению или вытеснению коренных племен, сколько к ассимиляции пришлого населения с коренным, так что в этническом (но не в языковом) отношении волна дальнейшего передвижения могла совершенно отличаться от первоначальной. Люди, принесшие в VI - V тысячелетиях до х.э. афразийские (семито-хамитские) языки в глубь Африки, и люди, с которыми во II - I тысячелетиях до х.э. индоевропейские языки пришли к берегам Бенгальского залива (совр. Бангладеш), нисколько не походили по внешнему облику и культуре на тех, которые дали первый толчок распространению земледельческо-скотоводческих племен - и вместе с тем их языков - в Африке и Западной Азии (вероятно, в VII - VI тысячелетиях до х.э.) и в Европе (вероятно, в IV - III тысячелетиях до х.э.).

Хотя эти относительно подвижные скотоводческо-земледельческие племена еще не были истинными кочевниками, мы вправе все же говорить об отделении земледельцев, сидевших на орошенных землях, от скотоводов-полуземледельцев степей, как о первом великом разделении труда. Между земледельцами и скотоводами уже тогда установился обмен; впрочем, он был необходим и раньше - ведь уже в позднекаменном веке ни одна группа людей не могла обеспечить себя всем необходимым ей без обмена, предметом который был, например, камень, годный для изготовления орудий (кремень, обсидиан). Такой камень на земле относительно редок. С открытием первых металлов (золота, меди, серебра) начался также и обмен металлов на различные ремесленные изделия, например ткани, причем обмен шел из рук в руки на незначительные расстояния.

2. ПЕРВЫЙ ПУТЬ РАЗВИТИЯ ОБЩЕСТВ РАННЕЙ ДРЕВНОСТИ

В процессе расселения общин от первоначальных центров земледелия в предгорных районах Ближнего и Среднего Востока незаметно произошли и другие события, имевшие, быть может, еще большее значение для истории всего человечества.

Между VI и III тысячелетиями до х.э. земледельцами-скотоводами были освоены долины трех великих рек Африки и Азии: Нила, нижнего Евфрата и Инда, а также рек Карун и Керхе восточнее нынешнего Ирака. По мере того как часть населения земледельческих общин в предгорьях вытеснялась или сама уходила все дальше в степь, некоторые группы были вынуждены отойти на равнины, периодически заливавшиеся водами этих трех рек. Здесь они встретили весьма неблагоприятные условия. Все три реки текут через зону пустыни или очень жарких сухих степей, где хлеб не может расти без искусственного орошения; в то же время все три реки периодически сильно разливаются, надолго наводняя и заболачивая большие пространства. Поэтому посевы либо не вовремя затоплялись разливом, либо сгорали от солнца, когда вода спадала. Вследствие этого земледелие здесь долгое время удавалось много хуже, чем в предгорьях, питание было менее надежно обеспечено. К тому же, например, в долине нижнего Евфрата не было ни строительного леса (а только гигантский тростник), ни такого камня, который был бы годен для изготовления орудий. Не было здесь и металлов, поэтому жители этой долины должны были обходиться тростниковыми и глиняными орудиями или выменивать камень у ближних племен, в то время как их соседи уже давно освоили медь. Конечно, медь была вчуже известна и этим племенам, но выменивать ее им было гораздо труднее. Прошло много десятков поколений, пока обитатели великих речных долин справились с задачей рационального использования разливов для целей земледелия. Это была первая в истории человечества победа над природной стихией, подчинение ее человеку.

Достигнуто это было разными путями. В долине Нила разлив начинается в июне и держится до октября. Люди научились разгораживать заливаемые поля земляными валами; отстаиваясь между ними, нильская вода отлагала плодородный ил, затем воду спускали, а ил между валов сохранял такое количество влаги, что ее хватало не только на период посева, но и на период выращивания злаков; к тому же ил был прекрасным удобрением. В долине нижнего Евфрата река довольно нерегулярно разливалась весной; воды ее отводили в специальные водохранилища, откуда их можно было несколько раз в течение вегетационного периода подавать на поля. Собственные методы укрощения рек были найдены и для Керхе, Каруна и Инда (для последнего - позже всего, лишь в середине III тысячелетия до х.э.).

Не следует думать, что создавалась система ирригации и мелиорации для всей реки: на самом деле возникали только местные системы, какие были под силу объединению немногих общин, но и это было огромным достижением, которым жители долин были обязаны своей организованности и кооперации. Применение в широких масштабах организованного труда многих работников, действующих по единому плану, - одно из важнейших достижений, которые были подарены человечеству первыми цивилизациями. Как именно организовывалась работа, мы не знаем, потому что в то время еще не было письменности и никаких записей до нас не дошло. Но замечено, что там, где для создания продуктивного земледелия требовалась кооперация общин, уже в самые ранние периоды цивилизации выделялись своим могуществом и богатством храмы и культовые вожди, в гораздо большей мере, чем там, где земледелие основывалось на дождевом или ручьевом орошении и больших общих работ не требовалось. Поэтому предполагают, что организация мелиоративно-ирригационных работ поручалась жрецам. Не случайно на древнейших изобразительных памятниках Египта и Шумера вождь-жрец - предшественник царя - нередко изображался исполняющим земледельческий обряд.

Освоение речной ирригации на том уровне развития производительных сил (медно-каменный век) было возможно только там, где почва была достаточно мягкой, берега рек не слишком круты и каменисты, течение не слишком быстрое. Поэтому даже в пределах субтропической, пустынно-степной, степной и лесостепной зон многие реки, в том числе соседний с Евфратом Тигр, Араке и Кура, Сырдарья и Амударья и др., для создания на их базе ирригационных цивилизаций еще не годились; их воды стали использоваться человеком гораздо позже.

Но там, где организованная речная ирригация оказалась возможна и где почва была образована из плодородного наносного ила, урожаи стали быстро расти, чему способствовало также введение плужной вспашки, наряду с мотыжной (сначала на ослах, а потом и на волах), и общее усовершенствование техники обработки земли. Эта техника сохранялась потом почти без изменений тысячелетиями. В Египте и в Шумере уже к концу IV тысячелетия до х.э. посевы легко давали, по-видимому, десятикратные, двадцатикратные и большие урожаи. А это значит, что каждый человек стал производить значительно больше, чем было нужно для его собственного пропитания. Рост урожаев был исключительно благоприятен и для развития скотоводства, а развитое скотоводство способствует еще большему повышению жизненного уровня людей. Община оказалась в состоянии не только прокормить помимо работников нетрудоспособных, т.е. детей и стариков, не только создать надежный продовольственный резерв, но и освободить часть своих работоспособных людей от сельскохозяйственного труда. Это способствовало быстрому росту специализированного ремесла: гончарного, ткацкого, плетельного, кораблестроительного, камнерезного, медницкого и др. Особое значение имело освоение меди, сначала использовавшейся просто как один из видов камня, но вскоре ставшей применяться для ковки, а затем и для литья. Из меди можно было изготовлять множество орудий и оружия, которые нельзя было сделать из камня, дерева или кости и которые к тому же даже в случае поломки могли быть переплавлены и вновь использованы. Отделение ремесла от земледелия было вторым великим разделением труда.

Дальнейший рост прибавочного земледельческо-скотоводческого продукта позволил освободить часть членов общины от всякого производительного труда. Кто же были те, кто мог освободиться от такого труда и содержать себя за счет труда других? Образование господствующего класса, без сомнения, представляло собой сложный, далеко не прямолинейный процесс. Уже в недрах первобытного общества структура коллектива людей была однородной. Конечно, там не существовало антагонистических социально-экономических классов, т.е. исторически сложившихся групп людей, противостоящих друг другу в процессе производства и различающихся друг от друга по их отношению к собственности на средства производства и по своим противоположным общественным интересам. Но община могла включать различные возрастные группы, союзы - мужские и культовые; военные вожди могли среди массы общинников иметь группы своих личных вооруженных приверженцев; вероятно, в отдельных случаях оставляли жизнь пленным, захваченным в стычках с соседями, - таких пленных иногда усыновляли, включая в состав домашней общины на общих основаниях, иногда же держали их в общине в рабском состоянии.

Домашняя община состояла из ее главы - мужчины-патриарха и его сыновей с их женами и детьми; пока патриарх был жив, все члены общины и зависимые от них лица подчинялись его полной, практически неограниченной власти. Если домашняя община после смерти патриарха не разделялась, то могла постепенно включить в себя целый род вместе с женами его членов-мужчин (браки внутри рода чаще всего запрещались во избежание внутренних распрей, и жены, как правило, принадлежали к другим родам). В первобытном обществе род был обыкновенно частью племени, т.е. большого объединения людей, связанных между собой реальным или предполагаемым родством по мужской или по женской линии. Но в условиях земледельческого общества и с усилением роли обмена между общинами стало трудно сохранять тесное организационное и хозяйственное единство очень больших групп исключительно по признаку их родства, и племенные связи стали уступать место связям чисто соседским. Соседи же могли быть родичами и одноплеменниками, но могли ими и не быть. К моменту сложения первого классового общества место племенного объединения заняла территориальная (сельская или городская) община, т.е. группа господствующих и более или менее совместно распоряжающихся землей и водой "домов" (домашних общин). Территориальная община решала свои дела на общей сходке равных между собой воинов. Но столь многочисленное собрание не могло входить в детальное рассмотрение повседневных дел, которое поручалось поэтому совету старейшин - наиболее опытных представителей отдельных "домов", в принципе считавшихся равными между собой (хотя могли различаться общины "старшие" и "младшие" и т.п.). Народная сходка по большей части только одобряла принятое советом решение. Она же - а чаще совет - выбирала вождя (или двух вождей) в качестве командующего на войне и в качестве представителя общины перед непознанными силами мира, персонифицировавшимися в виде богов. Такое устройство общественного управления носит название военной демократии.

Естественно, что при возникновении прибавочного продукта размер его был недостаточен для того, чтобы можно было распределить на всех; в то же время не все в территориальной общине имели одинаковые возможности обеспечить себя за счет других. В наиболее благоприятном положении оказывались, с одной стороны, военный вождь и его приближенные, а с другой - главный жрец (он же, предполагают, был в странах речной ирригации и организатором орошения). Военный вождь и жрец могли совпадать в одном лице. Не в равных условиях по сравнению с массой общинников были, конечно, и члены совета старейшин, да и разные домашние общины могли иметь неодинаковые авторитет и силу.

Процесс образования классового общества подчинен строго логическим законам. Для наилучшего и наибольшего развития производительных сил и культурно-идеологического роста общества необходимо наличие лиц, освобожденных от производительного труда. Это не значит, что общество сознательно освобождает от производительного труда именно наилучших организаторов, наиболее глубоких мыслителей, самых замечательных художников, - отнюдь нет; излишек продукта, освобождающий от производительного труда, захватывают не те, которые способны его использовать наиболее рациональным образом, а те, кто смог. Те, в чьих руках кулачная, вооруженная или идеологическая сила, берут на себя также и организационные задачи. Большинство из них эксплуатирует чужой труд без пользы для общества; но какой-то процент выдвинувшихся составляют люди, которые действительно могут способствовать обществу в его техническом и культурном прогрессе.

Именно этот убыстрявшийся теперь прогресс позволяет нам называть уже самое первое классовое общество цивилизацией (от лат. cives - "гражданин", civilis - "гражданский", civitas - "гражданская община, город"). Ускорившимся прогрессом раннее классовое общество отличается от варварства, на уровне которого остается даже самое развитое первобытное общество.

Когда лишь некоторая часть общества извлекает пользу из прибавочного продукта, неизбежно возникает экономическое и социальное неравенство. Однако без такого неравенства, без развития тех возможностей для роста производительных сил, которые заложены в эксплуатации труда одних для выгоды других, при тогдашнем уровне развития производства прогресс был вообще невозможен. Но никто не согласится по доброй воле на уступку лишней доли общественного продукта кому-то другому. Вследствие этого необходим был аппарат насилия, который принуждал бы эксплуатируемый класс и все общество в целом к соблюдению установившихся новых порядков. Этим аппаратом является возникающее одновременно с классовым обществом государство с его административным персоналом, территориальным (вместо родо-племенного) принципом деления управляемой области, специальными вооруженными силами, отделенными от народа в целом (даже от его ополчения), и с налогами, собираемыми с населения на содержание государственного аппарата и вооруженных сил. Налоги могли иметь разную форму, иной раз совершенно отличную от современных.

В Шумере (о других "речных цивилизациях" мы меньше осведомлены) обеспечение общинной верхушки в III тысячелетии до х.э. происходило еще не столько путем взимания каких-либо поборов с массы населения (хотя были и поборы), сколько путем выделения из общинной территории больших пространств земли в пользу храмов и важнейших должностных лиц (а площадь орошаемой земли была сравнительно ограниченной). На этих землях работало немалое число людей. Они-то и составляли основную массу возникающего эксплуатируемого класса. Храмы имели особо важное значение для общины потому, что создаваемый в их хозяйствах продукт первоначально являлся общественным страховым фондом, а участие в храмовых жертвоприношениях предоставляло населению практически единственную возможность получать мясную пищу. При этом на больших пространствах храмовых земель легче было применять передовую сельскохозяйственную технику (плуги и т.п.), и здесь создавалась основная доля прибавочного продукта. Для массы же свободного населения, не входившего в состав образующегося государственного аппарата (куда мы должны включить и жречество [2]), выделение в пользу этого аппарата значительной части наиболее плодородной общинной земли и являлось формой налога. Кроме того, формами налога были ирригационные и строительные повинности и повинность воинского ополчения.

Важно отметить, что если на поздней ступени развития первобытного строя иногда создаются обширные племенные объединения (союзы племен, конфедерации), то первые государства всегда и всюду бывают мелкими, охватывая одну территориальную общину или несколько тесно связанных между собой общин. Такое государство, чтобы быть устойчивым, должно было по возможности иметь некоторые естественные границы: горы, окаймляющие долину, море, омывающее остров или полуостров, пустыню, окружающую орошенное одним магистральным каналом пространство, и т.п. Такой четко различимый район сложения государственности мы будем условно называть номом. Ном обычно имел центр в виде храма главного местного божества; вокруг селилась администрация, сооружались продовольственные и материальные склады, склады оружия; тут же были сосредоточены важнейшие мастерские ремесленников; все это для безопасности обносилось стеной, и образовывался город как центр маленького первичного государства. Назначением этого центра, его основной функцией (как и вообще города в классовом обществе) является сосредоточение, перераспределение и реализация прибавочного продукта. Все остальные функции города (военная, политическая, культурная и т.д.) - производные от основной. Естественно, что процесс образования городов хронологически более или менее совпадает с возникновением классового общества и государства, вследствие чего в западной науке момент перехода от первобытнообщинного строя к классовому нередко именуют "городской революцией". Термин этот неприемлем, так как основан лишь на признаке развития ремесленно-промышленных центров и не отмечает самого главного, что отличает последний этап первобытного общества (варварства) от цивилизации, т.е. общества граждан. Именно оно дает ключ к пониманию дальнейшей истории древнего общества.

Классовое расслоение общества впервые в мире произошло в Египте и на юге Месопотамии, т.е. в Шумере. В обоих регионах этот процесс имел свои особенности, которые определили всю дальнейшую историю египетской и шумерской цивилизаций - их специфические пути развития в пределах одного и того же способа производства. Первый из различных путей развития древнего общества на его ранних этапах лучше всего изучен именно на материале Шумера. В экономическом отношении общество Шумера разделялось на сектора. В один входили крупные хозяйства, которыми владели храмы и верхушка должностных лиц нарождающегося государства; эти хозяйства в течение первых столетий письменной истории постепенно вышли из ведения общинных органов самоуправления. В другой же сектор входили земли, свободное население которых участвовало в органах общинного самоуправления; этими землями в пределах территориальных общин владели домашние большесемейные общины во главе со своими патриархами. На третьем-четвертом поколении домашняя община обыкновенно разделялась, но вновь возникающие домашние общины продолжали считаться родственными, могли иметь общий культ предков, обычаи взаимопомощи и т.п.

В дальнейшем, хозяйства первого сектора стали собственностью государства, хозяйства же второго сектора остались в верховной собственности территориальных общин и во владении глав семей; практически владения последних отличались от полной собственности лишь тем, что пользоваться и распоряжаться землей могли только члены территориальных общин под контролем этих общин.

Общинники, т.е. свободные члены хозяйства второго (общинно-частного) сектора, как правило, работали на земле сами и с помощью только членов своей семьи. Однако в пределах домашних общин и в особенности между родственными домашними общинами существовало имущественное неравенство. Оно зависело от социального положения глав отдельных семей (так, некоторые общинники были жрецами, старейшинами и т.п.), от случайной удачи или неудачи, от умения отдельных членов распорядиться своими средствами, так как движимое имущество, в отличие от дома, поля или финиковой плантации, принадлежало лично каждому члену семьи. Некоторые семьи общинников - на основе обычаев взаимопомощи или же давая продукты в долг менее удачливым однообщинникам - могли пользоваться и чужим трудом; иногда имелись и рабы, о которых речь пойдет ниже.

Люди, расселенные на землях, составивших впоследствии государственный сектор, владели землей условно - она выдавалась им для пропитания и как плата за службу или работу на храм или вождя-правителя и т.п.; при этом земля выдавалась за службу или работу индивидуально, на малую, а не на большую семью, т.е. сыновья и внуки несли службу отдельно и снабжались земельными наделами отдельно от своих отцов и дедов. Размер же прибавочного продукта был, вероятно, примерно равен арендной плате с данного участка земли. У каждого из них земля могла быть отобрана или заменена на другую по усмотрению администрации. Многие работники государственного сектора земли вообще не получали, а получали только паек. Однако и среди занятых в государственном секторе людей были состоятельные по тем временам лица, пользовавшиеся чужим трудом и имевшие рабынь и рабов. Это были чиновники, верхушка воинов, квалифицированные ремесленники. Им выделялась также некоторая часть продукта, созданного земледельческими работниками храмового или правительского хозяйства. Они могли иной раз подняться очень высоко по служебной лестнице, именно из их числа в основном пополнялся административный аппарат; некоторые из них хотя и не имели государственной земли в формальной собственности, зато фактически управляли хозяйством государственного сектора. Но среди людей государственного сектора были и собственно рабы и особенно рабыни, которых можно было покупать и продать.

Таким образом, общество, сложившееся в III тысячелетии до х.э. на территории вдоль нижнего течения Евфрата, разделялось на сословия. К высшему принадлежали члены свободных общин, участвовавшие в общинной собственности на землю и обладавшие правами общинного самоуправления, а первоначально и правом избрания вождя-правителя. К более низкому принадлежали члены персонала храмового или правительского хозяйства, владевшие землей только с условием служить и работать или вовсе ею не владевшие, а получавшие лишь паек. Кроме того, были рабы, которые стояли как бы вне сословий, поскольку с ними можно было в принципе обращаться, как со скотом. Но, по существу, и они составляли особое, бесправное сословие.

Такое деление общества было вполне очевидно и осознавалось самими древними. Однако существовало и другое, более глубинное, объективное социально-экономическое деление общества - на общественные классы, различавшиеся по месту в процессе производства и по отношению к собственности на средства производства, по отношению к эксплуатации. Это деление не совпадало с сословным.

Высшим классом был класс лиц, не занимавшихся производительным трудом и эксплуатировавших чужой труд. В нашей науке этот класс обозначается как рабовладельцы, хотя эксплуатировали они не только рабов в собственном смысле слова. Члены этого класса либо участвовали в собственности на средства производства (если они были общинниками), либо владели ими на условии службы, а фактически управляли хозяйствами государственного сектора в интересах господствующего класса в целом.

Средним классом был класс крестьян и ремесленников, занимавшихся производительным трудом, но, как правилу, не эксплуатировавших чужой труд или пользовавшихся им как подсобным. К этому классу относились в первую очередь менее состоятельные общинники-собственники, но к нему могли примыкать и условные владельцы земли - члены персонала хозяйств государственного сектора, а также арендаторы и наемные работники (как правило, имевшие и свою или арендованную землю). Последние категории едва ли не чаще всего подвергались эксплуатации, поэтому в государственном секторе провести грань между средним и низшим классом иной раз очень трудно.

Низший класс составляли подневольные люди рабского типа, лишенные собственности на средства производства в хозяйстве, где они подвергались внеэкономической эксплуатации. Внеэкономическая эксплуатация - это эксплуатация, осуществляемая прямым физическим или идеологическим насилием, в отличие от экономической эксплуатации, возникающей там, где трудящийся в силу исторически сложившейся экономической структуры общества не может прокормиться иначе, как заключив сделку с собственником средств производства о продаже ему своей рабочей силы. Экономическая эксплуатация была в древности исключением, а не правилом.

В состав этого эксплуатируемого класса входили и рабы, не только лишенные собственности на средства производства, но и сами являвшиеся собственностью эксплуатирующих, бывшие как бы живым орудием труда. Производительность рабского труда при постоянном наблюдении за ним и при тогдашних крайне примитивных орудиях труда существенно не отличалась от производительности труда крестьянина-общинника, но раб не мог иметь семью, а те члены внеэкономически эксплуатируемого класса, которые не являлись собственно рабами, должны были содержать и семью на свой паек или на урожай с надела. Сосуществование различных форм зависимости приводило к тому, что, с одной стороны, формы рабства смягчались, а с другой стороны, прочие формы зависимости все более сближались с рабством.

Однако в ранней древности максимальная "классическая" эксплуатация рабов была, как правило, неосуществимой по ряду причин. Обратить члена своей общины в полного раба было нельзя, потому что он был связан родственными и культовыми узами с другими общинниками и они приходили ему на помощь. Общинники добивались периодически освобождения всех своих сообщинников, попавших в рабство за долги, а также выкупа пленных сообщинников. Чужеземные же рабы поначалу находились как бы на положении младших (несовершеннолетних) членов семьи. Но в IV - III тысячелетиях до х.э. обычно пленных воинов сразу же убивали, а угоняли в рабство женщин и тех детей, которые были способны перенести угон; остальных тоже убивали. Если же угоняли мужчин, то сажали их только на государственную землю как подневольных работников на пайке или на наделе и давали им возможность иметь свое жилье и семью.

В частных хозяйствах общинников не было возможности выделять пленным особое хозяйство, не было и возможности держать пленных рабов под охраной на полевой работе. Поэтому здесь могло существовать только патриархальное рабство. Это значит, что из пригнанного полона в дом брали либо девушек и молодых женщин (с которыми рабовладельцы приживали детей), либо мальчиков, которые были в таком возрасте, что могли привыкнуть к дому и почувствовать себя принадлежащими к нему. Рабыням и рабам поручали преимущественно тяжелую работу в самом доме (лепитъ горшки, ухаживать за скотом, прясть и ткать, варить пищу, молоть зерно между двух камней - это был особенно тяжелый труд - и т.п.). В поле мальчикам-рабам поручалась подсобная работа вместе с членами семьи - погонять волов, полоть, жать, вязать снопы, но пахота и сев им не доверялись. Труд рабов в доме спорился не только потому, что они были под постоянным наблюдением хозяев, но и потому, что они участвовали с хозяевами в общем производственном процессе; немаловажно было и фактическое родство многих рабов со своими хозяевами, а также отсутствие большой разницы в бытовых условиях между хозяевами (кроме, разумеется, верхушки общества) и рабами: сами хозяева тоже питались скудно, одевались более чем скромно. То же верно в отношении хозяйств отдельных лиц на надельной земле в государственном секторе; мелким хозяйствам много рабов и не требовалось.

Мы уже упоминали, что иное положение складывалось в собственно государственном секторе, например на храмовой земле. Здесь работников требовалось много; держать на полевых работах отряды рабов было невозможно - не хватило бы надзирателей, не было и хозяйской семьи, которая могла бы сама пахать и сеять. Поэтому в рабском положении тут держали обычно только женщин, а мужчин-пленных и детей рабынь приравнивали к остальному трудящемуся персоналу больших хозяйств; те могли происходить из числа младших братьев в обедневших домашних общинах, из беглецов, искавших убежища под защитой храма или соседнего вождя - либо при разгроме их родного города, либо в случае катастрофической засухи или наводнения у них на родине и т.п. Не исключена возможность, что когда-то община, выделяя земли храмам и вождям, одновременно обязывала часть своих членов работать в храмовых и государственных хозяйствах. Таким образом, получали ли работники государственного сектора только паек или еще и земельный надел, они (хотя и подвергались эксплуатации путем внеэкономического принуждения и были лишены собственности на средства производства) все же были не совсем в рабском положении.

Они не обязательно происходили из пленных, даже чаще из местных жителей. Им разрешалось иметь движимое имущество, а нередко свой дом и семью и даже скот. Так как им не разрешалось покидать имение, в котором они работали, то их нередко обозначают как крепостных. Но они не имели собственности на средства производства, они отличались от средневековых зависимых крестьян, так как подвергались все-таки фактически рабовладельческой эксплуатации; поэтому во избежание путаницы мы будем здесь и далее называть их тем термином, которым в Греции называли государственных рабов, посаженных на землю и своим трудом кормивших членов господствующего класса, но имевших в собственности хозяйства: илоты. Илоты - эквивалент патриархальных рабов в пределах государственного сектора.

Опираясь на персонал постепенно захваченных ими в свои руки мощных государственных хозяйств, правители номов, или городов-государств, создавали многочисленные дружины, независимые от совета, народного собрания и других общинных органов самоуправления. Это позволило правителям, поддержанным группировкой бюрократии, созданной из их личных приверженцев, встать выше отдельных номов и создать единую царскую власть в пределах всей ирригационной сети Нижней Месопотамии - страны между реками Тигр и Евфрат.

Существенно, однако, что в государственном секторе создается к тому времени единое царское рабовладельческое хозяйство. Частные хозяйства внутри общинного сектора при описываемом пути развития рабовладельческого общества все же сохраняются.

В ходе дальнейшей истории выяснилось, что содержание государства за счет ведения им собственного хозяйства с помощью больших масс эксплуатируемых рабского типа, в конечном счете, оказывается нерентабельным: оно требует слишком больших непроизводительных затрат на надзор и управление. Государство переходит на систему взимания прямых налогов и даней со всего населения. Различие между государственным и частно-общинным сектором тем не менее остается, хотя и на государственной, и на общинной земле ведутся частные рабовладельческие хозяйства; разница заключается в характере собственности и владения, а именно: владение государственной землей не связано с собственностью на нее.

Таким был на ранней ступени древнейшего классового общества его первый путь развития, характеризуемый сосуществованием двух экономических секторов - государственного и общинно-частного при преобладании первого. Этот путь развития был характерен для нижней долины Евфрата, а также для долин рек Карун и Керхе (Средний Элам).

3. ВТОРОЙ ПУТЬ РАЗВИТИЯ ОБЩЕСТВ РАННЕЙ ДРЕВНОСТИ

Другим вариантом развития раннерабовладельческого общества можно считать тот, который сложился в долине Нила - в Египте. К сожалению, ранние хозяйственные и правовые документы из Египта крайне немногочисленны, и многое нам неясно.

Если Шумер пересечен многочисленными рукавами Евфрата, от которых можно было отводить многочисленные независимые магистральные каналы, и тут не только создавались, но долго сохранялись и после кратковременных объединений вновь возрождались мелкие "номовые" государства, то весь Верхний Египет вытянут узкой лентой вдоль единой водной магистрали - Нила; лишь в Нижнем Египте Нил расходится веером русел - Дельтой. По-видимому, из-за того что номы Верхнего Египта примыкали цепочкой друг к другу вдоль Нила, стиснутые с двух сторон пустыней, политические группировки, которые давали бы возможность, используя многостороннюю борьбу и соперничество соседей, обеспечивать отдельным номам с их самоуправлением достаточную независимость, здесь были невозможны. Столкновения между номами неизбежно приводили к их объединению, конечно под властью сильнейшего, а то и к полному уничтожению строптивого соседа. Поэтому уже в самую раннюю эпоху в Верхнем Египте появляются единые цари, властвующие над отдельными номами и всей страной, которые позже завоевывают и Нижний Египет. И хотя, по всей вероятности, в Египте раннего периода тоже существовали параллельно государственный сектор (храмовые и царские, может быть, также и вельможные "дома") и общинно-частный сектор, в дальнейшем, как кажется, общинно-частный сектор был без остатка поглощен государственным; по крайней мере египтологи не могут на основании наличного у них в настоящее время материала для эпохи от 2000 г. до х.э. и позже обнаружить ясные свидетельства существования общин свободных и полноправных граждан, административно независимых от государственных хозяйств. Но и в пределах государственного сектора возникают экономически автономные хозяйства и даже "вторичные" общины царских людей с некоторыми зачатками самоуправления.

Все это, однако, не создает принципиального различия между общинами Египта и Нижней Месопотамии. Как тут, так и там непосредственное ведение огромных рабовладельческих хозяйств царской властью в конце концов оказывается нерентабельным, с той разницей, что в Египте развитие частных рабовладельческих хозяйств происходит на формально государственной земле и эти частные хозяйства черпают рабочую силу из государственных фондов, помимо того что они имеют и собственных рабов. Работникам вменялось в обязанность выполнение определенного урока на хозяйство, которому они были подчинены; произведенное сверх урока могло поступать в их пользу с правом распоряжаться этой долей продукта.

4. ТРЕТИЙ ПУТЬ РАЗВИТИЯ ОБЩЕСТВ РАННЕЙ ДРЕВНОСТИ

На землях, не обладавших благодатным плодородием наносного ила великих речных долин, классовое общество складывается по точно тем же канонам, какие были нами описаны выше для первого пути развития обществ речной ирригации. Но, во-первых, для достижения того более высокого технологического уровня, при котором и здесь в сельском хозяйстве стал возможен прибавочный продукт, на таких землях понадобилось значительно больше времени. При этом наряду с освоением зерновых культур здесь обычно играли роль и другие факторы: так, скотоводство, культура винограда, оливок, добыча металлов позволяли через обмен принять участие в извлечении прибавочного продукта в собственно земледельческих странах. Во-вторых, здесь не было необходимости в создании и поддержании трудоемких и обширных ирригационно-мелиорационных систем. Соответственно храмы и вождь-жрец играли несравненно меньшую роль и общинно-частный сектор был гораздо важнее государственного. Правда, из-за того что эти общества достигали уровня классового общества и цивилизации позже, Египет и Нижняя Месопотамия успели оказать на них могучее культурное влияние, направленное, между прочим, как раз на усиление авторитета храмов и царской власти. Поэтому древнейшие общества третьего пути развития дают разнообразную картину соотношений между государственным и общинно-частным секторами: где сильнее один, а где - другой. Здешние "державы" (Ахейская, Хеттская, Митаннийская, Среднеассирийская, египетская "империя" в Сирии времени Нового царства) имели характер скорее военных союзов, в которых более слабые городские или "номовые" государства обязаны были данью и военной помощью более сильному, центральному государству. К третьему пути развития древнейшего классового общества относились в III и главным образом во II тысячелетии до х.э. все общества Малой и Передней Азии (за исключением Нижней Месопотамии и долин Керхе и Каруна), а также общества вокруг Эгейского моря в Восточном Средиземноморье. В начале I тысячелетия до х.э. к тому же типу, видимо, все еще принадлежали различные общества переднеазиатских и малоазиатских нагорий, Греции и, возможно, Италии (Этрурия?).

В I тысячелетии до х.э. этот путь развития разделяется на два резко различных варианта, главным образом в связи с уровнем развития товарно-денежного хозяйства и международного обмена. Один из вариантов превращается в особый, античный путь развития; здесь возникает особый вид общинно-частного экономического сектора - полисная собственность и экономика, в то время как государственный сектор отходит надолго на задний план. Так было в Греции, Италии. Но в огромном большинстве остальных стран общинно-частный сектор сохраняется только в городах, а почти все оседлое население оказывается в результате завоеваний в пределах царского земельного фонда. Это полностью меняет весь характер экономики большинства стран Азии и отчасти Африки. Однако все это уже относится к позднейшим периодам развития древнего общества.

Перечисленными тремя или четырьмя, возможно, не ограничивается действительный перечень различных путей развития древнейших классовых обществ. Так, на п-ове Индостан в I тысячелетии до х.э. возникает, видимо, особый путь развития, характеризуемый несколько иной и более жесткой сословной системой, чем при первом, втором и третьем путях развития; не совсем ясно, как следует характеризовать путь развития Китая.

Во всемирном масштабе первая стадия древности (в пределах круга классовых обществ) охватывает III и II тысячелетия до х.э.; об обществах же Индии и Китая в эту эпоху нам известно еще недостаточно для того, чтобы дать им характеристику с точки зрения исторических путей их развития на столь раннем этапе. Поэтому при современном уровне знаний мы можем считать ранний период древнего общества периодом господства первого, второго и третьего путей.

5. МИРОПОНИМАНИЕ НА ГРАНИ ПЕРВОБЫТНОГО И ДРЕВНЕГО ОБЩЕСТВ

События эпохи ранней древности трудно понять, если хотя бы приблизительно не представить себе, как мыслили и чувствовали древние, что они думали о мире и о самих себе.

К сожалению, проникнуть в духовный мир этой глубокой древности очень трудно, почти невозможно. Очень медленно, по крохам становятся нам известны памятники древней литературы и искусства; откопанные храмы немы; изображения неясны. Но даже если бы древние литература и искусство были поняты полностью, то ведь памятники их - лишь то, что случайно сохранили нам грамотеи и искусники того времени; это далеко не все, что думали и чувствовали тогдашние люди. Памятниками глубокой древности являются также и устные мифы, сказки, песни, поговорки. Но они дошли до нас через тысячелетия, быть может сильно искаженные позднейшими переделками. Во всяком случае, современные сказители, с которыми имеют дело этнографы, сами не знают и не могут нам рассказать, что именно хотели выразить своим творчеством древние люди. Гипотезы же, сложенные по этому поводу учеными, как правило, отвергаются носителями еще живых древних мифов - людьми племен Африки, Австралии, Полинезии и т.д.

Есть, пожалуй, одно объективное средство, с помощью которого можно проникнуть в механизм мышления людей первобытности в ранней древности - это изучение языка. Язык выражает категории мышления, и, исследуя, как построены наиболее архаичные языки, какие приемы они используют для того, чтобы выразить отношения человека к миру и его явлениям, можно обнаружить некоторые механизмы самого тогдашнего мышления.

Исходя из сопоставления структуры древнейших слоев дошедших до нас языков со структурой древнейших мифов, представляется наиболее правдоподобной следующая гипотеза о мышлении и миропонимании первобытных людей.

Самым трудным для них было воспринимать и выражать абстрактные понятия. Но так как никакое суждение невозможно без известного обобщения, то это обобщение достигалось путем создания чувственно-наглядных ассоциаций (сопоставлений). Например, дабы выразить мысль, будто небо представляет собой свод или кровлю, опирающуюся на четыре точки горизонта, и одновременно оно - нечто такое, что каждый день рождает солнце, а также звезды и луну, и в то же время и нечто такое, по чему солнце ежедневно движется из конца в конец, можно было сказать, что небо - корова на четырех ногах; женщина, рожающая солнце, и река, по которой плывет солнце. Это достаточно выражало мысль, которую надо было передать, и никто не задавался вопросом, каким образом небо может быть одновременно коровой, женщиной и рекой, ибо все ясно чувствовали, что это - аллегория, а на самом деле небо - не корова, не женщина и не река. Но в силу той же неразвитости абстрактных понятий не существовало также и понятий "сравнение", "метафора", "аллегория" и всего необходимого для того, чтобы выразить, что небо - не корова, не женщина и не река. Сравнение, иносказание, само наименование предмета или явления воспринимались как нечто вещественное, например, имя - как вещественная часть именуемого. Поэтому не нужно удивляться, что, даже не отождествляя небо с реальной коровой или реальной женщиной, древний человек мог приносить небу жертвоприношения и как божественной корове, и как женщине (богине).

Ибо всякие касающиеся человека закономерные и целенаправленные (либо мнимо целенаправленные) явления мира, всякие явления, имеющие неизвестную и несомненную причину, мыслились и чувствовались как вызванные разумной волей. На опыте наблюдать связь между причиной и следствием человек мог, в сущности, почти исключительно в пределах своей собственной деятельности, а поэтому, причину чувственно представлял себе, как акт воли. Тем самым за всяким явлением мира мыслилось разумное движущее им существо, которое следует умилостивлять в свою пользу. Это существо, или божество, мыслилось не духовным (ибо нематериальный дух - это тоже абстракция, для словесного выражения которой, и следовательно, и для воображения которой не было средств), а материальным. Оно могло отличаться от человека могуществом, злобностью - чем угодно, но не духовностью.

Божество не отличалось от человека также и бессмертностью, потому что человек не имел средств чувственно или словесно представлять себе смерть как небытие. Умерший был для него перешедшим из жизни здесь в жизнь где-то в другом месте; точно так же и родившийся был перешедшим из жизни где-то в другом месте в жизнь здесь. Еще одним переходом из одного бытия в другое был переход из детства: мальчика - в полноправные воины, девочки - в девушки брачного возраста; такой переход часто сопровождался обрядом инициации (посвящения), включавшим испытания стойкости юноши или девушки против боли (например, путем обрезания крайней плоти, нанесения ран или ожогов), против страха и т.п., а также передачу новому поколению опыта предков, запечатленного не только в приемах труда разного рода, но и в мифах как чувственно-образном постижении предполагаемых причин и связей явлений.

Миф нельзя отделить от обряда (ритуала). Свои действия первобытный человек осмысляет так же чувственно-ассоциативно, а не абстрактно-логически, как и явления мира. Некоторые практические действия (например, технические трудовые приемы) он при этом осмысляет вполне правильно, так как действие здесь очевидно зависит от зримо проявляемой человеческой воли. Другие, ритуальные действия человека были обусловлены предположительными причинами явлений мира, заключающимися в воле божеств; божества же и их деяния воссоздавались в мифах (как мы уже видели) по ассоциациям, не имеющим строго логического характера, ассоциациям образно-эмоциональным. Неудивительно, что и воздействие на (божественные!) причины явлений оказывалось тоже ассоциативно-эмоциональным, а не логическим. Например, если имя - материальная часть божества, то называющий это имя разве не овладевает в какой-то мере самим богом? Не способствует ли половой акт с женщиной, воплощающей (как "актриса") богиню, оплодотворению самой богини, а также плодородию земли, которой эта богиня не только ведает, но которой сама и является? Обряд тем более действенен, что для первобытного человека как бы нет абстрактного физического времени. Современные люди, конечно, знают, что физическое время разворачивается равномерно, всегда в одном направлении; но в ощущении мы воспринимаем не время, а только наполняющие его события или их ожидание. Если того и другого много, кажется, что прошло много времени; если ничего не происходит, время кажется протекшим быстро. Так же ощущал время и первобытный человек - в той мере, в какой он мог соотносить его с событиями собственной жизни [3]. Трудно было определить такую точку во времени, которая не соотносилась бы ни с его жизнью, ни даже с жизнью близких предков, о которых ему еще было известно. А мифологические события, скажем рождение солнца богиней или рождение другой богиней хлебов на земле, и вовсе не имеют определенной точки во времени, к которой можно было бы их привязать, потому что солнце ведь восходит каждый день и хлеба всходят ежегодно; поэтому обряд, совершаемый сегодня, вполне может считаться воздействующим на мифологические события, происходившие некогда, во всяком случае содействующим их регулярному повторению.

В этом мифологическом мироощущении, которое нельзя еще назвать философией и неизвестно, можно ли назвать религией, присутствует и своя протоэтика: из сюжета мифа видно, что хорошо и что плохо. Однако эта протоэтика носит несколько автоматический характер: она не строится в виде логической системы; просто то, что полезно для своей общины, сотоварищей, детей, - хорошо, а так как за гранью своей общины все люди враги, то перехитрить или убить их - безусловно хорошо. А то, что плохо, большей частью магически заворожено, табуировано; сделаешь запретное - умрешь, даже не потому, что за это убьют, а от страха перед самим табу. Здесь этика неотделима от первобытной магии. Так, пролитие крови (помимо поля брани) оскверняет в силу магических свойств крови, независимо от того, благо или зло убийство; а съесть запретную пищу, или присутствовать при запретном ритуале, или сожительствовать с женщиной заметной степени родства может оказаться гораздо большим грехом, чем грех убийства, который можно снять - с помощью выкупа и очистительного обряда.

Вот с каким идейным наследием подошло человечество к грани цивилизации. Если к этому прибавить ненадежность урожаев, беззащитность против болезней и стихийных бедствий, несовершенство жилья, одежды и утвари, отсутствие гигиенических представлений, то станет ясно, насколько трудно было жить в тогдашем мире. Не нужно при этом думать, что какой-нибудь гений-одиночка был способен объяснить людям ошибочность тех или иных их воззрений и увлечь за собою: в эпоху развития, которое, с нашей точки зрения, было необычайно постепенным и медленным, вес имел только коллективный опыт предков, как раз и воплощенный в мифах и ритуалах. Успех одиночки, не последовавшего учениям предков, представлялся бы случайным или обусловленным какой-либо неучтенной магией, а потому, быть может, зловещим.

Однако едва ли следует смотреть свысока на древних людей с их мифотворчеством, в жизни сегодняшнего человечества также есть множество живучих, ни на какой логике не основанных заблуждений, предрассудков, например, в оценке чужих наций, в приметах и т.п., которые являются самыми настоящими мифами, тоже сложившимися не логическим, а эмоционально-ассоциативным путем. Многие ошибочные научные гипотезы также мало отличаются от мифов. Кроме того, мифологический в целом характер мышления первобытного человека допускал возможность вполне здравых обобщений там, где его коллективного опыта хватало для усмотрения действительных причин явлений и проверки истинности умозаключений.

Рассматривая основные черты раннего периода древней истории, мы остановились на своеобразном типе мышления людей того времени, так как иначе трудно было бы объяснить, почему в эту эпоху развития человечества такую огромную роль играли религия, храм, обряд, миф, жречество. Почему именно жречеству доставалась львиная доля впервые создавшегося прибавочного продукта? Конечно, наивно объяснение рационалистов XVIII в., да и многих антирелигиозников XX в., которые видели причину прежде всего в сознательном обмане народа жрецами. Нет сомнения, что жрецы ни в какие времена не забывали о собственных интересах и по большей части ставили их впереди интересов других верующих. Но следует учитывать, что верующими в те времена были все без малейшего исключения, и, конечно, жрецы в том числе.

Особо важная общественная роль, которую с самого начала стали играть профессиональные исполнители религиозных обрядов, объясняется прежде всего тем, что сами эти обряды рассматривались всем населением как важнейшее средство обеспечения благополучия общины. Богатства храмов первоначально были страховым фондом общины: тысячелетиями большинство земледельческого населения ело мясо только во время жертвоприношения богам.

Вспомним также о том, что складывающееся классовое общество было тогда явлением прогрессивным, способствовавшим ускоренному развитию производительных сил и повышению жизненного уровня наиболее возможного в ту эпоху числа людей, а первобытное общество, несмотря на господствующее в нем равенство людей, превращалось в отсталый строй. Между тем именно о возвращении первобытного прошлого мечтало тогда угнетенное человечество. Народные массы все еще жили мифами и обрядами, унаследованными от первобытности. Коллективный опыт предков, выраженный в этих мифах и обрядах, все еще во многом определял мировоззрение и социальную психологию людей. Это мировоззрение, независимо от политического строя каждого отдельного общества, имело авторитарный характер. Лишь во второй период древности - в Греции и в некоторых передовых обществах Востока - авторитарное мышление стало терять власть над умами; ничто не принималось на веру, каждое положение надо было доказывать. Но и тогда, когда по истечении 2500 лет истории древнего классового общества наряду с религиозным мировоззрением начали появляться научное мировоззрение и философия, философия эта была идеологией господствующего класса; широким народным массам она оставалась чужда.

Примечания

[1] Вопрос о прародине афразийских языков остается пока дискуссионным.

[2] Храмовые земли выделялись первоначально, надо полагать, на обслуживание культа богов, а не для обеспечения жрецов. Вообще, понятие "жречество", по крайней мере в Месопотамии, принадлежит позднейшему времени: древние не сразу стали отличать обрядовое, магическое обслуживание богов, которым занимались собственно жрецы, от других государственных и общественных служб.

[3] Напомним, что в древности не было ни постоянной эры для отсчета лет, ни постоянных подразделений суток; дневное время просто делилось на утро, полдень и вечер, а ночь - на несколько "страж" (дежурств воинов) в зависимости от гарнизонных обычаев.

 

В Хазарии IX в. рахдониты торговали многим, но не На сайте ВипДах недорогой интернет магазин кровельных материалов. ...

06/10/20 - 03:42

<< ] Начала Этногенеза ] Оглавление ] >> ]

Top