Глава I

АЗИЯ НА РУБЕЖЕ ДРЕВНОСТИ И СРЕДНЕВЕКОВЬЯ

КИТАЙ В III - VI ВВ.

Карта 4. Троецарствие (ок. 250 г.) (157 KB)

Падение империи Хань на рубеже II-III вв. повлекло за собой глубокие перемены. Рушился имперский порядок - устоявшийся за предшествующие четыре столетия тип государственного и социального устройства, который отождествлялся с понятием цивилизации как таковой.

В политической сфере вехами процесса распада были: утрата императором к последним годам II в. реальной власти, установление контроля местных лидеров и полководцев над отдельными районами страны, постоянные междоусобицы. Современники воспринимали это как наступление хаоса, "смутного века", начало "всеобщей ненависти и вражды". С падением дома Хань было утрачено и номинальное единство. На просторах прежней империи образовались три противостоявших друг другу государства: Вэй (иначе - Цао Вэй, 220-265), охватывавшее большую часть Северного Китая от Дуньхуана на западе до Ляодуна на востоке и междуречья Хуайхэ и Янцзы на юге; Шу (иначе - Шу-Хань, 221-263), охватывавшее Сычуань, южные районы Ганьсу и Шэньси, большую часть Юньнани и Гуйчжоу, а также запад Гуанси; У (222-280) в юго-восточных районах бывшей империи. Основатели этих государств пытались организовать управление по имперским образцам: поддерживать представление о сакральности правителя, сохранять названия имперских правительственных учреждений, соответствующий ритуал и т.д. Но их власть приближалась скорее к военной диктатуре, чем к прежним нормативам. Режим жесткой личной власти опирался прежде всего на армии. Причем армии, подчиненные непосредственно правителям. Появление такого рода "личных" армий - характерное явление описываемой эпохи перемен.

Ко времени Троецарствия (220-280) произошли глубокие структурные изменения и на уровне местной власти. Длительные внутренние войны привели к тому, что вместо имперской чиновной администрации преобладающее положение на местах захватили военные и политические вожаки из провинциальной элиты. Сохранившие же позиции главы областей и округов также обзавелись "собственными войсками" и часто присваивали все собираемые с населения налоги. Центральная власть в Вэй (а позже и в других царствах) попыталась изменить такое положение с помощью новой системы отбора чиновников на государственную службу - присвоения "деревенских категорий". Специальные уполномоченные должны были оценивать достоинства кандидатов на местах по особым "категориям", что заменило бы прежнюю практику рекомендаций. Однако эта система не была эффективной и быстро переродилась в чистую формальность, используемую местной элитой для выдвижения своих представителей на чиновные должности.

Опора на армию, на группировку связанных с правителем личными узами людей вкупе с ростом регионализма на местах порождали характерную для всех трех царств непрочность режимов. Внутренняя нестабильность трех царств усугублялась постоянными войнами между ними.

Это "затопление" страны иноземцами нельзя рассматривать как случайность Оно было связано с описываемым разложением и падением здесь имперского порядка. К 316 г. цзиньские войска были разгромлены шаньюем (вождем) сюнну Лю Юанем, столица пала, император попал в плен к сюнну. Власть Цзинь на севере страны перестала существовать. Она сохранилась лишь в центральных и юго-восточных районах, где один из отпрысков правящего дома был провозглашен императором, по сути, новой империи - Восточной Цзинь (317 г.). С этого момента политическая история страны в течение двух с половиной веков протекает в условиях разделения страны на северную и южную части. Это обособление становится одним из стержневых моментов истории Китая в IV-VI вв. Оно продолжало сказываться на всем последующем развитии страны.

В политическом плане отмеченное разделение проявилось наиболее ярко. Север страны, т.е. пространства от Дуньхуана до Шаньдуна, превращается в арену вражды быстро сменяющих друг друга царств и мини-империй, основывавшихся, как правило, некитайскими племенами и народами. В начале IV в. их насчитывалось семь. Апогей раздробленности наступает в 384- 409 гг., когда здесь возникло 12 различных государств.

Основатели этих царств в большей или меньшей степени копировали в своих владениях китайский государственный аппарат и опирались в организации управления на китайских советников. Но в то же время эти правители пытались сохранить для своего племени или подчиненного им кочевого народа особое положение, регулируемое трансформирующейся родовой традицией. Отсюда часто возникала двухслойность управления. Эти властители, по сути, оставались, несмотря на все перенимаемые ими китайские аксессуары (от титулов до одежды, утвари дворцов и быта), военными предводителями или вождями племен. Состояние, близкое к политическому хаосу, сохранялось на севере до 30-х годов V в.

Положение на юге страны в IV - начале V в. было не столь драматично. Но следует учитывать, что Восточная Цзинь первоначально охватывала треть территории прежней Цзинь, причем именно окраинные области. Борьба северных аристократов, бежавших на юг из-за постоянных войн, и представителей местных китайских влиятельных кланов пронизывает всю историю Восточной Цзинь. Эта распря ослабляла двор и государство, опять-таки вела к милитаризации страны, к усилению роли армии во внутриполитической жизни. У влиятельных кланов были свои вооруженные отряды. Распри и междоусобицы, восстания и смены придворных клик шли почти беспрерывно.

Карта 5. Противостояние Северного Вэй и Сун (424-475 гг.) (147 KB)

Таким образом, и здесь преемственность классических имперских политических традиций просматривается довольно относительно. Только с 20-х годов V в. на юге, после основания Лю Юем новой империи - Сун (Южной Сун), и с 30-х годов того же столетия на севере, где усиливается основанная табгачами (одной из ветвей сяньбийских племен) империя Северная Вэй, можно проследить постепенное нарастание тенденции к укреплению централизации. Но эта тенденция пробивала дорогу медленно, проходя через различные коллизии и обратные движения. Причем она несколько по-разному проявлялась на Севере и на Юге.

Однако полностью различия не стерлись. Рядовые табгачи-воины были разделены на 8 аймаков, располагавших особой территорией. Доля табгачской аристократии в управлении, несмотря на постепенное сокращение, оставалась значительной. Шедшая китаизация вызывала недовольство у теснимых табгачских верхов и их рядовых соплеменников, которые теряли свои привилегии, становились в положение налогоплательщиков. В результате в 523 г. восстали войска, дислоцированные на северных окраинах Вэй. Начавшиеся вслед за тем междоусобицы привели к ослаблению центральной власти и в конечном счете к расколу империи на Западную (535-557) и Восточную Вэй (534-550). Однако окрепшая за время достаточно продолжительного существования Северной Вэй тенденция к регенерации китайской государственности оказалась сильнее. Дворцовые перевороты, приведшие к образованию Северного Ци (550-577) вместо Восточного Вэй и Северного Чжоу (557-581) вместо Западного Вэй, мало что изменили. Но после разгрома Ци в 577 г. под контролем Чжоу оказался весь Северный и Западный Китай. В 581 г. здесь произошел еще один переворот: полководец Ян Цзянь отстранил от власти императора, переменив название империи на Суй. В 589 г. Ян Цзянь подчинил южное государство Чэнь и впервые после почти четырехсотлетнего периода раздробленности восстановил единство страны.

Бурные политические перемены не могли не отразиться на экономической жизни страны.

Первое, что бросается в глаза, - это разруха, непосредственное разрушение производительных сил. Оно началось еще во время междоусобиц конца II - начала III в. Следует учитывать, что во время войн и междоусобиц III-VI вв. более всего пострадали наиболее процветавшие прежде центральные районы империи Хань. Эти войны сопровождались уничтожением городов, разграблением накопленных запасов, угоном и пленением населения и гибелью людей. Побоища влекли за собой голод и эпидемии. Уцелевшие, но разоренные жители массами бежали с насиженных мест в поисках спасения и средств к существованию, что усугубляло запустение, вело к сокращению ареала хозяйственной деятельности на севере и в центральных районах страны.

Разрушение хозяйства сопровождалось заметной натурализацией. В III-IV вв. на севере страны пустеют и приходят в упадок города. И это было не только результатом их разорения во время войн, но и проявлением характерной для того времени тенденции к перемещению средоточия китайской цивилизации из города в "деревенскую глушь". Последнее получило отражение в самых различных сферах общественной жизни и сознания той эпохи. Натуральным в своей основе осталось не только мелкокрестьянское производство, но и получившее широкое распространение в III-VI вв. хозяйство средних и крупных землевладельцев. Свидетельством натурализации является заметное сокращение денежного обращения. Мерилом стоимости стали выступать зерно и шелк. Иногда, как, например, в царстве Вэй в 221 г., хождение монеты вообще прекращалось на некоторое время.

Однако вряд ли можно однозначно говорить об экономическом упадке в III-VI вв. Приходившие к власти правительства в целях налаживания поступления средств в казну в большей или меньшей степени занимались организацией хозяйства. Трудные, смутные времена, переживаемые страной, понуждали их искать наиболее отвечавшие нуждам момента формы такой организации. В этом плане можно рассматривать широкое насаждение в царстве Вэй государственных поселений (тунь тянь). Такие "особого рода" поселения (тунь в отличие от обычных - цунь) создавались из сажаемых на землю солдат и использовались для обеспечения армии провиантом в отдаленных районах страны еще во времена Хань. С III в. наряду с солдатами стали "вербовать" поселенцев и из гражданского люда и сажать их на свободные или же запустелые земли. Поселенцам предоставлялись земля, орудия труда, а иногда и рабочий скот. В среднем им давалось от 10 до 25 му земли (1 му тогда -ок. 4,6 а). Они должны были отдавать от 50 до 60% урожая, а также нести караульную службу и сражаться во время войны.

Государственные поселения в сменившей царство Вэй империи Цзинь к 269 г. охватывали около 80% податного населения. Поступления от них стали основным доходом казны. Широко практиковались они и в царстве У. Такая форма организации хозяйства была довольно тяжелой для рядовых работников. При организации поселений их принудительно переселяли, привязывали к земле, окружали строгим надзором. Доля отбираемой продукции была очень высока, К тому же администрация, военное начальство поселенцев эксплуатировало их в свою пользу. Попадавшие в поселения "не радовались этому" и часто бежали, система постепенно разлагалась. Это побуждало власти искать иные методы налаживания хозяйства. В результате появляется и расширяется так называемая надельная система землепользования (чжань тянь, цзюнь тянь).

Ее существо состояло в закреплении за каждым работником прав на получение участка земли определенных размеров, установлении фиксированных (по размеру и в натуральном выражении) налогов, а также в фиксации норм владения землей и подневольными работниками для привилегированного, чиновного сословия.

Первые проекты введения подобного порядка выдвигались еще в царстве Вэй в начале III в. Однако декретирована была надельная система в 280 г. в империи Цзинь. Согласно законоустановлениям, все взрослое население от 16 до 60 лет, относимое к сословию лично-свободных простолюдинов, имело право получать наделы земли в собственное пользование: мужчины - 70 му, женщины - 30 му. Кроме того, мужчина получал еще 50 му, а женщина - 20 му урочной, облагаемой налогами земли. На подростков и пожилых людей выделяли наделы в половинном размере. Таким образом, семья могла получить, в зависимости от своего состава, от 170 до нескольких сот му земли. С хозяина брали натуральный налог, составлявший 4 ху зерна (1 ху тогда - 20,23 л) с 50 му земли (средняя урожайность составляла около 3 ху зерна с 1 му хорошей земли), промысловую подворную подать (тканями домашнего производства в размере 3 отрезов, по 9,2 м, тонкого шелка и 3 цзиней - 1 цзинь тогда - ок. 223 г - шелка-сырца с каждого двора), а также заставляли отрабатывать на государство определенное число дней в году.

Чиновники в зависимости от ранга (их тогда было 9) могли получать от 50 до 10 цин земли (1 цин - 100 му) и держать от 53 до 2 дворов освобожденных от обложения работников. От налогов освобождались также родичи чиновников и прямые потомки людей служилого (ученого) сословия.

Вопрос, насколько пунктуально соблюдались эти нормы и правила, остается открытым. Наделы отмеченных размеров могли быть выделены далеко не везде. Но вместе с тем вряд ли можно думать, что описываемая система свелась к переименованию той земли, которая и до этого была в распоряжении крестьян, из их собственной в "надельную". Какие-то границы землепользования, несомненно, были установлены, но нельзя точно сказать, сколь широкое распространение получила данная система в конце III в. Наиболее вероятно, что она практиковалась в районах, окружавших столицу, а также на многих землях бывших государственных поселений. В южные же районы страны она проникла тогда еще очень слабо.

И тем не менее опыт введения надельного землепользования в империи Цзинь не пропал даром. В ряде указов императоров Восточной Цзинь надельная система (чжань тянь) упоминается как нечто реальное.

Преемственность идеи надельного землепользования подтверждается введением данной системы в государстве Северное Вэй в 485 г. Порядок наделения получает здесь гораздо большую, чем ранее, детализацию. Каждому взрослому мужчине (от 15 до 70 лет) полагался надел пахотной земли в 40 му, женщине - в 20 му. Кроме того, давались пахотные участки на имевшихся в хозяйстве рабов, волов (не более чем на 4 головы). Предусматривалось выделение дополнительных площадей под пар там, где существовал двухпольный или трехпольный севооборот. Наряду с пахотными площадями каждому взрослому мужчине (ровно как и каждому рабу) полагалось иметь 20 му земли под посадки тутовых деревьев, жужубов и вязов и 10 му под коноплю, а женщине - соответственно по 10 и 5 му. Подросткам земли не полагалось, но желающим - старше 11 лет - могли предоставляться наделы в половинном от общепринятой нормы размере.

Законом предусматривался регулярный передел пахотных участков в связи с изменением количества и возраста работников в каждом хозяйстве. Такое перераспределение должно было проводиться ежегодно в первом месяце по лунно-солнечному календарю (т.е. с наступлением весны). Эту процедуру полагалось осуществлять местной (общинной) администрации - старостам конституированных в 486 г. объединений в 5 (линь), 25 (ли), 125 (дан) дворов (хозяйств), которые должны были вести учет дворов и работников, а контролировать - специальным уездным чиновникам. Наделы под тутовник и коноплю переделу не подлежали. Землеустройство 485 г., подобно прежней системе, предусматривало предоставление чиновникам должностной, или служебной, земли. Размеры ее были меньше, чем раньше, -от 15 до б цин. Но зато не ограничивалось число привлекаемых для ее обработки работников.

Более точно, чем при Цзинь, были определены налоги и повинности получивших наделы. Каждая семейная пара платила поземельный налог в 4,9 ши зерна (ши - синоним ху, во времена Северной Вэй равнялся 39,63 л) и промысловую подать в 8,5 отреза ткани, 2 цзиня шелковых охлопков и 1 цзинь шелковой нити (есть данные, что после 486 г. зерновой налог был снижен до 2 ши, а промысловый - до 6 отрезов). Неженатые (старше 15 лет) платили 1/4 ставки налога с семейной пары, с раба брали 1/8 ставки, с вола - 1/20. Кроме того, как и прежде, крестьяне-надельники несли трудовую повинность, т.е. привлекались на государственные работы (строительство, мелиорация, перевозка, оборонные мероприятия).

Достаточно широкое распространение надельной системы в Северной Вэй не вызывает сомнений. Что же касается пунктуальности исполнения всех предписаний декретированного порядка, то здесь не было единообразия. В самих установлениях допускались разные подходы к нормам наделов в зависимости от плотности населения того или иного района, наличия фонда свободных земель, климатических условий, потребностей севооборота. Допускались продажа и покупка "излишков" земли (хотя сами наделы продавать не позволялось). Переделы земли могли успешно осуществляться лишь при сбалансированности выбывания старых и появления новых работников или же при постоянном расширении земельного фонда, чего на практике вряд ли можно было достичь. И тем не менее в общих чертах указанная система распространилась не только в Северной Вэй, но и в империях Северная Ци и Северная Чжоу. Здесь наблюдаются некоторые отличия от прежних установлений - увеличивается размер нормативного надела, ограничивается число рабов, наделяемых землей, варьируются налоговые ставки и возраст совершеннолетнего налогоплательщика, - но суть порядка землепользования остается прежней.

Введение надельной системы представляется одним из центральных моментов социально-экономического плана в жизни страны в III-VI вв. Она не только упрочила материальную, финансовую базу государства, но и сказалась на социальной организации общества, механизме управления им. Ее можно с полным основанием назвать порождением описываемого времени. Хотя отдельные элементы данного порядка землепользования можно проследить и ранее, но превращение, его в целенаправленную аграрную программу стало возможно лишь в условиях III-VI вв., когда появились большие массивы опустевшей, необрабатываемой земли, резко сократилось число рабочих рук, упали доходы государства и возобладала тенденция к натурализации хозяйства.

Было бы, однако, неверно думать, что появление надельной системы автоматически вытеснило все существовавшие ранее в аграрном строе Китая отношения. Наряду с ней продолжали существовать иные хозяйственные формы и уклады.

Оставались, например, военные поселения. В 488 г. северовэйский двор утвердил проект, согласно которому в такие поселения должно было быть выделено 1/10 всех крестьянских хозяйств в стране. Однако главным противостоящим надельной системе явлением в поземельных отношениях в Китае в III-VI вв. был рост крупного землевладения. При этом имеются в виду не столько должностные земли, отводимые чиновникам в рамках уложений о наделах, и не территории, даруемые, как и в древности, представителям титулованной знати вместе с находившимися на них крестьянами (вернее - с доходами от этих крестьян), - ибо и та и другая из названных прослоек были узки, - сколько заметный рост частных владений так называемых сильных домов, приходящийся более всего именно на III-IV вв.

"Сильные", или "большие", дома (да цзя, да сиy, хао цзу), обладавшие значительными земельными владениями, богатством и социальным престижем в своих местах, появляются еще во времена Хань. Основой их могущества были многоотраслевые хозяйства, охватывавшие иногда несколько сот цин земли, не уступая по размерам пожалованиям титулованной знати. Состояние таких семейств могло исчисляться сотнями миллионов монет. В III-VI вв. растет их число, кроме того, они приобретают некоторые новые, присущие данному периоду черты.

Если первоначально "сильный дом" представлял собой объединение родственных семейств - клановую организацию патронимического типа (цзунцзу), то к описываемому периоду стоявшее во главе его семейство, как правило, обросло побочными родственными или же вообще не родственными кланами, а также различного рода зависимым людом, отдавшимся под "покровительство", арендаторами, челядью и рабами. Эти псевдородственные структуры перерастали рамки отдельных деревень, становились квазиобщинными. Наиболее крупные из них могли объединять до нескольких тысяч человек. В условиях политической нестабильности и натурализации экономики "сильные дома" все более становились самообеспечивающимися (вплоть до мелочей) хозяйственными комплексами, а также обзаводились вооруженными отрядами, которые позволяли им не только обороняться от возможных посягательств, но и поддерживать и расширять свой "авторитет" в близлежащей округе. Характерной чертой времени явилось превращение усадьбы "сильного дома" в небольшую крепость, куда в случае опасности собирались подопечные. Укрепление самостоятельности "сильных домов" можно усмотреть и в том, что некоторые их главы создавали для своих подопечных собственные правила и нормы поведения, т.е. локальные законы. Сами же они, равно как и прочие "старшие" члены семьи и их дружины, могли чинить произвол над окрестными "низкими семьями".

В целом в III-V вв. "сильные дома" окрепли в хозяйственном и военном отношении, упрочили свою власть над подопечным населением и, как считают некоторые исследователи, взяли на себя организующую роль в обществе. Это явление представляется одной из очень важных и характерных черт отмеченного периода.

Рост крупного землевладения, происходивший главным образом снизу, посредством увеличения числа "сильных домов" и расширения их владений, сопровождался захватом имущества "низших дворов", вытеснением, разорением и закабалением крестьянства. Подпадавшие под покровительство "сильных домов" не несли повинностей перед казной, что, естественно, сокращало доходы государства. В связи с этим введение надельной системы можно рассматривать как стремление последнего поставить определенную преграду дальнейшему росту крупного частного землевладения, как отражение борьбы между частным землевладением и государственной собственностью, которая в дальнейшем шла на всем протяжении истории Китая и сформировала его уникальный аграрный и весь общественный строй.

В городской жизни в III-VI вв. не произошло больших перемен. Города по-прежнему оставались главным образом административными или же военными центрами. На севере страны во многих из них закрепилась пришлая знать кочевых народов. Мелкие же городки, как и прежде, мало отличались от сельских поселений. Войны приводили к крушению многих городов, натурализация хозяйства - к их упадку. Постепенный выход городов из упадка наблюдается лишь с рубежа IV-V вв., что проявилось в оживлении городского строительства. Всего в III-VI вв. было построено 419 городов, из них наибольшее количество в районе современных провинций Шаньси (70), Шэньси (52), Хэнань (46), Аньхуэй (34), Шаньдун (31) и Цзянсу (30). Столицы китайских государств того времени - Лоян, Е, Чанъань и др. - вновь становятся крупными торговыми и культурными центрами. В V в. складывается развитой центр керамического производства в районе Цзиндэчжэня в Цзянсу. В городах существовали рынки. Но в целом говорить о подъеме городской экономики в отмеченный период не приходится.

Политические и экономические сдвиги в III-VI вв. сопровождались глубокими переменами в социальной структуре. Разложение имперского порядка, а также вторжение кочевых народов приводили к определенной архаизации общественной организации и углублению распада социума на обособленные местные сообщества. Находясь на более низкой, чем Китай, стадии общественного развития, многие приходившие сюда кочевые и полукочевые народы приносили с собой и более примитивные общественные институты, более жесткие методы управления и эксплуатации китайского населения. Целые районы или части страны становились своего рода добычей, военным трофеем различных полководцев и группировок кочевой знати. В III-V вв. наблюдается заметное возрождение института рабовладения.

Укрепление замкнутости местных сообществ явилось прямым следствием ослабления централизации власти, натурализации хозяйства и военизации внутриполитической жизни страны. Более четко, чем ранее, выкристаллизовывается местная элита, заметно возрастает ее социальная и политическая роль.

Характерной чертой общественной жизни в Китае в III-VI вв. являлось глубокое социальное неравенство. С одной стороны, резко возрастает роль родовитости, принадлежности к высшим кругам, с другой - усиливается зависимое положение трудящегося населения, появляются новые формы и категории зависимости. Не вдаваясь в остающийся дискуссионным вопрос о характере зависимости получателя надела в рамках надельной системы, можно с уверенностью сказать, что его статус оказывался ниже, чем тех, кто фактически (хотя и несколько ограниченно) обладал хозяйскими правами на свои участки. Сам акт наделения, обязывающий работников трудиться, производить определенного вида продукцию, платить установленные налоги и нести повинности, а также запрещавший ему переуступать или покидать надел, оборачивался своего рода прикреплением его к земле и частичной утратой личной свободы.

Еще более ярко проступает усиление зависимого положения работников в хозяйствах крупных частных землевладельцев. Те, кто во множестве шел под покровительство власть имущих и глав "сильных домов", не только были вынуждены отдавать "патрону" еще большую часть урожая, чем раньше платили в виде налогов, но и попадали в личную кабалу к нему. Внутри самих кровнородственных кланов, составлявших костяк "сильных домов", существовала строжайшая иерархия - деление семей и их членов на "старших" и "младших". Примыкавшие же к объединению неродственные кланы оказывались в еще более приниженном положении, попадали часто в разряд так называемых гостей (кэ). Эта прослойка включала работников и находящихся в услужении людей весьма различного положения, что отразилось в множественности обозначавших их терминов: бинькэ, ишике, дянькэ, мэнкэ, цзякэ, тункэ, тянькэ, сыкэ. Все они были лично-зависимыми от хозяина, хотя зависимость эта могла быть неодинаковой.

Существовали и другие категории зависимости населения, например буцюй- люди, служившие в отрядах местных лидеров, которые в описываемый период все больше используются в качестве подневольных работников и слуг. Печать кабальности носили в то время и арендные отношения, о чем свидетельствует причисление одной из категорий арендаторов - людей, "обрабатывавших не свою землю", - к разряду "гостей" (дянькэ). В крупных хозяйствах "сильных домов" и знати продолжали использоваться и рабы, хотя долю их участия в земледелии по имеющимся данным установить невозможно. Весьма примечателен и тот факт, что в появляющихся в описываемое время внутри "сильных домов" "семейных заповедях" - правилах и нормах поведения членов этих объединений - закреплялись сложившиеся здесь отношения господства и подчинения.

Отмеченные неполноправные слои населения все чаще обобщенно именуются современниками "подлым людом" (цзяньжэнь) и противопоставляются остальному "доброму народу" (лянминь). Причем в описываемое время слой первых резко увеличивается за счет вторых. Естественно, что подобный процесс, равно как и противостоявшее ему выделение влиятельной и богатой верхушки "сильных домов", шел на основе дальнейшего разложения и перерождения издавна существовавшей в Китае сельской общины. Это явление, фиксируемое историками еще со времени империи Хань, нашло отражение в понижении с конца III в. статуса деревенских старейшин (фулао), а также в упомянутой выше попытке заменить общинные институты насаждавшейся сверху "фискальной общиной" в виде пятидворок, двадцатипятидворок и т.д.

Одним из наиболее ярких проявлений социальных сдвигов в верхах китайского общества в III-VI вв. представляется повышение роли аристократии и аристократизма как такового. Несмотря на то что в Китае не сложилось юридически оформленного благородного сословия, жизнь и деятельность значительного социального слоя здесь характеризовалась целым рядом типично аристократических черт. Знатность людей стала четко определяться по праву рождения, т.е. принадлежностью к определенным "первостатейным", или "старым", кланам. Родовитость клана, в свою очередь, закреплялась в соответствующих генеалогиях и списках знатных фамилий. Такие списки распространились в III в. и к концу столетия были сведены в первый общий реестр. Формально аристократический статус приобретался с присуждением одной из "деревенских категорий". Но они тоже превратились в наследственный атрибут. В частности, появилась особая прослойка семейств, выходцы из которых постоянно обладали "второй категорией", открывавшей доступ к высоким постам на государственной службе и связанным с этим привилегиям в фискальной и юридической областях.

В среде аристократии развивалась тенденция к сословной отгороженности от "худородных", своего рода кастовость, особенно заметная на юге страны. Это выражалось в избирательности брачных связей, выработке и поддержании определенного стиля жизни (шифэн), отличной от простонародья речи.

Служилые должности были подразделены на "чистые" и "грязные". Первые могли занимать лишь выходцы из аристократических семей (и притом в юном возрасте и без всяких испытаний), вторые оставлялись незнатным, или "холодным", представителям служилого сословия. Служебная карьера в описываемое время оказалась в значительной степени обусловленной родовитостью происхождения. Аристократы занимали виднейшие государственные посты, составляя высший слой чиновничества. Противопоставление знатных и безродных стало одной из основополагающих граней социального размежевания. Углубление социального неравенства сопровождалось усилением сословных перегородок, иерархичности всей структуры общества. Наиболее явственно это ощущалось на Юге.

Еще одной характерной чертой социальной жизни III-VI вв. было усиление личностных отношений в самых различных проявлениях. Здесь следует вспомнить о появлении "личных" армий, где на передний план выступала преданность только своему вождю. Значительная роль чисто личностного начала наблюдается и в укладе "сильных домов", где отношения господства и подчинения сопровождались патриархальными связями "старших" и "младших" родичей, "хозяина" и "гостей". Чиновники и служащие, согласно принятым тогда представлениям (гу ли), считали себя обязанными какому-либо вышестоящему лицу, причем даже после выхода в отставку или перевода на иное место. Личную преданность патрону хранили и "ученики", превращавшиеся в клевретов своего влиятельного "учителя". Принцип личного долга занял одно из первостепенных мест среди моральных ценностей, став существенным фактором всей общественной жизни.

В III-VI вв. Китай переживает кардинальные, имевшие далеко идущие последствия перемены в своем этническом развитии, тесно связанные с политическими изменениями. Войны и вторжения иноземных племен вызывали шедший своеобразными волнами отток и перемещение населения, смешение и противоборство этнических групп и культур. Масштабы отмеченного перемещения и смешения в указанный период были столь значительны, что могут быть сопоставлены с происходившим тогда же великим переселением народов.

На Севере иноплеменники начали проникать в страну еще задолго до массовых вторжений IV в. В результате здесь, не только на окраинах прежней империи, но и на Центральной равнине, образовался смешанный, мозаичный состав населения. Наряду с китайцами здесь расселились сюнну, сяньбийцы, цяны, цзе, ди, динлины и другие племена и народности. Последовавшие войны и вторжения вызывали бегство китайского населения на юг и юго-восток. В целом, по приблизительным подсчетам, туда переселилось около 1 млн. человек. Число пришлого некитайского населения на Севере определить довольно трудно, тем более что расселялось оно неравномерно. Но за весь означенный период оно не превышало (опять-таки приблизительно) 5 млн. человек. Китайский субстрат численно оставался превалирующим, хотя это и не снимало подчас остроты этнических противоречий.

При всей конфликтности ситуации преобладающей оставалась тенденция к постепенной ассимиляции некитайского населения. Она шла порой медленно и неоднолинейно, но систематично, примером чему может служить китаизация табгачской империи Северная Вэй. Однако ассимиляционный процесс не был односторонним. Китайское население в ходе него также органически впитывало приносимые пришельцами обычаи и культуру, приобретая отличное от прежнего этническое качество.

На Юге в противоположность Северу китайцы выступали как господствующий над коренным некитайским населением (юэ, мяо, ли, и, мань, яо и другими народностями) этнос. Ассимиляция здесь шла быстрее и менее драматично, чем на Севере. Но и здесь наблюдаются восстания на этнической почве, карательные походы, насильственное переселение и т.п. При этом следует учитывать, что значительные пространства современного Южного Китая в III-VI вв. оставались еще не колонизованными или в очень малой степени колонизованными китайцами (Гуйчжоу, Гуанси, Фуцзянь).

Политическое разграничение и длительные войны между Севером и Югом способствовали сложению и закреплению существенных различий в жизни населения той и другой части страны, что усугублялось и разностью природно-хозяйственных условий. Для Севера были характерны большая роль общинных институтов, в том числе патриархальной семьи, большая свобода в положении женщины. Характерным типом сельского поселения в III-VI вв. здесь становится деревня (цунь) - как правило, обнесенная стеной и подчиненная какому-либо "сильному дому". Для Юга характерны малая семья, раздел имущества при жизни семейного патриарха, а также рассеянное поселение в сельской местности (ло). В описываемое время складываются и два основных диалекта китайского языка - северный и южный. Существовали и различия в пище. Все это приводило к закреплению в сознании обеих сторон взаимной обособленности. Знаменательно, что северяне называли жителями Срединного государства (т.е. китайцами) лишь себя, а южан именовали "людьми У" (по традиции, берущей начало в эпоху Троецарствия).

В целом можно сказать, что в отмеченный период произошли качественные изменения внутренней структуры прежнего китайского этноса. Они сопровождались изменениями и в языке. Заканчивается эволюция древнекитайского языка, и начинает складываться среднекитайский.

Несмотря на политическую нестабильность и разорение, в III-VI вв. в Китае продолжает развиваться материальная и духовная культура. Широко распространяется по стране возникший еще во II в. новый метод глубокой вспашки тяжелым плугом. На юге в полеводстве хорошо осваивается ирригация. В III в. усовершенствуются водоподъемные устройства. Увеличивается урожайность. В V в. на юге с полей стали собирать по два урожая в год. В описываемый период появляется трактат Цзя Сысе "Ци минь яо шу" ("Необходимое искусство для простого народа"), подытоживший весь накопленный к тому времени опыт в сельском хозяйстве, особенно в выращивании зерновых культур. В III в. усовершенствуется также ткацкий станок.

В V-VI вв. закладываются основы новой - осевой, симметричной - планировки города, нашедшей применение в строительстве городов Е и Лояна. При постройке жилищ шире распространяются кирпич и кровельная черепица. В быт на севере страны входят "варварские сиденья" (складные кресла), практика верховой езды на лошади, появляются стремена. На юге же среди состоятельных слоев населения начинают широко пользоваться посудой из так называемого серого фарфора. В III-VI вв. изменяются формы и типы повозок, отдельные элементы костюма (новые головные уборы, сапоги, сандалии на деревянной подошве). В пищевом рационе наиболее примечательным является распространение чая в III-IV вв. как обыденного напитка.

Продолжалось накопление научных знаний. В конце V в. южнокитайский ученый Цзу Чунчжи с большой точностью вычислил значение числа пи. На рубеже III-IV вв. Пэй Сю усовершенствовал китайские картографические принципы. Трактат "Шуй цзин чжу" ("Комментарии к списку водных потоков"), принадлежащий кисти северовэйского ученого Ли Даоюаня, значительно пополнил историко-географические сведения о стране. Расширялись представления и об окружающем мире, в частности о странах Юго-Восточной Азии. Историческая наука в III-VI вв. пополнилась пятью новыми династийными (официальными) историями. Совершенствуется право. В III в. появляются первые труды по теории литературного творчества - сочинения Цао Пи и Лу Цзи. В V в. Шэнь Юэ

создает теорию тонизированного стихосложения. Составляются новые иероглифические словари ("Цзылинь" и "Юйнянь"). Люди науки того времени были энциклопедистами. Ярким примером тому может служить известный ученый Го Пу (276-324), который в комментариях к различным трактатам проявил себя как знаток древних текстов, астроном, математик, ботаник, зоолог, географ и геолог.

Значительные сдвиги происходят в мироощущении. Несколько переосмысливается столь непреодолимая прежде грань между китайцами - жителями Срединного государства - и окружавшими его "варварами". Большим престижем начинают пользоваться отшельничество, бегство от суетности политической жизни, медитация. В аристократической и интеллектуальной среде получает распространение особый стиль жизни "ветра и потока" (фэн лю), характеризующийся демонстративной отрешенностью от политических дел и повседневных забот, нарочитым равнодушием к богатству и почестям. Это новое видение мира неотделимо от тех кардинальных изменений в идеологии, которые произошли в отмеченный период, а именно оттеснения позиций прежнего, ставшего ортодоксальным при Хань, конфуцианства религиозным даосизмом и буддизмом.

Становление даосизма как достаточно широкого религиозного течения происходит во II-V вв. Даосская религиозная практика зиждилась на поисках бессмертия и выливалась в поиски соответствующего эликсира с помощью алхимии, в медитацию, общие моления и мистерии, гадания и прорицания, гигиену питания и совершенствование половой жизни. Разработка и обобщение даосских догматов нашли яркое проявление в трактате "Баопу-цзы" Гэ Хуна (284-363) и трудах Тао Хунцзина (452-536). В царстве Чэн-Хань в Сычуани в первой половине IV в. даосизм стал государственной идеологией. Он пользовался немалым влиянием и при дворе Восточной Цзинь. В 444 г. благодаря стараниям проповедника Коу Цяньчжи даосизм был провозглашен государственной религией в империи Северная Вэй. Но его преобладание оказалось непродолжительным, и он был потеснен буддизмом.

Буддийское учение начало, как известно, проникать в Китай с середины I в. из Центральной Азии. Но до конца II в. его влияние в стране было еще слабым. В III в. буддизм все более проникает в южные районы Китая. Резкий подъем его влияния наблюдается с IV в. Растет количество монастырей и монахов, при храмах появляются общины мирян, переводится на китайский язык обширный буддийский канон, появляются оригинальные китайские буддийские сочинения. В этом плане особенно многое сделали известные проповедники Дао-ань (312-385) и Хуэй-юань (334-417), стараниями которых был разработан образцовый монастырский устав, введен культ Майтрейи и Амитабхи.

"Завоевание" Китая буддизмом продолжалось и в течение V-VI вв. К середине V в. только в империи Северная Вэй насчитывалось около 6500 храмов и 77 000 монахов, а к 530 г. - более 30 000 храмов и 2 млн. монахов. С первых лет V в. навстречу потоку зарубежных буддийских миссионеров в Индию и Центральную Азию устремляются китайские паломники, наиболее известными из которых были Фа-сянь, Чжи-мэн, Фа-юнь и Сун-юнь.

С рубежа IV-V вв. почти все правители китайских государств покровительствовали буддизму. В Северной Вэй он фактически завоевал положение государственной религии со второй половины V в., в южной империи Лян - с начала VI в. Монастыри, пользуясь покровительством властей, не только превращаются в центры образования, но и приобретают значительные земельные владения, накапливают богатство.

Попадая на китайскую почву, новое учение впитывало многие черты китайской идеологии и культуры. Происходила "китаизация" буддизма, становление здесь особого, самостоятельного очага его развития. Все это способствовало тому, что буддизм здесь не только быстро занял преобладающие позиции в идеологии, но и органически вошел в сам образ жизни широких масс населения.

Однако распространение буддизма встречало и сопротивление в стране, прежде всего со стороны адептов господствовавшего ранее и продолжавшего сохранять очень сильные позиции в идеологии конфуцианства, а позже и даосов. Критика "варварского" учения велась довольно активно, выливаясь в полемику с его приверженцами. Наиболее остро эта борьба проявилась в середине V в., когда северовэйский император Тоба запретил буддизм и приказал закрыть все монастыри. Но эти гонения продолжались всего несколько лет. Так же как и аналогичные шаги, предпринятые в 557 г. в империи Северная Чжоу, они не могли остановить дальнейшего распространения буддизма в стране.

Перемены, происходившие в III-VI вв., охватывают также искусство и литературу. Здесь прослеживаются большая утонченность, аристократизация, мощное влияние буддийской идеологии и активное проникновение иноземных культурных достижений. В китайской архитектуре появляется такой новый тип сооружений, как пагода. Вырабатываются и закрепляются новые эстетические представления в живописи. Около 500 г. Се Хэ был написан трактат "Категории древней живописи". В IV в. возникает утонченная пейзажная лирика, совершенствуется портрет, разнообразятся его типы. Прославились своим мастерством такие художники, как Гу Кайчжи, Лу Таньвэнь, Цзун Бин и др. Буддийское влияние четко прослеживается и в сюжетах, и в живописных приемах. Это ярко отразилось в знаменитых пещерных фресках Дуньхуана. Под сильным и непосредственным воздействием буддийской традиции происходит становление китайской скульптуры как самостоятельного вида искусства. В Китай проникает индийская (буддийская) музыка.

Изменение мировоззренческих ориентиров и жизненных ценностей ярко отразилось на литературном творчестве. Внимание к индивидуальным чертам и проявлениям, утонченность, пессимизм, душевная потерянность, отрешенность, одиночество - характерные мотивы того времени. Их можно проследить в сборнике "Новое изложение рассказов, в свете ходящих" и переживавшей взлет лирической поэзии. Наибольшей известностью пользовались стихи Цао Чжи (194-232), Жуань Цзи (210-263), Тао Юаньмина (365-427), СеЛинъюаня (385-433).

Несмотря на всю сложность политической ситуации III-VI вв., не прекращались дипломатические связи и культурные контакты Китая с отдаленными странами. Продолжали, хотя и не так интенсивно, как ранее, использоваться обе ветви Великого Шелкового пути, ведшего из Китая в Среднюю Азию, Иран и далее вплоть до восточных провинций Римской империи. Сильный толчок развитию связей с отмеченными районами, а также с Северной Индией дало проникновение в Китай буддизма, сопровождавшееся встречным движением миссионеров и паломников.

Итак, в III-IV вв. в Китае происходят глубокие и в ряде аспектов радикальные перемены, затронувшие все важнейшие сферы жизни общества. Их истоки уходят корнями к кризису древней империи. Иноземные вторжения, будучи сами обусловлены изменением положения в стране, лишь ускорили и усугубили отмеченные перемены, а не явились их первопричиной. Изживание старого порядка было результатом внутреннего процесса развития, а не случайным или же привнесенным извне. Значимость и всесторонность обрисованных перемен позволяет назвать время, когда они совершались, переходным периодом. Появившиеся тогда новые черты в организации и структуре социума сделали его весьма отличным от того, который существовал в эпоху древней империи. Они знаменуют переход от китайской древности к последующему, традиционно называемому средневековым этапу развития. Вопрос, насколько данный процесс сопровождался изменениями формационного плана, остается дискуссионным.

Ряд характерных для указанного времени процессов: разложение имперского порядка, усугубленное вторжением находившихся на более низкой ступени общественного развития иноземных племен и народов, милитаризация общества, распад его на локальные ячейки, натурализация хозяйства, появление новых категорий полузависимых работников, с одной стороны, и выделение аристократической верхушки - с другой, усиление иерархичности социальной структуры и личностных взаимоотношений - можно рассматривать как признаки феодализации. Радикальность произошедшего тогда сдвига подтверждается и эпохальными переменами в идеологии и мировоззрении китайцев. Вместе с тем в III-VI вв. в стране наблюдаются явления, не характерные для считающихся классическими феодальных нормативов.

Несмотря на резкое повышение роли и влияния военных кругов, их преобладание не было юридически закреплено соответствующими привилегиями. Военно-феодальное сословие не сложилось. Равным образом не получила реального доступа к власти-верхушка "сильных домов". Ее ведущая на местном уровне роль так и осталась неформальной, что препятствовало превращению уклада "сильных домов" в господствующий и появлению соответствующей государственной надстройки. Не оформилась как самостоятельное сословие, отличное от чиновного, и выросшая на базе отмеченного уклада аристократия. Большинство крестьянства, как охваченного, так и не охваченного надельной системой, юридически не утратило личной свободы. Определенной расплывчатостью отмечалось и положение неполноправных слоев. Существовавшие внутри "сильных домов" эксплуататорские отношения затушевывались сильным налетом неизжитой патриархальности. Сохранялось применение рабского труда. При всем отмеченном укреплении сословных перегородок сословное деление оставалось нечетким: официальная практика продолжала исходить из деления всего населения на чиновников и народ, который, в свою очередь, подразделялся на ученых (ши), земледельцев (пун), ремесленников (гун) и торговцев (шан). Реальные сословные различия, таким образом, не совпадали с формально провозглашенными, что и не позволило итожиться завершенному сословному строю.

Резюмируя, можно сказать, что наряду со всеми переменами в Китае продолжали сохраняться многие институты имперского и даже доимперского порядка и традиционной идеологии. Тенденция к изменениям соседствовала с инерцией устойчивости. Таким образом, китайское общество III-VI вв. представляет неоднородную и весьма сложную картину. Однако эта пестрота и является показателем переходности периода. Существо же переходных процессов можно уяснить лишь на основе анализа сложившихся в последующий период общественных структур.

[ << ] [ Начала Этногенеза ] [ Оглавление ] [ >> ]