4. ГРЕЧЕСКОЕ ОБЩЕСТВО В ЭПОХУ ВЕЛИКОЙ КОЛОНИЗАЦИИ. СТАНОВЛЕНИЕ ПОЛИСА

Порожденная глубокими социальными и демографическими сдвигами, происходившими в недрах греческого общества, колонизация вскоре стала оказывать на него мощное обратное воздействие. Колонизационное движение намного ускорило еще не законченный в то время процесс расшатывания устоев первобытнообщинного строя и вызревания частнособственнических отношений. Освоение новых земель на окраинах "обитаемой вселенной" и являющееся его необходимой предпосылкой развитие мореплавания открывали широкий простор перед личной инициативой и творческими способностями каждого человека, что способствовало окончательному высвобождению личности из-под контроля рода или большой семьи там, где эти древние формы социальной организации еще сохраняли свое значение и силу. Особенно быстрыми темпами этот процесс эмансипации личности из тесных рамок старой родовой морали и права шел во вновь основанных поселениях, куда стекались наиболее энергичные и предприимчивые люди, среди которых было немало всякого рода изгоев и отщепенцев, в силу тех или иных причин отколовшихся от своих родовых коллективов и во всем полагавшихся только на самих себя. Представителем этой наиболее динамичной и радикально настроенной части греческого общества может считаться прославленный поэт Архилох с о. Пароса. Незаконнорожденный сын паросского аристократа и рабыни, не допущенный в силу этого к дележу отцовского наследства, он принял активное участие в заселении паросцами о. Фасоса в северной части Эгейского моря, неподалеку от богатого золотыми и серебряными приисками фракийского побережья. Архилох оставил нам в одном из coхранившихся стихотворных фрагментов свою краткую, но в высшей степени выразительную характеристику:

В остром копье у меня замешен мой хлеб. И в копье же -
Из-под Исмара вино. Пью, опершись на копье

фр. 2. Пер. В.В.Вересаева)

В колониях происходило интенсивное смешение выходцев из разных греческих полисов, а также греков с окрестными варварами, что способствовало отказу от множества старых предрассудков.

Уровень деловой активности был выше среди жителей колоний, чем среди населения метрополий. Довольно часто колонии попадали в полную экономическую зависимость от своих метрополий. Находясь на отдаленной периферии греческого мира, они остро нуждались в самом необходимом, например в вине и оливковом масле, без которых греки вообще не представляли себе человеческого существования. Эти и другие продукты приходилось подвозить из Греции на кораблях. Из метрополий в колонии ввозились также глиняная посуда самых различных форм и размеров, другая домашняя утварь, ткани, оружие, украшения и т. п. Вскоре все эти вещи начинают привлекать к себе внимание местных варваров, которые предлагают в обмен за изделия греческих ремесленников все, чем были богаты: зерно и скот, металлы и рабов. Таким образом, колонии все более и более берут на себя функции центров посреднической торговли, связывавших Эгеиду с отдельными районами варварского мира. В самой Греции, как и следовало ожидать, основными очагами экономической активности становятся полисы, организовывавшие и направлявшие колонизационное движение, в том числе города Эвбеи, Коринф и Мегара на севере Пелопоннеса, острова Эгина, Лесбос, Самос и Родос на Эгейском море, Милет, Эфес и Фокея на западном побережье Малой Азии. О масштабах греческой морской торговли в VIII-VI вв. могут свидетельствовать прежде всего массовые находки керамики. Керамика эта - как дешевая глиняная тара (амфоры) для транспортировки различных сельскохозяйственных продуктов, так и более изысканная, обычно украшенная росписью столовая посуда - производилась всего лишь в нескольких крупных центрах гончарного ремесла, в число которых входят в европейской Греции города Эвбеи, Коринф, несколько позже (примерно с середины VI в.) -Афины и Спарта, Родос и некоторые из прибрежных ионийских полисов. Образцы этого рода ремесленной продукции находят в больших количествах по всей колониальной периферии греческого мира, а также и за ее пределами. Некоторые изделия греческих мастеров, имевшие особенно высокую художественную и материальную ценность, проникали далеко в глубь обширных территорий Центральной и Западной Европы, вероятно, путем межплеменного обмена. Примерами таких находок могут служить огромный бронзовый кратер, возможно, лаконской работы, открытый при раскопках захоронения кельтской "принцессы" в Виксе (Бургундия, Восточная Франция), и золотая рыба, по всей видимости служившая украшением панциря, найденная в скифской могиле близ Веттерсфельде (Северная Германия, недалеко от Берлина).

Появление новых обширных рынков сбыта в зоне колонизации стало мощным стимулом для развития и совершенствования ремесленного и сельскохозяйственного производства в самой Греции. Был открыт способ отливки из меди или бронзы крупных цельнометаллических предметов - панцирей, шлемов, больших сосудов, статуй. Строились быстроходные военные суда, приводимые в движение тремя ярусами гребцов, - так называемые триеры и т. п.

Бесспорным свидетельством стремительного технического прогресса являются дошедшие до нас ремесленные изделия архаического периода, в особенности сравнительно редкие изделия из металла и гораздо чаще встречающаяся керамика. Греческие вазы VII-VI вв. поражают богатством и разнообразием форм, красотой живописного оформления. Среди них выделяются сосуды работы коринфских мастеров, расписанные в так называемом ориентализирующем стиле (его отличают красочность, фантастическая причудливость живописного декора, напоминающие рисунки на восточных коврах), и белее поздние вазы чернофигурного стиля в основном афинского и пелопоннесского производства.

Основная масса керамики, вывозившаяся из Греции на внешние рынки, изготовлялась, вне всякого сомнения, уже не в домашних условиях, как в гомеровскую эпоху, а в специальных мастерских квалифицированными гончарами и художниками-вазописцами. Само это производство, по крайней мере с конца VIII в. до н. э., носило массовый, серийный характер и было рассчитано в первую очередь на рыночный спрос. В греческом обществе архаического периода специалисты-ремесленники уже не были, как когда-то, бесправными одиночками, стоящими вне общины и ее законов и нередко не имеющими даже постоянного места жительства. Теперь они образуют многочисленную и довольно влиятельную социальную прослойку, ведущую по преимуществу оседлый образ жизни. На это указывает не только количественный и качественный рост ремесленной продукции, но и появление в наиболее крупных и экономически развитых полисах особых ремесленных кварталов, в которых селились ремесленники одной определенной профессии. Так, в Коринфе начиная уже с VII в., как показали раскопки, существовал квартал гончаров - Керамик. В Афинах аналогичный квартал, занимавший значительную часть старого города, возник в VI в. до н. э. на месте древнего некрополя.

Все эти факты говорят о том, что в течение архаического периода в Греции произошел важный исторический сдвиг: ремесло отделилось от сельского хозяйства как самостоятельная отрасль производства. В соответствии с этим перестраивается и само сельское хозяйство, связь с рынком становится для него делом первостепенной важности. Не случайно в своей поэме "Труды и дни", представляющей собой своеобразный календарь греческого земледельца той эпохи, беотийский поэт-крестьянин Гесиод наставляет читателей не только в рациональном ведении сельского хозяйства, но и в "законах" мореплавания (Труды и дни, 618 и след.). Во многих районах Греции крестьяне переходят от выращивания традиционных зерновых культур - ячменя, полбы, пшеницы - к более доходным многолетним культурам - винограду и масличным. Многие греческие государства вообще отказались от производства своего хлеба и стали жить за счет привозного зерна.

Итак, основным результатом Великой колонизации был переход греческого общества со стадии примитивного натурального хозяйства на более высокую стадию. Торговля становится ведущей отраслью греческой экономики, появляются деньги. Греческое предание приписывает изобретение монеты лидийцам, обитавшим в западной части Малой Азии в ближайшем соседстве с ионийскими греческими полисами. Лидийские цари в древности славились своими несметными богатствами (имя одного из них - Креза стало даже нарицательным).

Уже в VI в. до н. э. в Греции были приняты два основных монетных стандарта: эгинский и эвбейский. Первый возник на острове Эгина в Сароническом заливе и оттуда широко распространился по всему Пелопоннесу, Средней и Северной Греции и по островам Эгейского моря вплоть до Малой Азии. Второй был принят в городах о-ва Эвбея - Халкиде и Эретрии, а также в Коринфе, Афинах и во многих западногреческих колониях. В основу как той, так и другой системы денежного чекана была положена весовая единица, именуемая талантом, которая в обоих случаях делилась на 6000 драхм (драхмы обычно чеканились из серебра, обол - более мелкая денежная единица - из меди или бронзы), но эгинский талант был тяжелее эвбейского, составляя 37 кг металла против 26 кг.

"Изобретая деньги, - писал Энгельс об Афинах VI в. до н. э., - люди не подозревали, что они вместе с тем создают новую общественную силу, единую, имеющую всеобщее значение, перед которой должно будет склониться все общество. И эта новая сила, внезапно возникшая без ведома и против воли своих собственных творцов, дала почувствовать свое господство афинянам со всей грубостью своей молодости" [+11]. В греческом обществе архаического периода деньги становятся главным мерилом социальной ценности человека, оттесняя на второй план все другие критерии: знатность рода, воинскую доблесть, лучшие качества ума и характера.

"Деньги делают человека" - это изречение, приписываемое некоему спартанцу Аристодему, стало своеобразным девизом новой эпохи. Деньги во много раз ускорили начавшийся еще до их появления процесс имущественного расслоения общины, еще более приблизили полное и окончательное торжество частной собственности. Сделки купли-продажи распространяются теперь на все виды материальных ценностей. Не только движимое имущество, но и земля, до сих пор находившаяся под контролем общины, свободно переходит из рук в руки: продается, закладывается, передается по завещанию или в качестве приданого. В своей поэме Гесиод советует читателю регулярными жертвоприношениями добиваться расположения богов, "чтобы, - заканчивает он свое наставление, - покупал ты участки других, а не твой бы - другие" (Труды и дни, 341).

Продаются и покупаются и сами деньги. Богатый человек мог отдать их в долг бедняку под очень высокий процент. Так зародилось ростовщичество, а вместе с ним и его неизменный спутник - широко распространенное почти во всех раннеклассовых обществах долговое рабство. Обычным явлением становятся сделки самозаклада. Не имея возможности своевременно расплатиться со своим безжалостным кредитором, несостоятельный должник отдает в заклад последнее, чем он еще располагает: детей, жену, а затем и самого себя. Если долг и накопившиеся по нему проценты не выплачивались и после этого, должник со всем своим семейством и остатками имущества попадал в кабалу к ростовщику и превращался в раба, положение которого ничем не отличалось от положения обычных рабов, взятых в плен на войне или купленных на рынке. Однако рабам-соплеменникам нашлась замена в лице чужеземцев-варваров. Основная масса рабов стала поступать на греческие рынки из колоний, где их можно было приобрести в больших количествах и по доступным ценам у местной варварской знати. Рабы составляли одну из главных статей скифского и фракийского экспорта в Грецию, массами вывозились из Малой Азии, Италии, Сицилии и разных районов колониальной периферии. Избыток дешевой рабочей силы на рынках греческих городов впервые сделал возможным широкое применение рабского труда во всех основных отраслях производства. Покупные рабы появляются теперь не только в домах аристократов, но и в хозяйствах зажиточных крестьян. В хозяйстве Гесиода, например, заняты два раба: женщина, подгоняющая быков во время пахоты, и мальчик, засыпающий землей семена, чтобы их не склевали птицы (Там же, 406, 470). Особенно много рабов скапливалось в крупных центрах ремесла и торговли. Уже в VII-VI вв. рабов можно было увидеть в ремесленных мастерских и купеческих лавках, на рынках, в порту, на строительстве укреплений и храмов. Везде и всюду они выполняли самую тяжелую работу. Благодаря этому у их хозяев - свободных граждан полиса создавался избыток досуга, который они могли посвятить занятиям политикой, атлетическими упражнениями, искусством, философией и т. п. Так закладывались в Греции основы нового рабовладельческого способа производства и вместе с тем новой полисной цивилизации, резко отличающейся от предшествующей ей дворцовой цивилизации крито-микенской эпохи.

Первым и наиболее важным признаком, свидетельствующим о переходе греческого общества от варварства к цивилизации, было возникновение городов. Правда, говоря о греческих городах не только архаического, но и более позднего, классического периода, следует иметь в виду огромную историческую дистанцию, отделяющую их от городов современной эпохи. Согласно известному определению Маркса, "история классической древности - это история городов, но городов, основанных на земельной собственности и на земледелии" [+12]. Действительно, в подавляющем своем большинстве греческие полисы представляли собой более или менее значительные аграрные поселения с преимущественно крестьянским, земледельческим населением. Большие массы торговцев, ремесленников и вообще людей, не занятых в сфере сельскохозяйственного производства, скапливались лишь в сравнительно немногочисленных крупных центрах транзитной морской торговли вроде Коринфа, Милета, Эгины, Родоса и некоторых других. Вплоть до очень позднего времени (вероятно, до начала эпохи эллинизма) греки не знали настоящего антагонизма между городом и деревней. Деревня - кома или дем - была в их понимании хозяйственным придатком города, выдвинутым на территорию сельской округи полиса, или хоры, и уже в силу этого неразрывно с ним связанным. Сам город мыслился греками в первую очередь как политический (административный), военный и религиозный центр государства, место, где по преимуществу концентрировалось гражданское население общины. Социально-экономические критерии в разграничении понятий города и деревни были несущественны.

В роли основного градообразующего элемента выступало свободное крестьянство, а сам город конституировался как государство и вместе с тем как гражданский коллектив собственников, объединенных общей заинтересованностью в присвоении и закреплении за собой "объективных условий существования", т. е. прежде всего земли.

Главным жизненным центром раннегреческого города была так называемая агора (букв. "сбор" или "сход"), служившая местом народных собраний граждан и в то же время использовавшаяся как рыночная площадь, хотя первая из этих двух функций, несомненно, была древнейшей. На агоре свободный грек проводил большую часть своего времени. Здесь он продавал и покупал, здесь же в сообществе других граждан полиса занимался политикой - решал государственные дела, здесь, на агоре, мог узнать все важнейшие городские новости. Об этой привязанности греков к рыночной площади с презрением отзывались их соседи, например персы и другие "варвары". Геродот (I, 152) передает слова персидского царя Кира Старшего о греках (в данном случае спартанцах): "Я не страшусь людей, у которых посреди города есть определенное место, куда собирается народ, обманывая друг друга и давая ложные клятвы". Первоначально агора представляла собой просто открытую площадь, лишенную каких бы то ни было построек. Позднее на ней стали устраивать деревянные или каменные сиденья, ступенями подымавшиеся друг над другом. На этих скамьях размещался народ во время собраний. В еще более позднее время (уже в конце архаического периода) по сторонам площади воздвигались специальные навесы - портики, защищавшие людей от лучей полуденного солнца. Портики стали излюбленным прибежищем для мелочных торговцев, философов и праздношатающейся публики, собиравшейся на агоре. Прямо на агоре или неподалеку от нее располагались правительственные здания полиса: булевтерий - здание городского совета (буле), пританей - место для заседаний правящей коллегии пританов, дикастерий - здание суда и т. п. На агоре же выставлялись для всеобщего ознакомления новые законы и распоряжения правительства.

Среди построек архаического города заметно выделялись своими размерами и великолепием убранства храмы главных олимпийских богов и прославленных героев. Отдельные части наружных стен греческого храма были раскрашены в яркие, радостные тона и богато украшены скульптурой (также раскрашенной). С особым великолепием украшался храм, посвященный божеству, считавшемуся главным покровителем и защитником данного полиса, или, как говорили сами греки, "богу-градодержателю". У каждого полиса был свой особый покровитель или покровительница. Так, в Афинах это была Афина Паллада. Храм бога-градодержателя (он был самым большим в городе) находился обычно в городской цитадели, которую греки называли "акрополем", т. е. "верхним городом". Здесь хранилась государственная казна полиса. Сюда поступали штрафы, взимавшиеся за различные преступления, и все другие виды доходов государства. В Афинах уже в VI в. (во времена тирании Писистрата) вершина неприступной скалы акрополя была увенчана монументальным храмом Афины - главной богини города. Своими величественными пропорциями храм был призван символизировать могущество и неколебимость города-государства, благополучие которого "оберегала" обитавшая в нем богиня.

Городской уклад жизни с характерными для него интенсивным товарообменом и другими видами хозяйственной деятельности, в которых принимали участие большие массы людей самого различного происхождения и социального положения, вступил в противоречие с тогдашней структурой греческого общества. Люди, принадлежавшие к разным родам, филам, фратриям, не только живут теперь бок о бок в одних и тех же кварталах, но и вступают в деловые и дружеские контакты, заключают брачные союзы. Постепенно начинает стираться грань, отделяющая старинную родовую знать от новой аристократии богатства - состоятельных купцов и землевладельцев, вышедших из простонародья.

С ростом городов непосредственно связан заметный прогресс в области права, как внутриполисного, так и международного. Экономические потребности общества трудно было согласовать с традиционными принципами родового права и морали, в соответствии с которыми каждый чужак - выходец из чужого рода или фратрии воспринимался как потенциальный враг, подлежащий уничтожению или превращению в раба. В архаическую эпоху эти воззрения постепенно начинают уступать свое место более широким и гуманным взглядам, согласно которым существует некая божественная справедливость, распространяющаяся в равной степени на всех людей независимо от их родовой или племенной принадлежности. Главной ее блюстительницей становится дочь Зевса богиня Дике, что, собственно, и значит "справедливость". "Если неправым деяньем ее оскорбят и обидят, подле родителя-Зевса немедля садится богиня и о неправде людской сообщает ему. И страдает целый народ за нечестье царей, злоумышленно правду неправосудьем своим от прямого пути отклонивших" (Гесиод. Труды и дни, 258-262).

О, реальном прогрессе общественного правосознания свидетельствуют древнейшие сборники законов, приписываемые знаменитым законодателям: Драконту, Залевку, Харонду и др. Кодексы эти содержали немало устаревших правовых норм и обычаев; в основе своей законы Драконта и им подобные есть не что иное, как запись существовавшего обычного права. Этот факт свидетельствует о стремлении положить предел самоуправству влиятельных семей и родов и добиться подчинения рода судебному авторитету полиса. Кодификация законов и тесно связанное с ней введение судопроизводства способствовали изживанию таких варварских обычаев, процветавших в гомеровские времена, как кровная месть или мзда за убийство.

Нормы морали и права распространяются в эту эпоху не только на соотечественников, но и на чужеземцев, граждан других полисов. Труп убитого врага уже не подвергался надругательствам, как когда-то (вспомним хотя бы надругательства, которым Ахилл в "Илиаде" предает тело погибшего Гектора), а выдается родственникам для предания земле. Свободных эллинов, захваченных в плен на войне, больше не убивают и не превращают в рабов, а возвращают на родину за выкуп. Принимаются меры для искоренения морского пиратства и разбоя на суше. Отдельные полисы заключают между собой договоры, гарантируя друг другу личную безопасность и неприкосновенность имущества граждан, если они окажутся на чужой территории. Все эти шаги к сближению были вызваны не только прогрессом общественной нравственности, но и потребностью отдельных государств в более тесных экономических и культурных контактах.

Аграрный кризис, породивший Великую колонизацию, продолжался, несмотря на массовый отток населения. Почти повсеместно в Греции мы наблюдаем одну и ту же картину: крестьяне массами разоряются, лишаются своих "отеческих наделов" и пополняют ряды батраков-фетов. Характеризуя обстановку, сложившуюся на рубеже VII-VI вв., перед реформами Солона, Аристотель писал в "Афинской политии": "Вся же вообще земля была в руках немногих. При этом, если эти бедняки не отдавали арендной платы, можно было увести в кабалу и их самих, и детей. Да и ссуды у всех обеспечивались личной кабалой вплоть до времени Солона".

Коренная ломка привычного житейского уклада весьма болезненно действовала на сознание людей. Законченным образцом пессимиста можно считать, нанример, крупнейшего эпического поэта послегомеровского времени Гесиода. В его поэме "Труды и дни" вся история человечества представлена как непрерывный упадок и движение вспять от лучшего к худшему. На земле, по мысли поэта, уже сменились четыре человеческих поколения: золотое, серебряное, медное и поколение героев. Каждое из них жило хуже, чем предыдущее, но самый тяжкий удел достался пятому, железному поколению людей, к которому причисляет себя и сам Гесиод. "Если бы мог я не жить с поколением пятого века! - горестно восклицает поэт.- Раньше его умереть я хотел бы иль позже родиться" (Труды и дни, 174 и след.). Об этом говорит включенная в поэму Гесиода "Басня о соловье и ястребе":

Басню теперь расскажу я царям, как они ни разумны.
Вот что однажды сказал соловью пестрогласному ястреб,
Когти вонзивши в него и неся его в тучах высоких.
Жалко пищал соловей, пронзенный кривыми когтями,
Тот же властительно с речью такою к нему обратился:
"Что ты, несчастный, пищишь? Ведь намного тебя я сильнее!
Как ты ни пой, а тебя унесу я, куда мне угодно,
И пообедать могу я тобой, и пустить на свободу.
Разума тот не имеет, кто мериться хочет с сильнейшим:
Не победит он его - к униженью лишь горе прибавит!".
Вот что стремительный ястреб сказал, длиннокрылая птица (202-212).

В те времена, когда писались эти строки, народ, обремененный тяжестью поборов, страдающий от безземелья и долговой кабалы, пока еще активно не вмешивался в политику. Спустя каких-нибудь сто-сто пятьдесят лет картина коренным образом меняется. Об этом мы узнаем из стихов другого поэта, уроженца Мегары Феогнида. Феогнид, хотя по рождению он принадлежал к высшей знати своего родного города, чувствует себя очень неуверенно в этом меняющемся на глазах мире и, так же как Гесиод, склонен весьма пессимистично оценивать свою эпоху. Его мучает сознание необратимости социальных перемен, происходящих вокруг него:

Город наш все еще город, о Кирн, но уже люди другие,
Кто ни законов досель, ни правосудья не знал,
Кто одевал себе тело изношенным мехом козлиным
И за стеной городской пасся, как дикий олень, -
Сделался знатным отныне. А люди, что знатными были,
Низкими стали. Ну, кто б все это вытерпеть мог? (53-58).

Главной причиной всех этих бедствий Феогнид не без основания считает деньги.

Стихи Феогнида показывают, что обострившийся в связи с развитием товарообмена процесс имущественного расслоения общины затрагивал не только крестьянство, но и некогда могущественную знать. Многие аристократы, обуреваемые жаждой наживы, вкладывали свое состояние в различные торговые предприятия и спекуляции, но, не имея достаточной практической сметки, не выдерживали конкурентной борьбы и разорялись, уступая место более цепким и изворотливым выходцам из низов, которые благодаря своему богатству подымаются теперь на самую вершину социальной лестницы. Эти незаслуженно возвысившиеся "выскочки" вызывают в душе поэта дикую злобу и ненависть. В мечтах он видит народ возвращенным в его прежнее полурабское состояние:

Твердой ногой наступи на грудь суемыслящей черни,
Бей ее медным бодцом, шею пригни под ярмо!
Нет под всевидящим солнцем, нет в мире широком народа,
Чтоб добровольно терпел крепкие вожжи господ... (847-850).

Пер. С.Я.Лурье.

Действительность, однако, разбивает эти иллюзии глашатая аристократической реакции. Возвращение вспять уже невозможно, и Феогнид снова погружается в безысходное отчаяние:

"К гибели, к воронам все наше дело идет! Но перед нами,
Кирн, из блаженных богов здесь не виновен никто:
В бедствия нас из великого счастья повергли - насилье,
Низкая жадность людей, гордость надменная их (833-836).

Стихи Феогнида запечатлели тот момент, когда взаимная вражда и ненависть борющихся партий достигли своей высшей точки. Повсюду демократы выдвигают одни и те же лозунги: "Передел земли и отмена долгов", "Равенство всех граждан полиса перед законом" (исономия), "Передача власти народу" (демократия). Следует, конечно, учитывать, что демократическое движение было неоднородно по своему социальному составу. В нем принимали участие и богатые купцы из простонародья, и зажиточные крестьяне, и ремесленники, и обездоленные массы сельской и городской бедноты. Если первые добивались прежде всего политического равенства со старинной знатью, то последних гораздо больше привлекала идея всеобщего имущественного равенства. Феогнид в одной из своих элегий обращается к читателю с предупреждением:

Пусть еще в полной пока тишине наш покоится город, -
Верь мне, недолго она в городе может царить,
Где нехорошие люди к тому начинают стремиться,
Чтоб из народных страстей пользу себе извлекать.
Ибо отсюда - восстанья, гражданские войны, убийства,
Также монархи, -от них сбереги нас судьба! (47-52).

Упоминание о монархах - весьма симптоматично для того времени, к которому относятся эти стихи (вторая половина VI в. до н. э.). Во многих греческих государствах длившийся иногда десятилетиями социально-политический кризис разрешался установлением режима личной власти. Таких узурпаторов греки называли "тиранами", противопоставляя их древним царям - басилеям, правившим на основании наследственного права или всенародного избрания.

Захватив власть, тиран начинал расправу со своими политическими противниками. Людей, неугодных новому правителю, казнили без суда и следствия. Целые семьи и даже роды отправлялись в изгнание, а их имущество переходило в казну тирана. Само слово "тирания" стало в греческом языке синонимом беспощадного, кровавого произвола. Острие террористической политики тиранов было, таким образом, направлено против родовой знати.

По-иному складывались отношения тирана с народом. Многие тираны архаической эпохи начинали свою политическую карьеру в качестве простатов, т. е. вождей и защитников демоса. Знаменитый Писистрат, впервые захвативший власть над Афинами в 560 г. до н. э., опирался на поддержку беднейшей части афинского крестьянства, которая обитала в основном во внутренних гористых районах Аттики (отсюда название этой политической группировки - диакрии, т. е. "горцы"). Отряд телохранителей тирана, предоставленный Писистрату по его просьбе афинским народом, составили триста человек, вооруженных дубинами - обычное оружие греческого крестьянина. С их помощью Писистрат захватил афинский акрополь и стал хозяином положения в городе. Упоенный своей победой тиран мог позволить себе "широкий жест" в отношении народа, одарив его частью захваченной добычи из конфискованного имущества знати. Он ввел в Афинах дешевый сельскохозяйственный кредит, ссужая нуждающихся крестьян инвентарем, семенами, скотом, учредил два новых всенародных празднества - Великие Панафинеи и Городские Дионисии - и справлял их с необыкновенной пышностью. Теми же мотивами - стремлением добиться популярности среди народа и заручиться его поддержкой - были продиктованы и приписываемые многим тиранам меры по благоустройству подвластных им полисов: строительство водопроводов и фонтанов, сооружение новых великолепных храмов, портиков на агоре, портовых построек и т. д.

Все это, однако, еще не дает оснований считать тиранию "демократической диктатурой масс", а самих тиранов - "борцами за народное дело" (такая оценка иногда встречается в литературе). Отнюдь не забота о благе народа руководила действиями тиранов. Главной их целью было всемерное укрепление своего владычества над полисом. Никто из тиранов не пытался осуществить на деле основные лозунги демократического движения: "Передел земли" и "Отмену долгов" (в источниках нет никаких упоминаний о такого рода коренных реформах в связи с тиранией). Никто из них ничего не сделал для того, чтобы демократизировать государственный строй полиса, по-настоящему, а не на словах сломать сословные барьеры, отделяющие знать от простонародья, ликвидировать изжившую себя систему родовых институтов.

Тактика, применявшаяся тиранами по отношению к народным массам, может быть определена как "политика кнута и пряника". Заигрывая с демосом и пытаясь привлечь его на свою сторону как возможного союзника в борьбе со знатью, тираны в то же время боялись народа и не доверяли ему. Они окружали себя наемными телохранителями из числа чужеземцев или отпущенных на свободу рабов.

Тирания оставила заметный след в истории ранней Греции. Колоритные фигуры первых тиранов - Периандра, Писистрата, Поликрата и др. неизменно привлекали к себе внимание позднейших греческих историков. Популярности тиранов немало способствовало их меценатство. Стремясь придать больше блеска своему правлению и увековечить свое имя в потомстве, многие тираны привлекали к своим дворам выдающихся музыкантов, поэтов, художников. Такие греческие полисы, как Коринф, Сикион, Афины, Самос, Милет, стали под властью тиранов богатыми процветающими городами, украсились новыми великолепными постройками. Некоторые из тиранов вели успешную внешнюю политику. Знаменитый тиран о. Самоса Поликрат за короткое время подчинил своему владычеству большую часть островных государств Эгейского моря. Писистрат боролся за овладение важным морским путем, соединявшим Грецию через коридор проливов и Мраморное море с Причерноморьем. Тем не менее вклад тиранов в социально-экономическое, политическое и культурное развитие архаической Греции нельзя преувеличивать. Мы вполне можем положиться на ту трезвую и беспристрастную оценку тирании, которую дал величайший из греческих историков Фукидид. "Все тираны, бывшие в эллинских государствах,- писал он,- обращали свои заботы исключительно на свои интересы, на безопасность своей личности и на возвеличение своего дома. Поэтому при управлении государством они преимущественно, насколько возможно, озабочены были принятием мер собственной безопасности; ни одного замечательного дела они не совершили, кроме разве войн отдельных тиранов с пограничными жителями" (I, 17. Пер. Ф. Г. Мищенко, С. А. Жебелева).

Не имея прочной социальной опоры в массах, тирания не смогла стать устойчивой формой государственного устройства греческого полиса. В городах балканской Греции последние династии тиранов были ликвидированы уже в конце VI в. Несколько дольше продержались они в ионийских полисах Малой Азии, где тиранию взяли под свое покровительство персидские цари, а также в городах-колониях Великой Греции (Сипилия и Южная Италия), над которыми в это время (конец VI - начало V в.) нависла угроза карфагенского завоевания.

Кровавая интермедия тирании показала, что путь насилия и террора не может вывести греческое общество из состояния политического разброда и классовой вражды. Однако нельзя забывать о том, что в круговороте столь характерных для архаической эпохи гражданских войн и социальных катастроф постепенно зарождался новый тип государства - рабовладельческий полис. Этот процесс связан с именами многих поколений греческих законодателей, о большинстве из которых мы ничего не знаем. Согласно античной традиции особенно видное место занимают два выдающихся афинских реформатора - Солон и Клисфен и спартанский законодатель Ликург.

Солон, избранный в 594 г. до н. э. на должность первого архонта [+13] с правами законодателя, разработал и осуществил широкую программу социально-экономических и политических преобразований, конечной целью которых было восстановление единства полиса, расколотого гражданскими междоусобицами на враждующие политические группировки. Наиболее важной среди реформ Солона была реформа долгового права, вошедшая в историю под образным наименованием "стряхивание бремени" (сейсахтейя). Солон объявил все долги и накопившиеся по ним проценты недействительными и запретил на будущее сделки самозаклада. Это спасло крестьянство Аттики от порабощения и тем самым сделало возможным дальнейшее развитие демократии в Афинах. Впоследствии сам законодатель с гордостью писал об этой своей заслуге перед афинским народом:

Какой же я из тех задач не выполнил,
Во имя коих я тогда сплотил народ,
О том всех лучше перед Времени судом
Сказать могла б из олимпийцев высшая -
Мать черная Земля, с которой снял тогда
Столбов поставленных я много долговых,
Рабыня прежде, ныне же свободная

фр. 24, 1-7. Пер. С.И.Радцига.

Освободив афинский демос от тяготевшей над ним задолженности, Солон, однако, категорически отказался выполнить другое его требование: произвести передел земли, в котором остро нуждались обезземеленные крестьяне, входившие в категорию так называемых гектеморов (шестидольников). Вместе с тем Солоном были приняты некоторые меры, направленные к тому, чтобы приостановить дальнейший рост крупного землевладения и тем самым положить предел засилью знати в экономике Афин. Известен закон Солона, запрещавший приобретать землю свыше определенной нормы. Очевидно, эти меры имели успех, так как в дальнейшем на протяжении VI и V вв. Аттика оставалась по преимуществу страной среднего и мелкого землевладения, в которой даже самые богатые рабовладельческие хозяйства не превышали по площади нескольких десятков гектаров.

Не менее значимы были и политические реформы Солона, среди которых особенно важное место занимает введение имущественного ценза, ставшего главным критерием при определении прав и обязанностей афинских граждан. За основу цензовой системы были взяты годовые доходы каждого гражданина, исчислявшиеся в получаемых с его земли сельскохозяйственных продуктах - зерне, масле, вине и т. д. В соответствии с этим принципом все афинские землевладельцы (те, у кого не было собственной земли, видимо, оставались вообще вне рамок этой системы) были разделены на четыре класса:

1. класс пятисотмерников - пентакосиомедимнов (это были самые богатые люди, получавшие со своей земли не менее пятисот медимнов [+14] годового дохода);
2. класс всадников, или трехсотмерников, получавших ежегодно не менее трехсот медимнов дохода;
3. класс зевгитов, получавших не менее двухсот медимнов дохода;
4. класс фетов, карликовые участки которых приносили менее двухсот медимнов годового дохода.

В этой шкале градаций три последних класса, вероятно, сохранили свои старые названия, существовавшие еще до Солона. Так, "всадниками", скорее всего, называли в Афинах, как, впрочем, и в некоторых других греческих государствах, особенно состоятельных и знатных людей, способных на свои средства содержать боевых или скаковых лошадей и образовывавших в соответствии с этим привилегированный кавалерийский отряд в составе гражданского ополчения. Термин "зевгиты" мог обозначать зажиточных крестьян, главным богатством которых считалась упряжка (греч. "зевгос") из двух рабочих быков, с помощью которых они обрабатывали свои земельные наделы. Зевгиты были достаточно богаты, чтобы приобрести полный комплект тяжелого гоплитского вооружения, и в соответствии с этим составляли, по всей видимости, основное ядро афинского пешего воинства. Наконец слово "фет" уже с древнейших, гомеровских времен обозначало в греческом языке малоземельного или совсем безземельного крестьянина, вынужденного наниматься в батраки. Не располагая необходимым прожиточным минимумом, феты всегда остро нуждались в самом необходимом и на военную службу в ополчение могли привлекаться лишь в качестве легковооруженных воинов - стрелков и пращников. За каждым из этих классов или разрядов был закреплен определенный минимум политических прав, соответствующий их имущественному достатку и выполняемым ими военным функциям. Из пентакосиомедимнов впредь должны были избираться члены высшей правящей коллегии афинского государства - архонты. Всадники и зевгиты получили доступ к должностям низшего разряда, имея право выдвигать своих кандидатов в состав образованного Солоном так называемого "совета четырехсот", рассматривавшего предварительно все законопроекты, поступавшие для окончательного утверждения в народное собрание. Наконец, феты могли участвовать лишь в деятельности афинского народного собрания, или экклесии. Заметим попутно, что народное собрание, пребывавшее до Солона в состоянии долгого застоя и неподвижности, при нем, по-видимому, приобрело некоторое политическое значение.

Как детище компромисса, призванного в одно и то же время удовлетворить и примирить интересы полярно противоположных слоев афинского общества, какими были в то время имущие и неимущие граждане, законодательство Солона заключало в себе множество мелких и крупных противоречий. Осуждая, подобно Феогниду Мегарскому, всевластие богатства и денег, Солон тем не менее своей цензовой реформой лишил старинную афинскую знать - евпатридов, к которой, кстати, он и сам принадлежал по рождению, ее былых привилегий, допустив к кормилу правления государством разбогатевших выходцев из низов - афинских нуворишей. В то же время он попытался смягчить явно олигархический характер созданного им государственного устройства, несколько активизировав деятельность народного собрания и тесно связанного с ним суда присяжных. Главная же его заслуга перед афинской демократией заключалась в том, что он дал основной массе граждан надежную гарантию защиты от порабощения и социальной деградации.

Сам Солон писал в одной из своих элегий (фр. 5, 1-6. Пер. С. И. Радцига):

Да, я народу почет предоставил, какон ему нужен, -
Не сократил его прав, не дал и лишних зато.
Также подумал о тех я, кто силу имел и богатством
Славился,-чтоб никаких им не чинилось обид.
Встал я, могучим щитом своим тех и других прикрывая,
И никому побеждать не дал неправо других.

Расчеты законодателя, однако, были опрокинуты дальнейшим развитием событий в Афинах. Его законы, хотя и были приняты афинянами, очевидно, не удовлетворили ни одну из враждующих партий. Вынужденный, по его же собственным словам, "вертеться, словно волк средь стаи псов", отражая направленные на него со всех сторон упреки и нападки, Солон в конце концов счел за лучшее покинуть отечество и вернулся в Афины уже незадолго до своей смерти. Во время его отсутствия в государстве вновь начались гражданские распри и смуты и, то вспыхивая, то затухая, продолжались еще около 30 лет, пока к власти не пришел, используя, как и многие его предшественники, очередной политический кризис, тиран Писистрат. К сказанному можно добавить, что, пользуясь известной популярностью среди малоимущего крестьянства Аттики и, возможно, обещая ему облегчение его участи в будущем, он сумел на несколько десятилетий стабилизировать политическую обстановку в Афинах. При этом наиболее активных своих противников он заставил покинуть пределы государства, других же принудил к покорности. Конституция, введенная Солоном, продолжала действовать и при Писистрате, но лишь формально. Фактически власть в государстве принадлежала одному человеку, хотя официально он не занимал никаких должностей. После смерти Писистрата, примерно между 509 и 507 гг., был сделан еще один чрезвычайно важный шаг на пути к демократизации афинского государства и укреплению его внутреннего единства. Инициатором очередной серии реформ, положившей конец политическому могуществу афинской знати, стал Клисфен, выходец из древнего и очень богатого рода Алкмеонидов, занявший, так же как в свое время Солон, должность первого архонта. Главной опорой господства аристократии в Афинах этого времени (и во многих других греческих государствах) были родовые союзы, называвшиеся, как и в гомеровские времена, "филами" и "фратриямж". Уже задолго до Солона и Клисфена весь афинский народ делился на четыре филы, в каждую из которых входили по три фратрии. Во главе каждой фратрии стоял знатный род, ведавший ее культовыми делами. Рядовые члены фратрии обязаны были подчиняться религиозному и политическому авторитету знати, оказывая ей поддержку во всех ее предприятиях. Занимая господствующее положение в родовых союзах, аристократия держала под своим контролем всю массу демоса, искусно направляя ее настроения в желательное ей русло. Против этой уже отжившей организации Клисфен и направил свой главный удар. Он ввел новую, чисто территориальную систему административного деления, распределив всех граждан по десяти филам и ста более мелким единицам - демам. Филы, учрежденные Клисфеном, не имели никакого отношения к старым родовым филам. Более того, они были составлены с таким расчетом, чтобы лица, принадлежавшие к одним и тем же родам и фратриям, были впредь политически разобщены, проживая в разных территориально-административных округах. С помощью этого приема Клисфен, по выражению Аристотеля, "смешал все население Аттики" (Политика,IV, 1319Ь 26).

Реформы Клисфена завершают собой первый этап борьбы за демократию в Афинах. В ходе этой борьбы афинский демос добился больших успехов, политически вырос и окреп. Его воля, выраженная путем общего голосования в народном собрании (экклесии), приобретала силу обязательного для всех закона. Народ сам избирал всех должностных лиц, не исключая и самых высших - архонтов и стратегов [+15]. Совет пятисот (буле) выполнял при народном собрании функции своеобразного президиума, занимаясь предварительным обсуждением и обработкой всех предложений и законопроектов, поступавших затем на окончательное утверждение в экклесию. Поэтому декреты народного собрания в Афинах начинались обычно с одной и той же формулы: "Постановили совет и народ". Что касается суда присяжных (гелиэи), то он был в Афинах высшей судебной инстанцией, в которую все граждане могли обращаться с жалобами на несправедливые решения должностных лиц. Как совет, так и суд присяжных избирались на территориальной основе - по десяти филам, учрежденным Клисфеном. Благодаря этому в их состав могли попасть наравне с представителями знати также и рядовые граждане. Этим они в корне отличались от старого аристократического совета - ареопага.

Политически активное ядро народного собрания составляли зевгигы-зажиточные крестьяне. Из них же, как было уже сказано, формировалось тяжеловооруженное гоплитское ополчение, которое становится теперь решающей силой на полях сражений.

Афинская демократия дает представление лишь об одном из путей развития греческого полиса. В течение архаического периода в Греции возникло много разнообразных типов и форм полисной организации, которые могли существенно различаться между собой в зависимости oт местных условий, но при этом имели и некоторые общие черты. Один из своеобразных вариантов полисного строя сложился в Спарте - крупнейшем из дорийских государств Пелопоннеса. Полис Спарта возник в XI или Х в. до н. э., после того как дорийцы, вторгшиеся в Лаконию, обосновались в средней части долины Еврота на плодородных землях древнего Лакедемона [+16]. При этом значительная часть местного населения (в основном, по-видимому, ахейского) была порабощена спартанцами и превратилась в рабов-илотов. Некоторые из них, добровольно признавшие главенство Спарты, вошли в состав Лакедемонского государства на правах так называемых периэков (букв. "живущих вокруг"). В отличие от илотов периэки считались лично свободными и даже пользовались гражданскими правами. Однако в самой Спарте на них смотрели как на людей "второго сорта" и не допускали к участию в делах государства. Таким образом, уже в процессе завоевания Лаконии определились основные особенности общественного строя и экономики Спарты и сформировались три основных сословия спартанского общества: полноправные граждане, порабощенные илоты и свободные, но неполноправные периэки.

В этот же период были, по всей видимости, заложены и основы государственного устройства Спарты, отличавшегося стабильностью, по единодушному признанию древних. Важнейшими элементами этой политической системы являлись двойная царская власть, совет старейшин, или герусия, и народное собрание - апелла. С древнейших времен в Спарте одновременно правили две царские династии. В военное время они выполняли функции военачальников, в мирное - занимались судебными и религиозными делами. Оба царя входили в состав совета старейшин. Народное собрание, охватывавшее всех полноправных граждан Спарты, играло в этой системе государственных учреждений второстепенную роль. По существу, оно лишь утверждало решения, принятые царями и старейшинами на их совместных заседаниях.

Особое место в ранней истории Спарты занимает период так называемых Мессенских войн. Примерно с середины VIII в. до н. э. в Спарте, как и во многих других греческих государствах, стал ощущаться острый земельный голод. Главным объектом спартанской агрессии на этом ее этапе стала Мессения, богатая и обширная область в юго-западной части Пелопоннеса.

Борьба за Мессению была долгой и упорной. Первая Мессенская война (743-724 гг.) завершилась победой спартанцев, которые принудили жителей Мессении к уплате дани, составлявшей половину всего получаемого ими ежегодно урожая. Часть мессенских земель, возможно, была поделена на наделы (клеры), распределенные между спартанцами. Однако этого было недостаточно, чтобы удовлетворить всех нуждающихся в земле. В Спарте начались распри, сопровождавшиеся призывами к переделу земли. Тем временем покоренные мессенцы восстали против ненавистного им спартанского владычества. Завязалась вторая Мессенская война (2-я половина VII в.), судя по всему, не менее длительная и ожесточенная, чем предшествующая. Мессенцы снова были разбиты. На этот раз все население Мессении, за исключением жителей нескольких приморских городков, которым был дарован статус периэкских общин, было обращено в рабство, а принадлежавшая ему земля перешла в собственность спартанского государства.

Захват плодородных мессенских земель позволил приостановить надвигавшийся аграрный кризис. В конце VII или начале VI в. в Спарте был осуществлен широкий передел земли и создана стабильная система землевладения, основанная на принципе строгого соответствия между числом наделов и числом полноправных граждан. Наиболее плодородные земли в Лаконии и Мессении были поделены на 9000 приблизительно одинаковых по своей доходности наделов, которые были розданы соответствующему числу спартанцев. В дальнейшем правительство Спарты следило за тем, чтобы величина наделов оставалась все время неизменной (их нельзя было, например, дробить при передаче по наследству), а сами они не могли переходить из рук в руки посредством дарения, завещания, продажи и т. д.

Вместе с землей были поделены и прикрепленные к ней рабы-илоты из числа покоренных жителей Лаконии и Мессении. Сделано это было с таким расчетом, чтобы на каждый надел приходилось по нескольку семей илотов, которые обязаны были своим трудом обеспечивать всем необходимым самого владельца надела и его семью. Каждый год илоты выплачивали своему господину натуральный оброк, состоявший из ячменного зерна или муки, вина, масла и других продуктов. Обычная норма этой повинности (по некоторым сведениям, она составляла примерно половину урожая) была определена законом, и спартиат не имел права превышать ее по своему произволу. Излишки, оставшиеся после сдачи оброка, илот мог использовать по своему усмотрению, например продать на рынке или оставить про запас. Вообще в отличие от рабов обычного или классического типа илоты пользовались некоторой хозяйственной самостоятельностью. Спартиат не имел также права убить или продать илота, поскольку рабы в Спарте считались, так же как и земля, которую они обрабатывали, собственностью государства.

После завоевания Мессении спартанский демос превратился в замкнутую корпорацию профессиональных воинов-топлитов, осуществлявших силой оружия свое господство над многотысячной массой илотов, которые численно намного превосходили своих поработителей, и удержать их в повиновении можно было только с помощью систематического и беспощадного террора. По свидетельству Плутарха (Ликург, XXVIII), спартанское правительство время от времени устраивало на илотов своеобразные облавы - "криптии" (от греч. "криптос" - "тайный", "скрытый"). В них участвовали молодые спартиаты, которые, нападая на илотов из засады, старались уничтожить самых крепких и сильных.

Постоянная угроза мятежа илотов, нависшая над господствующим классом Спарты, требовала от него максимальной сплоченности и организованности. Поэтому одновременно с переделом земли или вскоре после него в Спарте была проведена серия важных социальных реформ, вошедших в историю под именем "законов Ликурга" [+17]. Реформы эта превратили Спарту в единый военный лагерь. Полноправным гражданином в Спарте считался лишь тот, кто неукоснительно выполнял все предписания законов Ликурга. В этих законах было предусмотрено все вплоть до мельчайших деталей, таких, как покрой одежды и форма бороды и усов, которые дозволялось носить гражданам Спарты.

Закон обязывал каждого спартиата отдавать своих сыновей, как только им исполнится семь лет, в специальные лагеря-агелы (агела - букв. "стадо"), где в них воспитывали выносливость, хитрость, жестокость, умение приказывать и повиноваться. Взрослые спартиаты посещали совместные трапезы - сисситии, ежемесячно отдавая на их устройство определенное количество продуктов из своего хозяйства. В руках правящей верхушки спартанского государства сисситии и агелы были удобным средством контроля за поведением.

Важнейшим политическим принципом, положенным в основу "ликургова строя", был принцип равенства. В соответствии с этим все полноправные граждане Спарты официально именовались "равными", и это были не пустые слова. В Спарте была разработана и действовала в течение долгого времени система мер, направленных к тому, чтобы свести к минимуму любые возможности личного обогащения и тем самьи приостановить рост имущественного неравенства среди спартиатов. С этой целью была изъята из обращения золотая и серебряная монета. Согласно преданию, Ликург заменил ее тяжелыми и неудобными железными оболами, уже давно вышедшими из употребления за пределами Лаконии. Торговля и ремесло считались в Спарте занятиями, позорящими гражданина. Ими могли заниматься только периэки, да и то лишь в ограниченных масштабах. Поскольку в Спарте находились под запретом различные виды сделок по продаже земли, основные пути к накоплению богатства были закрыты перед гражданами этого необычного государства. Все спартанцы независимо от их происхождения и общественного Положения носили одинаково простую одежду, ели одинаковую пищу за общим столом в сисситиях, пользовались одинаковой домашней утварью. Ни один спартиат не мог похвастать перед друзьями и coceдями драгоценной посудой, красивой мебелью, коврами, картинами, статуями и т. п. вещами. Местные ремесленники из числа периэков изготовляли лишь самую простую и необходимую утварь, орудия труда и оружие для снаряжения спартанской армии. Ввоз же в Спарту чужеземных изделий был категорически запрещен законом. Главными блюстителями порядков, установленных "законами Ликурга", были сделаны так называемые эфоры, что буквально и означает "блюстители" или "надзиратели". Они составляли особую коллегию из пяти человек, которых ежегодно переизбирали на народном собрании. В руках эфоров сосредоточивалась огромная власть (древние даже приравнивали ее к власти тиранов), что давало им преимущество перед всеми другими должностными лицами, не исключая и царей. Известны случаи, когда эфоры, не спрашивая ни у кого согласия, отстраняли от власти неугодных им царей или отправляли их в изгнание.

Все эти преобразования, несомненно, способствовали консолидации гражданского коллектива Спарты. Знаменитая спартанская фаланга долгое время не знала себе равных на полях сражений. Спарта уже в середине VI в. до н. э. подчинила своей гегемонии такие крупные полисы, как Коринф, Сикион, Мегары. В результате сложился так называемый Пелопоннесский союз, ставший самым значительным политическим объединением в тогдашней Греции. В дальнейшем спартанцы пытались распространить свое влияние также и на другие греческие государства, в том числе на Афины.

Великодержавные претензии Спарты опирались лишь на ее из ряда вон выходящее военное могущество. В экономическом и культурном отношении она сильно отставала от других греческих государств. Установление "ликургова строя" резко затормозило развитие спартанской экономики, вернув ее вспять, почти на стадию натурального хозяйства гомеровской эпохи. Постепенно захирела, а затем и совсем исчезла яркая и своеобразная культура архаической Спарты [+18]. После Тиртея, воспевшего подвиги, совершенные спартанскими воинами во время Мессенских войн, Спарта не дала человечеству ни одного значительного поэта, ни одного философа, оратора, ученого. Полный застой в социально-экономической и политической жизни и крайнее духовное оскудение - такой ценой расплачивались спартанцы за господство над илотами.

Итак, мы познакомились с двумя различными и во многом противоположными по своему характеру формами раннегреческого полиса. Первая из них, сложившаяся в Афинах в результате реформ Солона и Клисфена, оказалась более гибкой, более способной к развитию и, следовательно, исторически более перспективной в сравнении со второй - спартанской формой полиса. Именно Афинам суждено было стать в дальнейшем главным оплотом греческой демократии и вместе с тем крупнейшим культурным центром Греции, "школой Эллады", как скажет позднее Фукидид (II, 41, 1). В то же время в Спарте с ее казарменной дисциплиной, основанной на слепом повиновении властям, не смогли раскрыться по-настоящему и в конце концов постепенно заглохли даже те начатки демократии, которые были заложены в самих "законах Ликурга".

Говоря о существенных различиях в общественном и государственном устройстве Афин и Спарты, мы не должны упускать из виду то общее между ними, что позволяет считать их двумя разновидностями одного и того же типа государства, а именно полиса.

Для своего времени полис может считаться наиболее совершенной формой политической организации господствующего класса. Его главное преимущество перед другими формами и типами рабовладельческого государства, например перед восточной деспотией, заключалось в сравнительной широте и устойчивости его социальной базы. Полисная община объединяла в своем составе как крупных, так и мелких собственников, богатых земле- и рабовладельцев и просто свободных крестьян и ремесленников, гарантируя каждому из них неприкосновенность личности и имущества и вместе с тем определенный минимум политических прав, в котором греки видели основной признак, отличающий гражданина от негражданина. В основе своей это был военно-политический союз. свободных собственников, направленный против всех порабощенных и эксплуатируемых. В своем понимании природы античного, и в частности греческого, полиса советские историки исходят из известного определения античной формы собственности в "Немецкой идеологии" К. Маркса: "Граждане государства лишь сообща владеют своими работающими рабами и уже в силу этого связаны формой общинной собственности. Это - совместная частная собственность активных граждан государства, вынужденных перед лицом рабов сохранять эту естественно выросшую форму ассоциации" [+19]. Создание полисного строя было одним из самых значительных достижений греческого народа за всю архаическую эпоху"

5. КУЛЬТУРА АРХАИЧЕСКОГО ПЕРИОДА

Одним из наиболее важных факторов греческой культуры VIII-VI вв. по праву считается новая система письменности. Алфавитное письмо, отчасти заимствованное у финикийцев, было удобнее древнего слогового письма микенской эпохи: оно состояло всего из 24 знаков, каждый из которых имел твердо установленное фонетическое значение. Если в микенском обществе, как и в других однотипных обществах эпохи бронзы, искусство письма было доступно лишь немногим посвященным, входившим в замкнутую касту писцов-профессионалов, то теперь оно становится общим достоянием всех граждан полиса, поскольку каждый из них мог овладеть навыками письма и чтения. В отличие от слогового письма, которое использовалось главным образом для ведения счетных записей и, возможно, в какой-то степени для составления религиозных текстов, новая система письменности представляла собой поистине универсальное средство передачи информации, которое с одинаковым успехом могло применяться и в деловой переписке, и для записи лирических стихов или философских афоризмов. Все это обусловило быстрый рост грамотности среди населения греческих полисов, о чем свидетельствуют многочисленные надписи на камне, металле, керамике, число которых все более увеличивается по мере приближения к концу архаического периода. Древнейшие из них, например широко известная теперь эпиграмма на так называемом кубке Нестора с о. Питекусса, датируются третьей четвертью VIII в., что позволяет отнести заимствование греками знаков финикийского алфавита либо к первой половине того же VIII в., либо даже к концу предшествующего IX столетия.

Практически в это же самое время (вторая половина VIII в.) были созданы и, скорее всего, тогда же записаны такие выдающиеся образцы монументального героического эпоса, как "Илиада" и "Одиссея", с которых начинается история греческой литературы.

Не вдаваясь в специальное рассмотрение весьма длительной и сложной истории так называемого гомеровского вопроса, т. е. вопроса о происхождении и авторстве обеих поэм, заметим только, что взгляды так называемых унитариев, отстаивающих концепцию художественного единства как "Илиады", так и"0диссеи", представляются нам более убедительно обоснованными, чем взгляды их противников - "разделителей". Ни одна из этих двух поэм не могла возникнуть путем чисто механического соединения первоначально совершенно не связанных между собой сюжетных линий и эпизодов (тезис, на котором продолжают настаивать большинство "разделителей"), что не исключает, однако, известной внутренней противоречивости гомеровского повествования, проистекающей отчасти из разнородности использованного поэтом фольклорного материала, отчасти же из последующих изменений текста или так называемых интерполяций.

Греческая поэзия послегомеровского времени (VII-VI вв.) отличается чрезвычайным тематическим богатством и многообразием форм и жанров. Из более поздних форм эпоса известны два основных его варианта: эпос героический, представленный так называемыми поэмами "Цикла", и эпос дидактический, представленный двумя поэмами Госиода: "Труды и дни" и "Теогония".

В своем большинстве поэмы "Цикла" были сюжетно связаны с "Илиадой", изображая различные эпизоды Троянской войны, а также предшествующие и следующие за ней события. Создание этих поэм приписывалось различным поэтам, жившим в течение VII - первой половины VI в. Получает широкое распространение и вскоре становится ведущим литературным направлением эпохи лирическая поэзия, в свою очередь подразделяющаяся на несколько основных жанров: элегию, ямб, монодическую т. е. предназначенную для сольного исполнения, и хоровую лирику, или медику.

Важнейшей отличительной особенностью греческой поэзии архаического периода во всех основных ее видах и жанрах следует признать ее ярко выраженную гуманистическую окрашенность. Пристальное внимание поэта к конкретной человеческой личности, к ее внутреннему миру, индивидуальным психическим особенностям достаточно ясно ощущается уже в гомеровских поэмах. "Гомер открыл новый мир - самого Человека. Это и есть то, что делает его "Илиаду" и "Одиссею" ktema eis aei, произведением навеки, вечной ценностью" [+20]. Для греческой поэзии послегомеровского времени характерен резкий перенос центра тяжести поэтического повествования на личность самого поэта. Эта тенденция ясно ощущается уже в творчестве Гесиода, особенно в его поэме "Труды и дни", на которую нам не раз приходилось ссылаться прежде как на ценнейший исторический источник, освещающий жизнь греческого крестьянства на рубеже VIII-VII вв. Показательно, что в отличие от Гомера Гесиод уже не прячется за столь обычной в устном народном творчестве маской сказителя-анонима, устами которого вещает муза или какое-нибудь иное божество. В "Трудах и днях" он доверительно рассказывает читателю о выпавшей на его долю нелегкой судьбе, о тяжбе, которую ему пришлось вести со своим беспутным братом Персом из-за раздела отцовского наследства. Все это дает основание считать беотийского поэта первой реальной личностью в истории греческой литературы. Столь характерное для поэмы Гесиода обилие биографических подробностей, а также отличающий ее особый эмоциональный настрой оправдывают ее сближение с более поздними образцами лирической поэзии, хотя и по форме, и по содержанию она все же больше тяготеет к жанру дидактического эпоса.

Необычайно сложный, богатый и красочный мир человеческих чувств, мыслей и переживаний раскрывается перед нами в произведениях следующего за Гесиодом поколения греческих поэтов, работавших в различных жанрах лирики. Чувства любви и ненависти, печали и радости, глубокого отчаяния и бодрой уверенности в будущем, выраженные с предельной, неслыханной до того времени откровенностью и прямотой, составляют основное содержание дошедших до нас от этих поэтов стихотворных фрагментов, к сожалению не столь уж многочисленных и в большинстве своем очень кратких (нередко всего в две-три строки). Однако даже и по этим случайно уцелевшим клочкам и обрывкам можно составить довольно ясное представление об индивидуальных характерах по крайней мере наиболее выдающихся лириков этой эпохи, таких, например, как прирожденный авантюрист, солдат и бродяга Архилох с о. Пароса (середина VII в. до н. э.); надменный аристократ, зачинщик и активный участник гражданских распрей Алкей и его соотечественница - поэтесса тончайшего лирического дарования Eафо (оба - уроженцы о. Лесбоса, жившие на рубеже VII-VI вв.); мрачный человеконенавистник, не лишенный, однако, известного обаяния, Феогнид Мегарский (вторая половина VI в.); беспечный певец любви, вина и иных радостей жизни Анакреонт из Теоса (примерно то же самое время).

В наиболее откровенной, можно сказать, нарочито подчеркнутой форме индивидуалистические веяния эпохи воплотились в творчестве такого замечательного поэта-лирика, как Архилох. Его знаменитое, вызвавшее многочисленные подражания четверостишие о брошенном щите звучит как прямой вызов традиционным, восходящим еще к Гомеру представления о воинской доблести:

Носит теперь горделиво саиеп мой щит безупречный:
Волей-неволей пришлось бросить его мне в кустах.
Сам я кончины зато избежал. И пускай пропадает
Щит мой. Не хуже ничуть новый могу я добыть

фр. 6. Вер. В. В. Вересаева.

Как бы ни понимать эти стихи, ясно одно: индивид, сбросивший тесные узы древней родовой морали, здесь явно противопоставляет себя коллективу как самодовлеющая свободная личность, не подвластная ничьим мнениям и никаким законам.

Настроения такого рода должны были восприниматься как социально опасные и вызывать активный протест как в среде ревнителей старых аристократических порядков, так и среди поборников новой полисной идеологии, призывавших сограждан к умеренности, благоразумию, действенной любви к отечеству и повиновению законам. Прямым ответом на цитированные стихи Архилоха звучат исполненные суровой решимости строки из "воинственных элегий" спартанского поэта Тиртея (вторая половина VII в.):

Славное дело - в передних рядах со врагами сражаясь,
Храброму мужу в бою смерть за отчизну принять.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Гордостью будет служить и для города и дли народа
Тот, кто, шагнув широко, в первый продвинется ряд,
И преисполнен упорства, забудет о бегстве позорном,
Жизни своей не щадя и многомощной души

фр. 9. Пер. В.В.Латышева.

Если Тиртей делает в своих стихах главный упор на чувство самопожертвования, готовность воина и гражданина умереть за отечество {призыв, звучавший весьма актуально в таком государстве, как Спарта, которая в VII-VI вв. вела почти непрерывные войны со своими соседями), то другой выдающийся мастер элегического жанра и вместе с тем прославленный государственный деятель - Солон ставит на первое место среди всех гражданских доблестей чувство меры, или умение во всем соблюдать "золотую середину". В его понимании только умеренность и благоразумие способны удержать граждан от алчности и пресыщения богатством, предотвратить порождаемые ими междоусобные распри и установить в государстве "благозаконие" (евномию). Так, в одной из своих элегий Солон восклицает, обращаясь к афинской знати:

Вы же в груди у себя успокойте могучее сердце:
Много досталось вам благ, ими пресытились вы.
Знайте же меру надменному духу: не то перестанем
Мы покоряться, и вам будет не по сердцу то

фр. 4. Пер. С. И. Радцига.

В то время как одни греческие поэты стремились постичь в своих стихах сложный внутренний мир человека и найти оптимальный вариант его взаимоотношений с гражданским коллективом полиса, другие не менее настойчиво пытались проникнуть в устройство окружающей человека вселенной и решить загадку ее происхождения. Одним из таких поэтов-мыслителей был известный нам Гесиод, который в своей поэме "Теогония", или "Происхождение богов", попробовал представить существующий миропорядок в его, так сказать, историческом развитии от мрачного и безликого первородного Хаоса к светлому и гармоничному миру возглавляемых Зевсом богов-олимпийцев.

В эпоху Великой колонизации традиционная греческая религия не отвечала духовным запросам современников еще и потому, что в ней трудно было найти ответ на вопрос о том, что ждет человека в его будущей жизни и существует ли она вообще. На свой лад этот мучительный вопрос пытались решить представители двух тесно связанных между собой религиозно-философских учений - орфиков и пифагорейцев. Как те, так и другие оценивали земную жизнь человека как сплошную цепь страданий, ниспосланных людям богами за их грехи. Вместе с тем и орфики, и пифагорейцы верили в бессмертие души, которая, пройдя длинный ряд перевоплощений, вселяясь в тела других людей и даже животных, способна очиститься от всей земной скверны и достичь вечного блаженства. Мысль о том, что тело есть всего лишь временная "темница" или даже "могила" бессмертной души, оказавшая огромное влияние на многих более поздних приверженцев философского идеализма и мистицизма, начиная с Платона и кончая основоположниками христианского вероучения, впервые возникла именно в лоне орфико-пифагорейской доктрины. В отличие от орфиков, более близких к широким народным массам и положивших в основу своего учения лишь несколько переосмысленный и обновленный миф о умирающем и воскресающем божестве живой природы Дионисе-Загрее, пифагорейцы представляли собой замкнутую аристократическую секту, враждебную демократии. Их мистическое учение носило гораздо более рафинированный характер, претендуя на возвышенную интеллектуальность. Не случайно, и сам Пифагор (автор знаменитой теоремы, которая до сих пор носит его имя), и его ближайшие ученики и последователи были увлечены математическими вычислениями, отдавая при этом щедрую дань мистическому истолкованию чисел и их сочетаний.

И орфики, и пифагорейцы пытались исправить и очистить традиционные верования греков, заменив их более утонченной, духовно наполненной формой религии. Совсем иной взгляд на мир, во многом уже приближающийся к стихийному материализму, в это же самое время (VI в. до н. э.) развивали и отстаивали представители так называемой ионийской натурфилософии: Фалес, Анаксимандр и Анаксимен. Все трое были уроженцами Милета - самого большого и экономически развитого из греческих полисов Малой Азии. Впервые в истории человечества милетские мыслители попытались представить всю окружающую их вселенную в виде гармонически устроенной, саморазвивающейся и саморегулирую щейся системы. Этот космос, как склонны были считать ионийские философы, не создан никем из богов и никем из людей и в принципе должен существовать вечно. Управляющие им законы вполне доступны человеческому пониманию. В них нет ничего мистического, непостижимого. Таким образом, был сделан решающий шаг на пути от религиозно-мифологического восприятия существующего миропорядка к его постижению средствами человеческого разума. Первые философы неизбежно должны были столкнуться с вопросом о том, что следует считать первоосновой, первопричиной всех существующих вещей. Фалес (самый старший из милетских натурфилософов) и Анаксимен полагали, что первичной субстанцией, из которой все возникает и в которую в конце концов все превращается, должна быть одна из четырех основных стихий. Фалес при этом отдавал предпочтение воде, а Анаксимен - воздуху. Однако дальше всех прочих по пути абстрактно-теоретического осмысления природных явлений продвинулся Анаксимандр, безусловно самый глубокий из древнейших греческих философов. Первопричиной и основой всего сущего он объявил так называемый "апейрон" - вечную и бесконечную субстанцию, качественно не сводимую ни к одной из четырех стихий и вместе с тем пребывающую в непрерывном движении, в процессе которого из апейрона выделяются противоположные начала: теплое и холодное, сухое и влажное и т. п. Вступая во взаимодействие, эти пары противоположностей порождают все доступные наблюдению явления природы, как живой, так и мертвой. Нарисованная Анаксимандром картина мира была совершенно новой и необычной для той эпохи, когда она возникла. Она заключала в себе ряд ярко выраженных элементов материалистического и диалектического характера, в том числе представление о всеобъемлющей, постоянно меняющей свою форму первичной субстанции, довольно близкое современным представлениям о материи, мысль о борьбе противоположностей и их переходе друг в друга как главном источнике всего многообразия мировых процессов.

Греческие натурфилософы хорошо понимали, что наиболее надежной основой всякого знания служит именно опыт, эмпирические изыскания и наблюдения. По существу, они были не только первыми философами, но и первыми учеными, основоположниками греческой и всей европейской науки. Старшего из них, Фалеса, уже древние называли "первым математиком", "первым астрономом", "первым физиком". Действительно, используя сделанные ранее открытия вавилонских астрономов, Фалес предсказал солнечное затмение 585 г. до н. э., он же впервые доказал несколько основополагающих геометрических теорем, без которых дальнейшее развитие этого раздела математики было бы невозможно, ввел в употребление циркуль и угломер. Анаксимандру приписывалось в древности составление первой географической карты, изображавшей всю известную ему поверхность земли, которую он представлял себе в виде цилиндра, свободно висящего в воздухе, а также создание "небесной сферы", демонстрировавшей движение светил по небосводу и их расположение относительно земли и друг друга.

В VII-VI вв. греческие зодчие впервые после длительного перерыва начали возводить из камня, известняка или мрамора монументальные здания храмов. В VI в. выработался единый общегреческий тип храма в форме прямоугольной, вытянутой в длину постройки, со всех сторон обнесенной колоннадой, иногда одинарной (периптер), иногда двойной (диптер). Тогда же определились основные конструктивные и художественные особенности двух главных архитектурных ордеров: дорического, особенно широко распространившегося на Пелопоннесе и в. городах Великой Греции (Южная Италия и Сицилия), и ионического, пользовавшегося особой популярностью в греческой части Малой Азии и в некоторых районах европейской Греции. Типичными образцами дорического ордера с такими характерными для него особенностями, как суровая мощь и тяжеловесная массивность, могут считаться храм Аполлона в Коринфе, храмы Посейдонии (Пестум) на юге Италии и храмы Селинунта в Сицилии. Более изящные, стройные и вместе с тем отличающиеся некоторой вычурностью декоративного убранства постройки ионического ордера были представлены в этот же период храмами Геры на о. Самосе, Артемиды в Эфесе (прославленный памятник архитектуры, считавшийся одним из "семи чудес света"), Аполлона в Дидимах недалеко от Милета.

Принцип гармонической уравновешенности целого и его частей, четко выраженный в самой конструкции греческого храма, нашел широкое применение и в другой ведущей отрасли греческого искусства - монументальной скульптуре, причем в обоих случаях можно с уверенностью говорить о социальной обусловленности этой важной эстетической идеи. Если храм с его колоннадой, напоминающей ряды гоплитов в фаланге, воспринимался как модель и вместе с тем символ тесно сплоченного гражданского коллектива, то образ свободного индивида, являющегося неотъемлемой частью этого коллектива, воплотился в каменных изваяниях, как одиночных, так и объединенных в пластические группы. Их первые, еще крайне несовершенные в художественном отношении образцы появляются приблизительно в середине VII в. до н. э. Одиночная скульптура конца архаического периода представлена двумя основными типами: изображением обнаженного юноши - куроса и фигурой одетой в длинный, плотно облегающий тело хитон девушки-коры.

Постепенно совершенствуясь в передаче пропорций человеческого тела, добиваясь все большего жизненного сходства, греческие скульпторы VI в. научились преодолевать первоначально свойственную их статуям статичность.

При всем жизнеподобии лучших образцов греческой архаической скульптуры почти все они подчинены определенному эстетическому стандарту, изображая прекрасного, идеально сложенного юношу или взрослого мужчину, совершенно лишенного при этом каких бы то ни было индивидуальных физических или психических особенностей.

Наиболее массовым и наиболее доступным видом архаического греческого искусства была, безусловно, вазовая живопись. В своей работе, ориентированной на самого широкого потребителя, мастера-вазописцы гораздо меньше, чем скульпторы или архитекторы, зависели от освященных религией или государством канонов. Поэтому их искусство было гораздо более динамичным, многообразным и быстрее откликалось на всевозможные художественные открытия и эксперименты. Вероятно, именно этим объясняется необыкновенное тематическое разнообразие, характерное для греческой вазописи VII-VI вв. Именно в вазовой живописи раньше, чем в какой-либо другой отрасли греческого искусства, за исключением, может быть, только коропластики и резьбы по кости, мифологические сцены начали чередоваться с эпизодами жанрового характера. При этом не ограничиваясь сюжетами, заимствованными из жизни аристократической элиты (сцены пиршеств, ристалищ на колесницах, атлетических упражнений и состязаний и т. п.), греческие вазописцы (особенно в период расцвета так называемого чернофигурного стиля в Коринфе, Аттике и некоторых других районах) не пренебрегают и жизнью социальных низов, изображая сцены полевых работ, ремесленные мастерские, народные празднества в честь Диониса и даже нелегкий труд рабов в рудниках. В сценах такого рода особенно ярко проявились гуманистические и демократические черты греческого искусства, которые были привиты ему окружающей общественной средой начиная с архаической эпохи.

Примечания

[+11] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 21, с. 113.

[+12] Там же, т. 46, ч. I, с. 470.

[+13] Архонты (букв. "начальствующие") - правящая коллегия должностных лиц, состоявшая из девяти человек. Первый архонт считался председателем коллегии. По его имени в Афинах обозначался год.

[+14] Медимн - мера жидких и сыпучих тел, приблизительно равная 52,6 литра.

[+15] Стратегами в Афинах назывались военачальники, командовавшие армией и флотом. Коллегия из десяти стратегов была впервые учреждена Клисфеном.

[+16] В древности обычным наименованием всего спартанского государства было Лакедемон. Спартой назывался только полис или, точнее, группа поселков на берегу Еврота.

[+17] О жизни и деятельности Ликурга достоверных свидетельств не сохранилось. Многие из современных историков считают его вымышленной личностью.

[+18] Археологические раскопки на территории Спарты показали, что в VII - первой половине VI в. здесь находился один из самых значительных центров художественного ремесла во всей Греции. Изделия лаконских ремесленников этого времени могут соперничать с лучшими изделиями афинских, коринфских и эвбейских мастеров.

[+19] Маркс К; Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 3, с. 21.

[+20] Кессиди Ф. X. Oт мифа к логосу. М., 1972, с. 81.