III.3. ПРОБЛЕМЫ И ПУТИ ПОВЫШЕНИЯ УРОВНЯ АДАПТАЦИИ СЕЛЬСКОГО НАСЕЛЕНИЯ

III.3.1 Экологическая устойчивость сельских популяций

Теперь, когда раскрыты основные эколого-географические механизмы, обеспечивающие воспроизводство сельскохозяйственного населения, можно вернуться к задачам нашего исследования. Как было отмечено во второй главе, целью эколого-географического подхода служит экологическое обоснование рекомендаций с учетом социального и экономического факторов. Так как основным объектом настоящего исследования является сельскохозяйственное население Нечерноземья, проблемы которого известны: стабилизация демографических процессов, снижение текучести кадров, повышение закрепляемости специалистов сельского хозяйства, - естественно сформулировать условия экологической устойчивости воспроизводства сельскохозяйственного населения.

Конечно, можно попытаться дать понятию экологической устойчивости формализованное определение, но, по нашему мнению, это преждевременно. На данном этапе развития эколого-географических исследований населения, сельского в частности, необходимо обнаружить и описать на эмпирическом уровне основные механизмы его воспроизводства. На следующем этапе, проверив действие этих механизмов на обширном материале, можно будет сформулировать количественно-качественные принципы процесса воспроизводства и только затем можно заняться поиском подходящего формализованного языка описания.

Поэтому, говоря об устойчивости сельских популяций или об экологической устойчивости воспроизводства сельскохозяйственного населения, мы подразумеваем сохранение двух необходимых условий, вытекающих из существа раскрытых эколого-географических механизмов воспроизводства:

1. Снятие антропоэкологического напряжения,

2. Поддержание высокоразвитого ЛПХ семей сельских жителей как микроэтнической среды, необходимой для преемственности навыков сельскохозяйственного труда между поколениями.

Оба условия вместе взятые эквивалентны одному более общему - поддержанию репродуктивного поведения адаптированного сельского населения. Таким образом, вопрос об экологической устойчивости сельских популяций сводится к демографической устойчивости адаптированного сельского населения. Это положение имеет огромное практическое значение, ибо выделяет определенный контингент сельских жителей, несущий основные функции по воспроизводству количества и качества сельскохозяйственного населения, а тем самым и объект, на который должна быть направлена демографическая политика в сельской местности Нечерноземья и, видимо, России в целом.

Понятия адаптированного сельского населения, уровня адаптации к сельской местности оказываются центральными в категории экологической устойчивости сельских популяций и наряду с понятиями антропоэкологического утомления и напряжения составляют необходимый словарь концептуального языка, на котором возможно описание антропоэколого-географических и демографических процессов не только в сельской местности, но и за ее пределами. Объединение антропоэколого-географических и демографических процессов возможно потому, что демографическое поведение является объективным "критерием, характеризующим состояние адаптированности человеческой популяции к факторам среды" [+38].

Действительно, учитывая глубокую связь уровня адаптации (сигнальной ориентации) с антропоэкологическим напряжением и утомлением, современную эволюцию сельских популяций можно описать с помощью небольшого числа эмпирически установленных правил.

I. Сельское население отчетливо дифференцировано по уровню адаптации:

а) высокому уровню адаптации соответствует более развитый тип ЛПХ;

б) уровень адаптации растет в зависимости от типа сельского поселения в ряду: сельский центр (райцентр, центральная усадьба хозяйства) - центр отделения - периферийный сельскохозяйственный населенный пункт (деревня), и снижается с ростом урбанизации поселений.

II. Снижение уровня адаптации идет:

а) спонтанно (детерминировано популяционными процессами иной природы) и фиксируется как нарастание антропоэкологического утомления сельских популяций;

б) а также в результате антропоэкологического утомления, возникающего от всплесков антропоэкологического напряжения после преобразовательных мероприятий, ведущих к необратимым дезадаптациям.

III. Уровень адаптации сопряжен с репродуктивным поведением:

а) адаптированное сельское население и демографически более активно;

б) репродуктивная способность уменьшается при снижении уровня адаптации.

IV. Миграция сельского населения идет в направлении снижения антропоэкологического напряжения и уровня адаптации. Сельские мигранты представляют собой наиболее активную в демографическом и социальном отношении часть городского населения.

 

Остановимся кратко на каждом из четырех правил в отдельности.

Уровень адаптации: энергетический и географический аспекты. Навыки сельскохозяйственного (крестьянского) труда и сельской жизни, как и прочие адаптивные навыки, представляют собой, согласно И.П. Павлову и М.Е. Лобашеву, как мы уже отмечали выше, стереотипы поведения, или комплексы условных рефлексов, вырабатываемые на основе физиологического механизма временной связи [+39]. Образование любого условного рефлекса требует напряжения внутренних систем организма (биосистемы), т.е. это процесс энергетический. Поэтому естественно полагать, что в равновесных условиях состояния энергоемкие, или высокоадаптивные, будут встречаться с меньшей вероятностью, нежели низкоадаптивные. Надежной количественной мерой уровня адаптации будут служить в конечном счете время и число операций, затрачиваемые на поддержание ЛПХ, на работу в сельском хозяйстве, на поддержание контактов с членами конвиксии, сельской общности. Но и без этого понятно, что содержание коровы требует больших затрат времени и более сложных специализированных навыков, нежели содержание козы или свиньи, а тем более огорода. Эта иерархичность адаптивных навыков и отражена в табл. 4.

Исследователи сельского населения интуитивно всегда подразумевали этот энергетический аспект, что находило отражение в типологии ЛПХ. Так, В.И. Староверов выделяет три типа ЛПХ, или домоводства. "К первому типу относятся домохозяйства, имеющие огород, сад, корову, поросят и прочую живность. Ко второму - имеющие огород, корову и прочую живность в меньших размерах. К третьему - имеющие только огород, как правило, плохо ухоженный" [+40]. У В.Р. Беленького "по величине личного подсобного хозяйства все сельские семьи распределились на четыре основные группы: имеющие его в полном объеме, в ограниченном, минимальном и не имеющие личного подсобного хозяйства. Семьи первой группы имеют земельный участок, крупный рогатый скот (корова и нетель), свиней и птиц. Вторую и третью группы составляют семьи, в личном подсобном хозяйстве которых исключается последовательно крупный рогатый скот и свиньи" [+41].

Характерно, что оба автора с высокоадаптивным состоянием, по нашей терминологии, связывают наличие крупного рогатого скота (коровы).

К сожалению, нам неизвестны исследования количественного соотношения типов ЛПХ у сельского населения Нечерноземья России. Однако подобное исследование типологии ЛПХ существует для сельского населения Эстонии (табл. 6).

Таблица 6. Типология личных подсобных хозяйств Эстонии (по Райг  И.Х. Типология личных подсобных хозяйств // Социологические исследования . 1981,  ╕ 4)

Тип	География	Объем к.р.с.	Площадь земельного участка, га	Доход, руб., от
				животноводства	растениеводства
1	Хутора	1,6	0,36	1400	600
2	Деревни и центры совхозов	1,2	0,30	1150	700
3	Общественные и местные центры с многоквартирными домами	-	0,11	-	620
4	Дачные участки городских жителей в деревнях и хуторах	-	0,06	-	-

 

Отдавая отчет в условности сходства ЛПХ для Эстонии и Нечерноземья, на наш взгляд, следует воспользоваться качественной стороной этой типологии, так как два основных вывода, которые бросаются в глаза, останутся справедливыми и для Нечерноземья. Во-первых, объем ЛПХ выше в периферийных деревнях, нежели в центрах хозяйств и тем более в поселках городского типа. Во-вторых, высокоадаптивные типы ЛПХ (с коровой) встречаются реже низкоадаптивных (без коровы), причем частоты отличаются на порядок, что свидетельствует о характерном для многих природных явлений экспоненциальном распределении состояний по энергии. А это в свою очередь служит необходимыми предпосылками для создания статистической теории феномена сигнальной адаптации.

Обращая внимание на этот интересный факт, но не имея возможности построить такую теорию, попробуем проверить первое правило (I, б) концепции экологической устойчивости на материале Нечерноземья. В самом деле, чтобы убедиться, что уровень адаптации выше на периферии сельского расселения, достаточно показать, что ЛПХ представлено у деревенского населения более высокоадаптивными типами, чем у жителей прочих сельских населенных пунктов. А так как высокому уровню адаптации обязательно соответствует наличие коровы, то в качестве меры адаптации на популяционном уровне, т.е. в качестве адаптационного потенциала сельского населения, можно выбрать отношение L /I, где L - число коров в ЛПХ населения; I - численность сельского населения.

Тогда, если отмеченная выше географическая дифференциация ЛПХ существует, то между адаптационным потенциалом j l =L /I и удельным весом деревенского населения в общей массе сельского населения (J_E/I) должна быть заметная количественная связь. Ее можно оценить с помощью коэффициента линейной корреляции (рис. 24), который оказывается равным 0,7 для 1979 г.

Рис. 24. Зависимость между адаптационным потенциалом личного хозяйства и удельным весом населения периферийных деревень в общей численности сельского населения, 1979 г.

Более того, если обратиться к соответствующим динамическим характеристикам, то обнаружится линейная корреляция между скоростью изменения поголовья коров в ЛПХ (dL ) и скоростью изменения численности деревенского населения (dI_E) за 1970-1979 гг. (r = 0,82). А следовательно, можно с большой степенью достоверности считать, что высокоадаптивные типы ЛПХ связаны преимущественно с деревенским населением периферийных сельских населенных пунктов.

Обратное положение оказывается также справедливым, что видно из рис. 24 по низкому значению адаптационного потенциала сельского населения в Мурманской, Московской и Ленинградской областях (N 4, 15, 3) - областях экономически развитых и, следовательно, высокоурбанизированных, т.е. с большим удельным весом городского населения во всем населении.

 

Уровень адаптации и антропоэкологическое утомление. Помимо достаточно очевидной связи уровня адаптации с географической неоднородностью сельской местности не вызывает сомнений значительное влияние на него антропоэкологического утомления сельских популяций. К спонтанному, не обусловленному преобразовательными мероприятиями сельского хозяйства и сельской местности антропоэкологическому утомлению следует отнести процесс явного снижения уровня адаптации, выразившийся в уменьшении за 70-е гг. удельного веса индивидуального строительства на селе, который упал по РСФСР в целом с 52 до 20 % [+42]. Этому процессу сопутствовали заметное сокращение в Нечерноземье количества строительных бригад в совхозах и колхозах и незамедлительное замещение их бригадами так называемых "шабашников", являющихся, по нашим данным, в основном генетическим ответвлением студенческих строительных отрядов, т.е. горожан. Подобная трансформация соответствует общей тенденции увеличения доли малоквалифицированных работников и сокращения занятости в сельском хозяйстве, особенно заметной на периферии сельской системы расселения [+43]. Последнее происходит синхронно с зафиксированным в публицистической и художественной литературе сокращением крестьянских ремесел и промыслов, т.е., в нашей терминологии, с утратой специализированных адаптивных навыков.

Умение строить, плотничать, как и умение содержать корову, предполагает овладение сложным комплексом динамических стереотипов. Еще совсем недавно крестьянин (практически любой взрослый мужчина) обязан был владеть и владел в меру своих способностей необходимым для деревни циклом плотницких работ. Этот цикл включал все элементы (операции) - от заготовки древесины и "рубки угла" до строительства избы, изготовления косяков, смены прогнивших венцов и т.д. и т.п. Причем, как совершенно правильно отмечает в своих "Очерках о народной эстетике" В.И. Белов [+44], циклом плотницких работ (и всеми другими циклами) крестьянин овладевал постепенно, с детства, т.е. на основе механизма сигнальной наследственности. Именно благодаря этой наследственности (этнической традиции) и возможно сохранение крестьянских профессий: плотника, кузнеца, пастуха, сапожника, столяра, лодочника, печника и т.п. И наоборот, в силу той же сигнальной преемственности разрыв поколений ведет к полному забвению традиционных крестьянских ремесел и профессий.

Спонтанное снижение уровня адаптации фиксируется не только по изменению занятости в сельском хозяйстве, но и по упрощению конвиксий, сельских общностей как этнических систем низового порядка. Упрощение системы - это зачастую незаметный процесс разрыва, исчезновения системных связей, т.е. неизбежно процесс энергетический. Ведь для поддержания системных связей с представителями "своего" сельского мира: соседями, родственниками, супругой, детьми - тоже необходимы навык и привычка, или динамические стереотипы поведения, усваиваемые с детства и требующие для их образования и поддержания энергетических затрат, усилий.

Антропоэкологическое утомление сельских популяций неизбежно будет сказываться прежде всего в сфере сельской семьи, общности, в "атмосфере сельской жизни", которая, как заметил В.И. Староверов, изменилась в непривычную для деревни сторону индивидуализации сельского труда и снижения общения на непроизводственной основе [+45]. Разрыв конвиксиональных системных связей, разрушение привычных стереотипов сельской жизни и, следовательно, снижение уровня адаптации обусловливают и рост количества разводов [+46], численности внебрачных детей, а также регистрируемых абортов, совершаемых молодыми женщинами, не состоящими в браке [+47]. По данным исследователей новосибирской деревни, возросло число респондентов, указавших на трудности ведения ЛПХ, на нездоровый в отдельных случаях социально-психологический климат (алкоголизм, нарушение норм права и морали, случаи протекционизма и др.) [+48]. Эта ситуация, характерная и для сельской местности Нечерноземья, и должна рассматриваться как следствие единого процесса антропоэкологического утомления наравне с другими внешними признаками данного процесса.

Таким характерным признаком может служить, в частности, тот факт, что личные подсобные хозяйства сельского населения все более приобретают не животноводческий, а растениеводческий (садоводство, огородничество) уклон [+49], который не связан с высокими уровнями адаптации. К признакам антропоэкологического утомления следует, по нашему мнению, отнести еще два заметных на селе процесса.

Первый заключается в общем ослаблении конвиксионных связей и зафиксирован как разделение поколений в сельских семьях по месту проживания. Причем это размежевание наиболее интенсивно происходит среди неколхозных сельских семей, т.е. семей, проживающих в совхозах и других сельских населенных пунктах, в том числе несельскохозяйственных (поселках лесхозов и т.п.) [+50]. Преимущество колхозов перед совхозами станет понятным, если мы сравним адаптационный потенциал сельского населения (j l ) мезорайонов Нечерноземья в зависимости от доли колхозов в общем числе сельских хозяйств ( D/(D + Б) ), т.е. от степени совхозизации мезорайона (рис. 25).

Рис. 25. Зависимость адаптационного потенциала сельского населения от доли колхозов в общем числе сельских хозяйств. 1979 г.

Как видно из рисунка, адаптационный потенциал возрастает прямо пропорционально доле сельхозартелей ( r = 0,64) и снижается прямо пропорционально степени совхозизации. Этот эффект вызван тем дополнительным антропоэкологическим утомлением сельских популяций, который связан с преобразованием во второй половине 60-х гг. ряда колхозов в совхозы.

Второй процесс, идущий так же спонтанно, как и размежевание поколений в сельской местности, зафиксирован в виде роста, и весьма значительного, активности женского населения села. Например, в Вологодской области доля лиц с высшим образованием у женщин и в городе и на селе выше, чем у мужчин, на 26,8% (1979 г.) [+51]. В Уральском экономическом районе тоже отмечается разрыв образовательного уровня между мужчинами и женщинами в пользу последних [+52]. Наблюдаемое повсеместно в Нечерноземье изменение диспропорции между полами в сельской местности свидетельствует о повышенной мобильности, миграционной активности женского населения села. Растет и общественная активность женщин, В Мордовии, например, в 1965 г. женщины в сельских советах составляли 39% а в 1977 г. - 49% [+53]. Сужение сферы применения преимущественно физического женского труда в сельском хозяйстве зоны привело к заметному увеличению численности женщин, занятых умственным трудом.

Однако феминизация некоторых сфер деятельности, по мнению специалистов, переходит оптимальные границы, В частности, это касается абсолютного преобладания женщин в составе работников школ, учреждений здравоохранения, торговли и общественного питания и т.п. [+54]. Более того, женщина в сельской местности Нечерноземья захватила лидерство и в семье. Так, в Мордовии большинство браков расторгается по инициативе женщин. Причем наличие детей в семье не является препятствием для развода. Если мы прибавим к сказанному, что женщина затрачивает на труд в домашнем и ЛПХ в среднем в три раза больше времени, чем мужчина [+55], или на 18 часов в неделю больше зимой и на 14 летом [+56], то станет понятным, почему именно женщина (мать) детерминирует профессиональную ориентацию на сельское хозяйство своих детей в сельской местности Нечерноземья, что отмечалось при обсуждении принципа преемственности.

Исходя из сказанного о росте активности женского населения на селе, следует признать, что уровень сигнальной адаптации современной сельской женщины значительно выше, чем у мужчин, более того, он растет.

Однако каким образом может быть связан процесс феминизации с идущим спонтанно процессом снижения уровня адаптации сельского населения в целом? Объяснение связи этих, казалось бы, независимых между собой процессов кроется, на наш взгляд, в механизме изменения этногенетической активности сельских популяций. Снижение уровня адаптации, фиксируемое как антропоэкологическое утомление сельских популяций, есть следствие закономерного снижения пассионарного напряжения этнической системы при переходе русского этноса в инерционную фазу этногенеза [+57]. Но из концепции этногенеза [+58] ясно, что признак этногенетической активности (пассионарности) наследуется. По нашему мнению, этот признак сцеплен с полом, т.е. с женской Х-хромосомой. В таком случае, как можно показать с помощью аппарата популяционной генетики, на начальных фазах этногенеза будут доминировать этногенетически активные гетерозиготы (мужчины), а на финальных - гомозиготы (женщины). Переход к инерционной фазе сопровождается уравнением частот этногенетически активных гомо- и гетерозигот, что и наблюдается как процесс феминизации.

Разумеется, это объяснение выдвигается лишь в виде гипотетического варианта. Тем не менее трудно предложить какое-либо иное, не сопряженное с этногенезом, объяснение указанной связи, в то время как этногенез оказывается существенным и для объяснения следующего правила концепции экологической устойчивости.

 

Уровень адаптации и демографическая активность сельских популяций. В литературе уже отмечалось, что у сельских жителей, владеющих ЛПХ, потребность в двух и более детях на 20% выше, чем у тех, которые не имеют ЛПХ [+59]. Хотя этот результат получен при обследовании одной из южных областей УССР, сам принцип оказывается верным и в условиях Нечерноземья.

Для проверки попытаемся оценить силу связи между скоростью изменения в ЛПХ числа коров dL за период с 1970 по 1980 г. и скоростью изменения рождаемости у сельского населения в предыдущем поколении, т.е. с 1940 по 1960 г. (рис. 26).

Рис. 26. Зависимость наличия коров в личном хозяйстве за период 1970-1980 гг. и изменения рождаемости за 1940-1960 гг.

На первый взгляд, корреляция между этими величинами отсутствует. Однако если вспомнить про демографическую неоднородность мезорайонов Нечерноземья и выделить на корреляционном поле (V_t-1, dL ) фазовые зоны демографической "волны" (I, II, III), то внутри каждой зоны линейная корреляция очевидна. Таким образом, темпы снижения поголовья коров в ЛПХ, а следовательно, и уровня адаптации в настоящее время действительно оказываются пропорциональными темпам снижения рождаемости у сельского населения в предыдущем поколении, т.е. связь демографической и хозяйственной активности адаптированного сельского населения налицо. Понятно, что о рождаемости следует судить по динамическим показателям 20-30-летней давности, ибо население, сворачивающее ЛПХ в настоящее время, было репродуктивно активным поколение назад, т.е. в своей молодости. Грубо говоря, тот, кто мало рожал в молодости, и сейчас с меньшей вероятностью держит корову в ЛПХ.

А так как уровень адаптации выше среди деревенского населения (жителей периферийных деревень), то оно должно быть и демографически более активным, чем остальное сельское население. Этот вывод можно проверить лишь косвенно, учитывая связь между деревенским населением и численностью работников сельского хозяйства, по более высокой рождаемости у сельскохозяйственного населения. Действительно, по материалам Всесоюзной переписи населения 1970 г. средний размер семьи колхозников в сельской местности РСФСР равен 4,0, т.е. на 0,2 (или 5%) выше, чем средний размер семьи на селе в общем [+60]. По числу детей в расчете на 1000 матерей колхозницы также выделяются среди сельских матерей - 2281 против 2164 в том же 1970 г. [+61]. А следовательно, и по уровню рождаемости, как и по уровню адаптации, деревенское население превосходит сельское в целом, а то в свою очередь превосходит городское. Таким образом, справедлива и вторая часть правила III, б: репродуктивная способность снижается при снижении уровня адаптации как во времени, так и в пространстве, т.е. в направлении деревня - село - город. В этом легко убедиться, если обратиться к корреляционным зависимостям динамических показателей численности деревенского, сельского и всего населения в целом.

Рис. 27. Зависимость снижения численности сельского населения от сокращения населения периферийных областей, 1970-1979 гг.

Как видно из рис. 27, снижение численности сельского населения (dI) происходит пропорционально сокращению деревенского населения (dJ_E). В свою очередь линейно коррелируют скорости изменения численности сельского (dI) и всего населения (dN).

Встает закономерный вопрос: что причина, а что следствие? Сокращение деревенского населения - причина снижения численности сельского, а оно в свою очередь причина уменьшения всего населения в мезорайонах Нечерноземья или наоборот? А может быть, синхронное изменение величин I, J, J_E, N - следствие изменения какого-то пятого параметра, с которым перечисленные величины линейно коррелируют? Корреляционный анализ не в силах ответить на этот вопрос, необходимо обратиться к эмпирическому материалу - механизмам движения населения.

Исследователи миграции давно отмечали, что источником городского населения является сельское. Действительно, чистый переход в города и преобразование "село - город" дали более 1/2 прироста всего городского населения СССР. За 53 года (1926-1979) чистый переход в города составил 93 млн. человек. Так, города РСФСР с населением более 250 тыс. человек на 70% увеличиваются за счет механического прироста. Доля естественного прироста в городах-миллионерах за 1961-1975 гг. составила 28,2% причем эта высокая доля не всегда отражает высокую рождаемость в городе, часто она является результатом небольшого, нулевого или отрицательного сальдо миграций [+62]. В городах с положительным сальдо миграции прирост дают молодые мигранты, которые рожают вскоре по приезде [+63]. Крупнейшие города имеют очень низкий естественный прирост: Москва - 1,9%0 Ленинград - 2,1%0 а в целом по стране - 8%0 [+64].

Все это свидетельствует в пользу предположения о том, что изменение численности населения мезорайонов Нечерноземной зоны детерминируется соизменением численности сельского населения, а не наоборот. И в этом смысле города представляют собой демографические "черные дыры". Действительно, репродуктивная активность городского населения многие годы значительно уступала таковой сельского населения. Однако примерно с 1965 г. практически во всех автономных республиках и административных областях зоны рождаемость на селе стала ниже, чем в городе. И тем не менее линейная связь между скоростями изменения численности сельского и всего населения мезорайонов сохранилась. Это свидетельствует о следующем. Во-первых, городское население мезорайонов зоны пополняется преимущественно за счет сельского населения тех же мезорайонов. Во-вторых, репродуктивная активность сельского населения при переезде в город падает, хотя именно сельские мигранты дают основной вклад в естественный прирост городского населения.

К сожалению, по Нечерноземью нет работ, сравнивающих репродуктивное поведение коренного городского и приезжего из сельской местности населения. Однако такие исследования проводились эстонскими учеными по Таллинну. При этом выяснилось, что коренные таллиннцы медленно вступают в брак, свыше 1/4 их к 31 -му году еще холосты, в то время как в сельской местности в 31-летнем возрасте холосты лишь 13% [+65]. Такое положение приводит к тому, что в Таллинне рождаемость на 15% ниже, чем в Эстонии в целом, причем она заметно дифференцируется по группам: старожилам, мигрантам из Эстонии и мигрантам из других районов СССР [+66]. Аналогичная дифференциация должна наблюдаться и в городах Нечерноземья.

Низкая рождаемость у коренного городского населения, с нашей точки зрения, следствие его невысокого уровня сигнальной адаптации, причиной снижения которого должен служить какой-то популяционный механизм, ибо население даже средневековых городов Европы поддерживалось исключительно за счет притока сельского населения [+67]. Косвенно об этом свидетельствует факт необратимости потери репродуктивной активности городским населением. Так, по результатам наших исследований в Пинежском районе рождаемость среди приезжего населения составляла всего 2%₀ против 19%₀ у местного сельского населения.

Снижение уровня адаптации, а с ним и репродуктивной активности, при переезде сельского жителя в город, по нашему мнению, нужно понимать как эффект миграционного напряжения. Выше изложен лишь эскиз доказательства, не претендующий на завершенность.

Аналогично рассмотрению связи динамики сельского и городского населения следовало бы проанализировать причинные связи между изменением сельского и деревенского населения. Решающим фактором, свидетельствующим в пользу деревенского населения, здесь, как и выше, служит одно - направленность миграции. Раньше уже отмечалось, что население центральных усадеб растет исключительно по причине механического перераспределения сельского населения (см. рис. 20), Центры хозяйств по отношению к деревенскому населению играют ту же роль при доказательстве, что и городское по отношению к сельскому.

 

Уровень адаптации и направление миграции. Четвертое правило концепции экологической устойчивости (IV, а) говорит о том, что направление миграции сельскохозяйственного (и сельского) населения определяется перепадом уровня адаптации и необходимостью снять антропоэкологическое напряжение, возникшее или в результате сселения, или вследствие укрупнения хозяйств, или в связи с увольнением из сельского хозяйства, или по причине иных социальных воздействий.

Выше уже не раз отмечалось, что потеря адаптивных навыков статистически необратима. Это значит, что уровень адаптации взрослого сельского жителя может только снижаться. Снижение уровня адаптации эквивалентно ослаблению связи с кормящим ландшафтом, с сельской общностью (конвиксией), вообще с сельской местностью. Поэтому миграционная подвижность сельских жителей, имеющих низкоадаптивные типы ЛПХ или не имеющих их вообще, выше, чем подвижность адаптированного сельского населения, и, следовательно, требуется менее мощное социальное воздействие, чтобы перевести первых в миграционное движение. Здесь действует аналогия с законом сохранения энергии. Из тех же энергетических соображений ясно, что мигрант направляется по "линии наименьшего сопротивления", т.е. в поселения с меньшим значением адаптивного потенциала, или в сторону утрат адаптивных навыков сельскохозяйственного труда и сельской жизни.

Эта модель не входит в противоречие с реальным процессом миграции сельского и сельскохозяйственного населения в Нечерноземье. В самом деле, спонтанно накапливающееся антропоэкологическое утомление сельских популяций, приводящее к снижению уровня адаптации сельского населения, проявляется, в частности, как отмечайтесь выше, в резком сокращении индивидуального строительства на селе, до 20%. Это значит, что для 80% сельских жителей зависимость от государственного жилья будет решающей, в том числе и при выборе места жительства мигрантами.

Действительно, для Уральского района, например, результат миграции зависит от уровня обеспеченности жильем в 79 случаях из 100 (коэффициент корреляции r = 0,79) [+68]. Невозможность самообеспечения жильем из-за потери необходимых строительных навыков делает обеспеченные жилищно-бытовыми условиями поселения центрами притяжения всех сельских мигрантов. Причем ситуация складывается иной раз совершенно нецелесообразная. Так, обследование в Тульской области [+69] выявило, что 1/3 хозяйств, принявших 43% переселенцев, могли выполнить план и без них, но именно они получили отдельные дома или квартиры [+70].

Принципиальный результат получен эстонскими учеными после опроса поступивших на работу в 62 хозяйства четырех РАПО. Направленность миграции не зависит от типа поселения, а определяется лишь улучшением жилищных условий, которое происходит как при рурализации, так и при урбанизации [+71].

Значит, фиксируемая в Нечерноземье направленность миграции село - малый город или средний город - крупный город является следствием возрастания в этом же ряду степени обеспеченности жильем, которое служит необходимым условием снятия антропоэкологического напряжения. Однако жилье еще не гарантирует закрепляемости в сельском хозяйстве.

Так как возможность ведения ЛПХ уменьшается при увеличении ранга городского поселения, то в этом же ряду снижается и уровень адаптации, а миграционная подвижность, наоборот, возрастает. Это значит, в частности, следующее, Если при миграции действительно идет снижение уровня адаптации, то, во-первых, чем выше ранг городского поселения, тем меньше должен быть вклад в его механический прирост сельского населения, а во-вторых, среди сельских мигрантов, эмигрирующих в сельскую местность, должны преобладать горожане. В самом деле, "в межгородских миграциях преобладает стремление населения в более крупные города. Города любого ранга теряют население в обмене с городами, большими по величине, а получают население за счет меньших городов. Города и поселки с населением 2 тыс. человек растут исключительно за счет села, с населением от 20 до 100 тыс. - на 90%. В то же время у городов размером от 100 до 500 тыс. около четверти миграционного прироста обеспечивается за счет городов" [+72]. Причем теряют в межгородской миграции прежде всего малые города, которые с уменьшением возможностей сельской местности лишаются источников роста населения [+73]. Это, с одной стороны, а с другой, среди сельских мигрантов действительно преобладают горожане. По данным упомянутого выше обследования в хозяйствах Тульской области 59% переселенцев - городские жители, причем половина из них не имела нормальных жилищно-бытовых условий [+74].

Обратная связь между уровнем адаптации и миграционной подвижностью отражается и в прямой связи последней с уровнем образования [+75]. Это понятно, ибо получение образования, тем более высшего, требует от сельского жителя длительного пребывания в городе, в отрыве от ЛПХ и сельской местности вообще.

Может возникнуть, конечно, вопрос: какой смысл имеет понятие уровня адаптации городского жителя к сельской местности, если он живет в городе? Однако если смотреть на городское население как на бывших сельских жителей в первом, втором или третьем поколении, что для русского населения городов Нечерноземья близко к реальности, то это понятие получает не только смысл, но и практическое значение. Уровень адаптации при переходе из села в город снижается, а тем самым снижается вероятность реадаптации в сельской местности и тем более закрепления в сельском хозяйстве, что при уменьшении адаптационного потенциала сельского населения и минимальной репродуктивной активности городского населения создает замкнутый круг неразрешимых, казалось бы, проблем.

Однако понимание экологической устойчивости сельских популяций как сохранения уровня адаптации сельского и сельскохозяйственного населения, воспроизводство которого подчиняется принципу преемственности и происходит в демографически неоднородных условиях, подчиняющихся принципу демографической "волны", открывает конкретные пути не только поддержания, но и увеличения уровня адаптации сельского и сельскохозяйственного населения Нечерноземной зоны,

III.3.2. Пути сохранения и повышения уровня адаптации сельского и сельскохозяйственного населения.

Введение понятия уровня сигнальной адаптации позволило обнаружить тесную связь между численностью деревенского населения (I_E), количеством ЛПХ у сельского населения (L ), численностью занятых в сельском хозяйстве (J_t) и, наконец, динамикой рождаемости на селе (V_t). К этому перечню следует прибавить "выход" в сельское хозяйство выпускников сельских школ (B_J / B_I) (рис. 28).

Рис. 28. Зависимость "выхода" в сельское хозяйство выпускников сельских школ от количества коров в личном хозяйстве.

Все эти переменные, в абсолютных или относительных значениях, оказывается, линейно коррелируют между собой и с величиной L /I (количество коров в ЛПХ в расчете на одного сельского жителя), которая и может служить мерой адаптационного потенциала сельского населения, но уже не на индивидуальном, а на популяционном уровне.

Снижение адаптационного потенциала происходит в результате спонтанного антропоэкологического утомления сельских популяций и вследствие возникновения антропоэкологического напряжения в основном двух видов: трансформационного (централизация, сселение) и миграционного (при попытке адаптации на центральной усадьбе, в райцентре, городе или попытке реадаптации в сельской местности). Антропоэкологическое напряжение возникает как реакция организма на резкое изменение внешних условий и невозможность быстро выработать адекватную линию поведения, т.е. новые адаптивные навыки. Принципиально и другое. Через весьма незначительное [+76] время невозможно вернуться и в прежнее адаптированное состояние. Именно эта необратимость ускользала от большинства исследователей проблем сельской местности, хотя она действует с такой же статистической неизбежностью, как необратимость старения организма.

Отсюда однозначно следуют указанные выше два пути сохранения экологической устойчивости сельских популяций, а с нею и уровня адаптации сельского (сельскохозяйственного) населения: 1) снятие антропоэкологического напряжения и 2) стимулирование развития высокоадаптивных типов ЛПХ. Перечислим конкретные варианты осуществления одного и другого.

 

Снятие антропоэкологического напряжения предполагает прежде всего самую широкую "реабилитацию" сельского образа жизни вообще и деревенского в частности, в приложении к этому слова "неразвитость" и "неперспективность" недопустимы. Сселение высокоадаптированного сельского населения останавливает доныне безотказный генератор не только сельскохозяйственного, но и сельского населения в целом.

Во-вторых, в силу того, что искусственная трансформация как организационной структуры сельских хозяйств, так и сельской системы расселения является способом сохранения экологической устойчивости сельских популяций, следует не население перемещать к объектам социального обслуживания, а эти объекты - к населению, в том числе развивать традиционные транспортные средства там, где нет специальных дорог для проезда автомобилей.

В-третьих, так как сельскохозяйственное население практически не имеет экзогенных источников и воспроизводит само себя согласно принципу преемственности, то ребенок должен на протяжении всего срока обучения жить дома, а не в школе-интернате. Исследователи давно отмечают, что отсутствие школ по месту жительства стимулирует либо переезд всей семьи, либо сдачу ребенка в школу-интернат, И в том и в другом случае неизбежно происходят необратимые потери сельскохозяйственного населения, причем процесс принимает самоускоряющийся характер.

 

Стимулирование высокоадаптивных типов ЛПХ предполагает следующие варианты. Во-первых, ввиду дисперсности системы сельского расселения и участков кормящего ландшафта в Нечерноземье, а также нереальности сегодня снабдить домохозяина на селе малогабаритной сельхозтехникой, необходимо стимулировать возрождение традиционного средства передвижения - лошади.

Во-вторых, нужно всемерно расширить возможность самостоятельного жилищного строительства на селе для сельскохозяйственного населения, чтобы любая пара, вступившая в брак, могла поселиться в своем доме и обзавестись ЛПХ.

В-третьих, следует стимулировать любые формы кооперации сельскохозяйственного населения, как между владельцами ЛПХ, так и между ними и государственным сектором.

В-четвертых, необходимо экономически поддерживать прежде всего демографически активное деревенское население, т.е. высокоадаптированное сельскохозяйственное население периферийных сельских поселений, создавая самые мягкие условия для ведения ЛПХ и сбыта сельскохозяйственной продукции. Нужно выделять очаги адаптированного сельского населения как особые, государственно значимые поселения.

В-пятых, необходимо стимулировать возрождение местных промыслов, способствовать развитию в сельских центрах филиалов предприятий местной промышленности, особенно требующих женского труда, в виде цехов колхозов и совхозов с учетом сезонной занятости работниц растениеводства, Нужно более щедро стимулировать многодетность в семьях сельскохозяйственного населения, прежде всего матерей, работающих в животноводстве и растениеводстве.

* * *

Проведенное исследование представляет последовательное применение эколого-географического подхода к изучению комплексного объекта - сельской местности, включающей агрокультурный ландшафт, сельскохозяйственное производство, сельское расселение и, наконец, сельское и сельскохозяйственное население. Согласно современным представлениям географов, подход - это стратегия, методологическая позиция исследования [+77]. Такому требованию удовлетворяет подход, предложенный нами и заставляющий перенестись из привычной социальной "системы отсчета" в экологическую, т.е. встать на "точку зрения" тех природных систем (биоценозов, антропобиоценозов, популяций), без которых немыслимо социально-экономическое развитие общества. Неразрывность элементов природы и общества является причиной двуединства большинства географических объектов. Отсюда возникает необходимость изучения не только законов развития природы и общества в отдельности, но и законов их взаимодействия, что неизбежно ведет к созданию интеграционных подходов [+78], в том числе и эколого-географического. Перечислим в заключение результаты и выводы проведенного нами исследования сельского хозяйства и сельскохозяйственного населения Нечерноземной зоны РСФСР.

1. При изучении сельской местности Нечерноземья в рамках социально-экономической географии наряду с традиционным социальным и экономическим подходами необходим еще в общем русле экологического подхода и предложенный выше эколого-географический, опирающийся на знание конкретных эколого-географических и антропоэкологических закономерностей развития сельского хозяйства, расселения и населения, не сводимых к известным законам развития общественного производства. Обнаружению таких закономерностей мешает широкая экспансия понятия "социального" на биологические и географические объекты, развитие которых заведомо не подчиняется закону смены общественно-экономических формаций. Прежде всего это относится к популяции и этносу. Необходимо конструктивное употребление термина "социальное", одновременно содержащее и понятие "несоциальное"; в противном случае исследование теряет научное значение. Нами предлагается непротиворечивое определение "социального" как типа системообразующей связи, а именно сознательного отношения между людьми, а также людей к орудиям производства. Это определение не дает оснований проводить предметно-вещественную границу между природным и социальным, которая может быть только системной, т.е. позволяет разделять не объекты, а типы связей между объектами.

2. Эколого-географические закономерности развития сельского хозяйства и расселения обнаруживаются как экологические структуры этих систем, т.е. наборы экологических пределов их трансформации и территориальной концентрации, связанные с дисперсной структурой агрокультурного пойменно-лугового ландшафта долин и устьев рек лесной зоны Европейской России, в котором сложился и к которому адаптировался, как верхнее звено биоценоза, русский этнос.

Дисперсность пойменно-лугового ландшафта предопределяет рассредоточенность естественных высокопродуктивных участков пастбищ и сенокосов, что создает экологические пределы концентрации животноводства (молочного скотоводства, в частности). Процесс сужения хозяйственного ареала в сельской местности при одновременном росте поголовья скота приводит в случае превышения этих невидимых рубежей к закономерному снижению продуктивности скота (удоя молока, в частности).

Возможности концентрации животноводства в Нечерноземье ограничены также низкой отдачей мелиоративных работ, трансформирующих агрокультурный ландшафт и обусловливающих переход от высокопродуктивного, но дисперсного пойменно-лугового ландшафта к низкопродуктивному ландшафту водоразделов.

Дисперсность кормящего ландшафта предопределяла и дисперсность сложившейся сельской системы расселения. При этом демографическая емкость сельской местности зависит от демографической емкости пойменно-лугового ландшафта и носит исключительно физико-географический зональный характер. Вот почему современное состояние сельской системы расселения не следует считать "неразвитым" или "неперспективным", оно полностью соответствует территориальной организации сельскохозяйственного производства, в свою очередь привязанной преимущественно к пространственно разбросанным участкам естественного агрокультурного ландшафта.

3. Эколого-географические закономерности эволюции сельскохозяйственного населения связаны с соответствующими механизмами процесса воспроизводства сельских популяций. Демографические процессы в Нечерноземье и в СССР в целом носят явный отпечаток процессов этногенеза. Они подчиняются принципу автономности, т.е. независимы от всех прочих факторов, не связанных с процессом этногенеза. Это находит количественное отражение в функциональной зависимости скорости изменения рождаемости у сельского населения мезорайонов зоны лишь от величины самой рождаемости.

Демографическая неоднородность Нечерноземья как региона полностью объясняется стадиальностью демографического процесса (рождаемости), которая отражается в принципе демографической "волны". Последний позволяет рассматривать демографический процесс в сельской местности региона как волновой процесс распространения параболического по форме распределения состояний V=V_0╕ (v) от одного субрегиона к другому. Таких субрегионов (фазовых зон) в Нечерноземье можно выделить три (с переходными участками - восемь). Первая фазовая зона, своего рода передний фронт демографической волны, - Запад: Новгородская, Псковская, Смоленская, Калининская области (Iа). Переходный участок: Рязанская, Тульская, Орловская, Ленинградская области (Iб). Вторая зона - Центр: Московская, Ивановская, Ярославская (IIа); Владимирская, Калужская, Костромская (IIб); Горьковская, Кировская, Брянская, Вологодская области (IIв), Третья зона - Периферия: Архангельская область, Мордовская АССР (IIIа); Пермская, Свердловская области, Марийская, Удмуртская, Карельская АССР, Мурманская и Калининградская области (IIIб); Чувашская и Коми АССР (IIIв).

Это демографическое районирование совпадает с историческим районированием Московского государства, а последовательность демографических субрегионов - с последовательностью географического распространения русского этноса, т.е. демографическая неоднородность Нечерноземья оказывается детерминированной процессом этногенеза.

4. Важнейшим механизмом воспроизводства сельскохозяйственного населения является механизм сигнальной наследственности, отвечающий за динамическое равновесие этнических систем с кормящим ландшафтом посредством передачи от поколения к поколению адаптивных навыков сельскохозяйственного труда и сельской жизни. Нами сформулирован принцип преемственности, по которому источником сельскохозяйственного населения в регионе является лишь оно само: работники сельского хозяйства - это практически только дети работников сельского хозяйства в предыдущем поколении. Адаптивные навыки сельскохозяйственного труда закладываются с детства в семье, имеющей ЛПХ.

5. Потеря адаптивных навыков сельскохозяйственного труда и сельской жизни необратима. Поэтому территориальная концентрация сельскохозяйственного населения не имеет эффекта. При переселении даже на центральную усадьбу хозяйства происходит дезадаптация или крестьянская деквалификация ("отчуждение" сельскохозяйственного населения от крестьянского труда). Необратимость дезадаптации накладывает экологические пределы на процесс территориальной концентрации сельскохозяйственного населения. Источником сельскохозяйственного населения является адаптированное сельское население, или сельскохозяйственное население, обладающее высокоразвитыми типами ЛПХ - с коровой, мелким рогатым скотом и прочей живностью. Географически это население периферийных поселений в системе сельского расселения, которое нами предложено называть деревенским.

6. Причиной дезадаптации сельскохозяйственного населения является эффект антропоэкологического напряжения сельских популяций, который возникает вследствие преобразовательных мероприятий в сельской местности (укрупнение сельских хозяйств, сселение) и фиксируется как ощущение неполноценности сельского образа жизни в поселении, утратившем автономные хозяйственные функции или подлежащем сселению в качестве "неперспективного". Потери численности работников сельского хозяйства от трансформации организационной структуры хозяйств пропорциональны количеству образованных подчиненных хозяйств. Антропоэкологическое напряжение снимается в процессе необратимой миграции деревенского населения, направляющегося мимо центральных усадеб хозяйств прямо в города.

7. Мерой экологической устойчивости сельскохозяйственного населения служит уровень (степень) сигнальной адаптации к сельскохозяйственному труду и сельской жизни, пропорциональный количеству адаптивных навыков и степени их сложности. Он неодинаков в разных типах ЛПХ и зависит от объема ЛПХ, но прежде всего - от наличия крупного рогатого скота (коровы).

На популяционном уровне степень сигнальной адаптации населения к сельскохозяйственному труду и сельской жизни может быть оценена адаптационным потенциалом населения (L /I), количественно определяемым как отношение количества коров в ЛПХ населения к численности последнего.

Адаптационный потенциал в мезорайонах Нечерноземья линейно коррелирует с удельным весом деревенского населения среди всего сельского населения, удельным весом выпускников сельских школ, устроившихся на работу в сельское хозяйство, динамикой численности занятых в сельском хозяйстве, динамикой рождаемости на селе, динамикой численности сельского населения и всего населения мезорайона в целом. Таким образом, он является интегральной характеристикой экологической устойчивости сельских популяций.

8. На основе понятий уровня сигнальной адаптации и адаптационного потенциала сельского населения нами развита концепция сигнальной адаптации и экологической устойчивости сельскохозяйственного населения, которую можно сформулировать в виде семи правил:

а) дезадаптация (декрестьянизация или "отчуждение") нарастает по мере урбанизации поселений;

б) миграционная подвижность сельского населения меняется обратно пропорционально уровню сигнальной адаптации;

в) дезадаптация и миграция сельскохозяйственною населения - необратимые статистические процессы;

г) максимальным уровнем адаптации обладает деревенское население или адаптированное сельское население;

д) снижение уровня адаптации идет спонтанно (детерминировано процессом этногенеза) в результате антропоэкологического утомления сельских популяций и по причине антропоэкологического напряжения двух видов: трансформационного (централизация, сселение) и миграционного;

е) репродуктивная способность уменьшается при снижении уровня адаптации;

ж) миграция деревенского и сельского населения в целом идет в направлении снижения уровня адаптации и снятия антропоэкологического напряжения.

 

Примечание

[+38] Казначеев В.П. Очерки теории и практики экологии человека. М., 1983., с. 177

[+39] Лобашев М.Е. Сигнальная наследованность // Исследования по генетике. Вып. 1. Л., 1961.

[+40] Староверов В.И. Социально-демографические проблемы деревни., с. 149

[+41] Беленький В.Р. Проблема агроиндустриальных поселений. М., 1979., с, 72-73

[+42] Стерн В. Развитие жилищного строительства на селе // Вопросы экономики. 1983, N 1.

[+43] Ширгазин О. P. Влияние миграции населения на пространственную структуру сельского расселения.

[+44] Белов В.И. Лад. Очерки о народной эстетике. Л., 1984.

[+45] Староверов В.И. Социально-демографические проблемы деревни.

[+46] Так, по нашим данным, в Пинежском районе Архангельской области за 1961 - 1980 гг. число разводов увеличилось с 1790 до 5204 в год, в том числе в сельской местности - с 455 до 806 в год (с 13,4 до 25,2% соответственно).

[+47] Староверов В.И. Социально-демографические проблемы деревни., с. 166

[+48] Заславская Т.И., Корель Л.В. Миграция населения между городом и селом // Социологические исследования. 1981, N 3., 191

[+49] Пастушенко В.М., Максимов В.А. Проблемы развития личных подсобных хозяйств // Сельская местность: Территориальные аспекты социально-экономического развития. Уфа, 1983.

[+50] Кольцов В.И. К вопросу о разделении поколений в сельских семьях // Проблемы методологии статистических исследований в области демографии и товарного обращения. М., 1982.

[+51] Жуков Т.П. Особенности социально-демографического развития Вологодской области в межпереписной период (1970-1979 гг.) // Вестн. Ленингр. ун-та. 1981, N 24.

[+52] Мокеров И.П., Нифонтова Р.В. Демографические факторы в планировании инфраструктуры региона и его отдельных подсистем. Свердловск, 1983.

[+53] Кожурин Ю.Ф. Социальный состав народных депутатов сельских советов как отражение социального состава населения // Проблемы развития социального облика Нечерноземной зоны РСФСР. Саранск, 1979.

[+54] Ануфриева Н.А. Состояние и динамика социально-демографического состава населения // Проблемы развития социального облика Нечерноземной зоны РСФСР. Саранск, 1979.

[+55] Ермоленкова Т.Д. Пути преодоления остатков бытового неравенства между мужчиной и женщиной на селе

[+56] Балыкова Н.А. Домашний труд в изменяющихся условиях условиях сельской жизни // Современное развитие сибирского села: опыт социологического изучения. Новосибирск, 1983.

[+57] Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли.
Гумилев Л.Н. Иванов К.П. Этносфера и космос. // Космическая антропоэкология: техника и методы исследования.

[+58] Гумилев Л.Н. Иванов К.П. Этносфера и космос. // Космическая антропоэкология: техника и методы исследования.

[+59] Хриенко П.А. Экономические и социальные функции личного подсобного хозяйства // Науч. докл. высшей школы научного коммунизма. 1983, N 4.

[+60] Итоги Всесоюзной переписи населения 1970 г. Т. 7. М., 1974., с, 252-255

[+61] Там же, с. 444

[+62] Лисовская Н.А. Демографическая ситуация и источники прироста трудовых ресурсов в крупных городах РСФСР // Сборник научных трудов Центрального научн.-иссл. экон. ин-та М., 1981, N 58.

[+63] Тарасов Н.В. Миграция и возрастная структура населения // Региональные проблеммы социально-демографического развития. М., 1982.

[+64] Коваленко С.С., Королева Г.Г. Размер города как фактор демографических различий // Региональные проблемы социально-демографического развития. М., 1982.

[+65] Саар Э. Влияние места жительства на самоопределение молодежи (на примере ЭССР) // Прикладные социально-географические исследования. Тарту, 1984.

[+66] Катус С., Щербакова Е. Территориальная дифференциация рождаемости и прогнозирование населения (на примере ЭССР) // Прикладные социально-географические исследования. Тарту, 1984.

[+67] Козлов В.И. Этническая демография. М., 1977.

[+68] Оруджиева А.Г. Влияние социально-экономических факторов на миграцию населения Уральского района // Теоретические и методологические вопросы интенсификации общественного производства Урала. Свердловск, 1984.

[+69] Обследование ЦНИ ЛТР Госкомтруда РСФСР в 1979-1980 гг. одновременно проводилось также в Кемеровской область и в Приморском крае.

[+70] Галкова Т. Сельскохозяйственное переселение семей в РСФСР, пути совершенствования // Народонаселение. Население и трудовые ресурсы РСФСР. Вып. 40. М., 1982.

[+71] Лыо А. Миграция как компонент трудовых перемещений на селе ЭССР // Прикладные социально-географические исследования. Тарту, 1984.

[+72] Вишневский А.Г., Зайончковская Ж.А., Пивоваров Ю.Л. Влияние демографической ситуации на эволюцию расселения в СССР // Изв. АН СССР. Серия географ. 1983, N 6., с. 71

[+73] Там же

[+74] Галкова Т. Сельскохозяйственное переселение семей в РСФСР, пути совершенствования.

[+75] Zaslavskaya T.I., Korel L.V, Problems and prospects for rural-urban migration in the USSR // 12-th Europ. Congr. Rural Sociol. Budapest, 1983.

[+76] С какого именно момента необратимость дезадаптации вступает в силу, трудно сказать, но думается, для этого необходим период от одного до двух-трех лет. Точное определение периода дезадаитации требует отдельного исследования.

[+77] Анохин А.А., Костяев А.И. Подход и метод в социально-экономической географии // Изв. ВГО. 1984, т. 116, вып. 6.

[+78] Лавров С.Б. Интегральные тенденции в географии // Советская география. Л., 1984.