История ислама

Август Мюллер

Книга пятая. АББАСИДЫ И ФАТИМИДЫ

Глава IV. ФАТИМИДЫ И ОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ УПАДОК ДИНАСТИИ АББАСИДОВ

Когда 29 Раби II 297 (15 января 910) в Раккаду въезжал Убейдулла, первый халиф из семьи Фатимидов, план потомков персидского глазного врача, замыслившего истребление господства Аббасидов, был уже наполовину выполнен. Высшая власть переходила теперь в Африке от аббасидских арабов к берберам измаилитам. Занятая одновременно карматами в Аравии Лахса стала сборным пунктом, откуда тайная секта в течение каких-нибудь нескольких лет успела почти отвоевать власть багдадского правительства над Аравией, Сирией и Египтом. А непрестанно повторявшиеся нападения на Ирак открыли дорогу персидским Бундам к воротам самой столицы халифата, ибо тайная организация измаилитов продолжала действовать по-прежнему, раскинув свои сети начиная с западной Африки вглубь Персии, готовая к услугам безразлично каждого врага аббасидов, жаждущего гибели династии. Сколь преступными ни представлялись бы нам деяния этого ужасного семейства, нельзя же допустить, чтобы меймуниды или там фатимиды ≈ как они весьма удачно присвоили себе это имя ≈ готовы были удовольствоваться властью, брошенной им прихотью неслыханного рока, и были бы в состоянии хотя бы на одну секунду уклониться от преследования великого плана своего предка Абдуллы. О политике нового африканского халифа можно составить совершенно неверное понятие, если глядеть на него исключительно как на обыкновенного властелина прибрежного государства, простиравшегося между Баркой и Тангером. Не ради громкого титула и не для того, чтобы легче импонировать суеверным берберам, Фатимиды заставили величать себя халифами по примеру испанских Омейядов, едва ли когда-нибудь мечтавших о покорении всего востока. Титул ╚повелитель правоверных╩ заключал в себе для них скорее смысл неизбежно тяжкой необходимости. Неоткуда было им узнать [*1], что меч берберов когда-то разгромил при Каннах римские легионы и чуть не привел на край гибели величайшее государство древности. Но Фатимиды достаточно убедились в остроте лезвия этого меча и поняли, что наемникам Аббасидов и их эмирам не под силу будут эти дикие полчища. На первых же порах созрел у них план создать себе из берберов войско, при помощи которого, а также карматов Бахрейна могли бы они завоевать сначала Египет, а затем и остальные провинции востока. Едва минуло четыре года по вступлении на трон, сам Убейдулла предпринимает уже попытку овладеть востоком. И каждый раз, когда у Фатимидов являлась малейшая возможность, попытка возобновлялась и завоевание отчасти совершалось. Да, отчасти. С того самого момента, как хитрые узурпаторы раскинули свою резиденцию у самых врат Аравии, дальнейшее продолжение политики вытеснения династии арабских Аббасидов при помощи карматских арабов стало невозможным. Разнузданное, безграничное свободолюбие и хищничество последних обратилось теперь против тех, кто до сих пор умел понуждать их служить своим себялюбивым целям. Результатом этой политики был, во всяком случае, полный разгром багдадского халифата, а вместе с тем и потеря арабами своего первостепенного положения в исламе. Таким образом, история дома Фатимидов вследствие анти-арабского направления его целей должна составить в нашем изложении необходимую заключительную главу всего арабского периода ислама, хотя, с другой стороны, семья эта выступает временами и в следующей исторической эпохе ислама.

Цели Фатимидов тяготели, собственно, к востоку: поэтому обращали они внимание на запад не более того, насколько этого требовала самая крайняя необходимость. Они старались прежде всего заручиться содействием самых сильных берберских племен, в особенности Китамы и Санхаджы. Во всем же остальном они поступали осторожно и остерегались углубляться далеко на запад больше, чем это требовалось необходимым обеспечением перевеса названных племен, равно и собственного владычества, ≈ вот в главных чертах правительственная политика Фатимидов. Им никогда и в голову не приходило полнейшее порабощение всего побережья северной Африки, вплоть до Атлантического океана. Иначе трудно понять, каким образом могли они упустить множество случаев, когда возможно было смелым натиском занять округа от Тлемсана до Тангера и вырвать из рук властелинов Испании Омейядов отделенную от них самой природой Цеуту. Даже и это неизбежное закрепление господства Фатимидов над побережьем на восток от Тлемсана потребовало 65-летнего напряжения новых халифов, пока не посчастливилось им привести в исполнение давно лелеянные надежды на обладание Египтом. И наконец, весьма возможно, что благополучное решение обеих этих задач им удалось благодаря только особенным условиям, отличавшим резко эту замечательную династию от всех остальных родов исламских властителей. В качестве гроссмейстера тайного союза измаилитов у каждого Фатймида совесть ≈ если возможно применить это слово к людям, по принципу заботящимся только о своих собственных интересах, ≈ ничем решительно не была ограничена, лишь только дело касалось власти. Ради доброго народа своего, однако, вовсе не посвященного в сокровенные глубины высших степеней нигилистической пропаганды, вынуждены были ╚имамы╩ разыгрывать притворно роль настоящих шиитов. Само собой разумеется, что для укрепления власти постановлено было по смерти каждого из халифов предоставить одному только сыну его право престолонаследия. Таким образом, одним взмахом устранены были те пагубные распри из-за престола, которые так сильно поспособствовали гибели Омейядов и Аббасидов. Одно это распоряжение доставило дому Убейдуллы такую внутреннюю крепость, которая могла быть потрясена разве каким-либо из ряду выходящим событием или же целым поколением следующих один за другим неспособных властелинов. Но и при подобном режиме оставалась возможность восстания сына против отца, что и встречалось в истории этого дома, но ко времени упадка династии. Если ко всему этому прибавить еще высокое религиозное значение верховного главы государства, которое в глазах берберов имело особенную серьезную важность, можно себе представить, сколько преимуществ оказывалось у этого рода по сравнению с Аббасидами, не говоря уже про всех остальных эмиров. Попытки последних стать родоначальниками новых династий рушились обыкновенно при первом неспособном сыне либо внуке. И как ни странно, в сущности, но эти дерзкие узурпаторы, Фатимиды, сумели в течение целых 270 лет удержать за собой и передавать от отца к сыну свою весьма почтенных размеров власть.

Убейдулла аль-Махдий (правил от 297≈322=910≈934) считал себя призванным осуществить самолично во всем объеме программу своего дома. Не согласовавшиеся никоим образом с разыгрываемой им ролью мирового спасителя первые правительственные его распоряжения возбудили, положим, недоверие даже в некоторых кружках племени Китама, которому исключительно обязан был махдий всем своим успехом. Но отдельные восстания, возникавшие среди этого племени, были подавляемы, так же как и многие другие, все тем же неутомимым Абу Абдуллой Ши'ием. Одновременно (297=910) направлены были другие полководцы Убейдуллы против племени Зената, осадившего Тахерт. Враждовавшие с китамитами, они потому и не высказали никакой охоты подчиниться новому главе. Рассеять их не стоило, впрочем, особого труда. Между тем в то самое время, как Абу Абдулла хлопотал о восстановлении порядка в Забе, территории племени китама, между основателем новой династии и его первым заместителем возникли крупные недоразумения, при существующих отношениях неизбежные. Убейдулла желал управлять самовластно, одолевший же и дисциплинировавший племя Китама Ши'ий, состоявший и поныне во главе этого воинственного племени, оказывался для повелителя слишком могущественным. Абу Абдулла со своей стороны находил вполне естественным за заслуги, оказанные им махдию, иметь голос и влияние в управлении новым государством. Он почувствовал себя в высшей степени обиженным, когда халиф как бы намеренно не обращался к нему за советом и выказал, хотя и осторожно, явное стремление умалить всячески и ограничить влияние его личности. Его заставляли, например, тратить время попусту в преследовании незначительных разъединенных банд, препятствовавших окончательному восстановлению порядка в Забе, вместо того чтобы принимать в столице серьезное участие в решении важнейших государственных дел. Происхождение имамата Убейдуллы как духовного звания было ему слишком известно, чтобы могло внушать ему почтение. И он начал постепенно, как рассказывают, искать тесной связи с главами племени китама, чтобы добиться, если понадобится, даже силой, признания своих личных достоинств, в чем ему упорно отказывал неблагодарный властелин. Он упустил из виду беспощадность тайной организации измаилитов, а ее-то и держал твердо в своих руках Убейдулла. Намерения его были переданы халифу. Ни одной минуты не промедлил властелин отделаться поскорее от опасного подчиненного, при помощи нескольких преданных людей из того же самого племени китама. 16 Джумада II [*2] 298 (19 февраля 911) Ши'ий вместе со своим братом был умерщвлен неподалеку от Раккады; в тот же самый день, по повелению вероломного властелина, был принесен в жертву также вернейший соратник погибшего ≈ Абу Заки, только что одержавший на пользу махдия решительную победу над взбунтовавшимися в Триполисе берберами. ╚Тот, повиноваться которому ты нас научил, приказывает умертвить тебя╩, ≈ ответил один из убийц Абу Абдул-ле, когда Ши'ий умолял его не совершать такого гнусного преступления; лишивший же Абу Заки жизни наместник Триполиса приходился ему родным дядей. Этим разоблачается нагляднее всего та страшная власть над отдельными членами секты, которой пользовался неограниченно глава измаилитов; Убейдулла, как мы видели, ни на минуту не задумался устранить с легким сердцем столь боготворимого апостола Китамы. Параллель, которую мы несколько раньше проводили между этой трагедией и той, которая когда-то разыгралась на востоке между Мансуром и Абу Муслимом, становится поразительной до чрезвычайности. Что же касается нескольких отдельных восстаний среди племени Китама в 298 (911) и 300 (912/3), упоминаемых как последствия насильственной смерти Абу Абдуллы, а также возникших позднее раздоров между этими же берберами и большей частью арабского населения Кайрувана, то в них, надо полагать, принимало участие меньшинство групп этого могущественного племени. Ибо в целом оно продолжало составлять главнейшую опору Убейдуллы и его преемников. Правительство, например, в том же 300 (913) году без малейшего колебания приняло их сторону, когда население Триполиса, притесняемое некоторыми отделами Китамы, взбунтовалось. Против них же вооружилось весьма, понятно, отстаивающее свою независимость племя Зената, кочевавшее вокруг Тахерта. Побежденные несколько раз, они были усмирены окончательно 4 Сафара 299 (1 октября 911), когда непокорный город был взят. Поставленный здесь наместником Масала Ибн Хаббус, глава племени Бену Микнаса, в течение 13 лет строгими мерами поддерживал порядок и до самой смерти доблестно прикрывал на западе тыл махдия. Проникнув со своими микнаситами к Магрибу [*3], занял он в 308 (920) владения идрисидов. Стремление Убейдуллы по возможности как можно менее навязывать себе хлопот на западе выказалось в данном случае весьма рельефно; положим, управление страной возложено было, в сущности, на одного из старейшин Микнасы, на Мусу Ибн Абу'ль-Афию, но идрисидуЯхье предоставлен был все-таки в распоряжение город Фец с титулом эмира. Правда, несогласия между обоими последними, возникшие в 309 (921), вызвали необходимость возобновленного вмешательства Масалы и удаления идрисидов. Но мы увидим вскоре, что Фатимиды ничего не имели против продолжения существования династии алидов, лишь бы они держались спокойно. В том же самом 309 (921/2) перебрался Масала через Атлас и занял снова Сиджилмасу, которая в 297 (909) прогнала гарнизон китамитов и впустила берберов Бену Мидрар. Теперь и Убейдулла, защищенный с тыла и совершенно полагавшийся на неусыпность пограничного своего полководца, мог без особенной самонадеянности начать постепенно приводить в исполнение свой излюбленный план завоевания Египта. Довольно неприятного свойства известия пришли из Сицилии в тот самый момент, когда махдий решился приступить к своему великому предприятию. Дело в том, что арабская знать на острове, обитавшая в Палермо, подобно тому как главная квартира берберов расположена была в Джирдженти, не посмела на первых порах (297=910) отказать в повиновении назначенному Фатимидами эмиру. Но вскоре этого человека возненавидели все на острове. В Палермо вспыхнуло восстание (299= 912); оно повторилось в 300 (913) и охватило наконец весь остров. Арабы соединились с берберами для свержения африканского ига и присягнули как независимому эмиру одному всеми уважаемому человеку, Ахмеду Ибн Курхубу. Убейдулла остался, однако, при своем. Ему нежелательно было тратить понапрасну свои силы на походы в Сицилию и на запад. Он махнул рукой на Сицилию, предоставляя ей временно распоряжаться своей судьбой как вздумается. Оттуда издалека он не ждал ни помощи, ни нападения. К концу 300 или началу 301 (913) [*4] махдий отправил своего 22-летнего сына Абу'ль Касима с войском и флотом, через Триполис, на восток. Без особых затруднений покорена была Барка, также и Александрия (нач. 302=914). В Египте после падения тулунидов долгое время царил страшный беспорядок. Хотя Текин, турецкий наместник аббасида Муктадира, и успел восстановить отчасти порядок в стране, но располагал слишком слабыми силами, чтобы дать настоящий отпор энергическому нападению извне. Таким образом, значительная часть страны на север и запад от Фустата была занята измаилитами, как вдруг Абу'ль Касиму пришло в голову отозвать назад своего подчиненного полководца Хабасу, командовавшего до сих пор передовыми отрядами, и назначить на ответственный пост другого. Взбешенный Хабаса покинул немедленно лагерь в сопровождении толпы всадников и поспешно направился к Магрибу, к своему брату, жившему в Тахерте. Убейдулла распорядился изловить обоих, предупреждая возможность дальнейших козней. Когда обе окровавленные головы легли у его ног, мрачный тиран, как бы озаренный философским наитием, воскликнул: ╚Странная превратность судеб! Восток и запад вот этим головам показались тесны, а теперь помещаются обе в этом ящичке!╩ А между тем потеря руководителя не прошла юному принцу даром. При первом известии о вторжении Фатимидов эмир аль-умара Мунис быстро собрал войско и направил его в Египет. С помощью новоприбывших Текин разбил наголову берберов. Абу'ль Касиму пришлось спасаться с остатками армии. Вскоре и Барка, где он оставил гарнизон, восстала. Китамиты по своему обыкновению и здесь стали обходиться с мирными жителями крайне жестоко. Таким образом, Фатимиды лишились и этого небольшого успеха, остававшегося еще после трудного похода. И из других мест приходили в Раккаду известия не особенно благоприятные: сицилийский эмир, ибн Курхуб, оказался человеком способным и предприимчивым. В угоду багдадскому халифу, не избалованному вообще расположением ближайших эмиров и карматов, он предписал во всей Сицилии чтение молитв за Муктадира вместо махдия. Кроме того, в конце 301 (июль 914) эмир снарядил к африканским берегам флот, который, нанеся поражение остававшимся здесь кораблям фатимида, не принимавшим участия в экспедиции египетской, разграбил приморский город Сфакс. Но благоденствие храброго эмира продолжалось недолго. Уже в 300 г. (913) возникли в войске его смуты; всеобщее неудовольствие было вызвано обложением Этны, в уступах которой еще к концу владычества аглабидов засели христиане. Попытка умиротворить их оказалась трудной, пришлось совсем отказаться от предприятия. Некоторое время спустя вследствие претерпенного флотом кораблекрушения не удался также хищнический набег на Калабрию, что возбудило среди сицилийских берберов ропот на арабского их предводителя. Не помогло также и то обстоятельство, что в середине 303 г. (начало 916) византийская императрица Зоя, желая обратить все свои силы против болгар, обязалась особым договором платить ибн Курхубу значительную дань. В начале 304 г. (август 916) берберы возмутились, захватили в плен эмира и отправили его к махдию. По повелению Убейдуллы над ним совершена была жесточайшая казнь. Немедленно же высланы были на остров сильные отряды из племени Китама. По своему обыкновению принялись они со свирепостью опустошать и грабить; на некоторое время злополучная Сицилия очутилась под владычеством Фатимидов. Таким образом, получался здесь снова удобный операционный базис для дальнейших опустошительных набегов на южную Италию, предпринятых по приказанию Убейдуллы между 306 и 318 г. (918≈930). Производились они большей частью с помощью славянских рабов, которых число как раз к этому времени значительно размножилось во всех мусульманских странах, особенно же на западе, так как дружный натиск на Балканский полуостров славянского мира нисколько не препятствовал сербам, хорватам и другим мелким народностям продолжать вести междоусобные войны и продавать попутно пленных муслимам, быстроходные капера которых, шнырявшие вдоль Адриатического побережья, были как нельзя лучше приспособлены к деятельной торговле невольниками. Мы увидим впоследствии, какую политическую роль суждено было сыграть этим самым славянам в Испании. Фатимиды пользовались ими по преимуществу для вербовки на свои крейсеры матросов: воинственные, алчущие добычи люди были как нельзя более подходящими к этому делу. Наконец подобно тому, как ранее сделал ибн Курхуб, махдий дал понять Византии, что готов заключить мирный договор. Соглашение действительно воспоследовало. Император Роман обязался, само собой, уплачивать дань. Теперь Убейдулла направил свой хищнический флот к берегам Лигурийского моря. Незадолго до своей смерти (начало 322=934) он выслал к Генуе экспедицию, которая опустошила окрестности города, а в следующем году (323=935) произведено было еще большее кровопролитие. Нападение сделано было на самый город, находившийся в то время в цветущем положении. Пострадало мужское население, взята была несметная добыча вместе с тысячами детей и женщин. На возвратном пути много зла причинили пираты Корсике и Сардинии. Возникшие к этому времени некоторые затруднения в царстве Фатимидов положили предел всем этим хищническим набегам.

Но все это были только второстепенные занятия, махдий ни на минуту не упускал из виду своей главной цели. Уже в 304 (916/7) занята была снова Барка, а в 306 (919) направился наследник престола Абу'ль Касим с новым войском, состоявшим из китамитов, других берберов и арабов, на восток. В Сафара 307 (10 июля 919) взята была Александрия и разграблена; вся часть страны на запад от Нила до самого Ушмунейна была покорена. В это время как раз умер наместник аббасидский. Вместо него снова назначен был Текин. Ему удалось одержать победу у Фустата, а одновременно напали на африканский флот у Рашида (Розетта) посланные по распоряжению эмира аль-умара из Тарса корабли. Обливаемые горящей нефтью, корабли фатимидов загорелись и были почти все истреблены (Шавваль 307=февраль≈март 920). В том же году, вероятно, по приказанию Убейдуллы, 307 (919/20), карматы произвели нападение на Басру с целью отвлечь сюда силы аббасидов. В Мухарреме 308 (май ≈ июнь 920) вступил сам эмир аль-умара Мунис со свежими войсками в Египет. После прибытия еще нескольких новых отрядов из Ирака войскам халифа удалось в течение 308 (920/1), после целого ряда битв, мало-помалу вытеснить Абу'ль Касима из страны. Но Барка осталась на этот раз за Фатимидами. Из нее принц прибыл обратно в столицу I Раджаба 309 (5 ноября 921).

Резиденция переместилась к этому времени на другое место. На востоке новая династия неохотно вообще остается в местопребывании своих предшественников. Жители старинной столицы продолжают весьма упорно сохранять верность низвергнутой династии. Аббасиды основали Багдад, Аглабиды ≈ Раккаду, по примеру их Убейдулла заложил в 300 или 303 (912/3 или 915/6) невдалеке отТап-суса аль-Махдию ≈ ╚город махдия╩. В 308 (920/1) властелин мог уже переселиться во вновь отстроенный город. Расположенная на берегу моря, новая столица была самым подходящим местом для пребывания повелителя, коего все внимание устремлено было одновременно на Сицилию и Египет. Положим, на десяток с лишним лет пришлось пока оставить помышления о вторжении в Египет. Убейдулла пришел к убеждению, что необходимо несколько выждать и дать окрепнуть молодому его государству. Поэтому все следующие годы старается он занять свои эскадры хищническими морскими набегами и приумножить награбленными богатствами казну свою. Тем временем, однако, Масала позаботился об усилении могущества Фатимидов на западе, о чем было отчасти упоминаемо нами и выше. Но как добросовестно ни исполнял свою обязанность в этом направлении глава микнаситов, оставалось еще достаточно элементов, могущих в искусных руках сделаться опасным оружием против самого же махдия. Обо всем этом повелитель своевременно получил довольно подробные сведения; так что, когда Масала пал в 312 (924) во время похода против вечно беспокойного племени Зената, приняты были немедленно же меры к возможному замещению в другом пункте потери личного влияния умершего полководца. С этой поры на западной окраине Заба воздвигнута была новая крепость Мухаммедия (ныне Мсила). Она стала главной квартирой наместника Магриба, а на место Масалы назначен был один из его подчиненных, ибн Абу'ль Афия. И действительно, можно было, по-видимому, смело положиться также и на этого старейшину микнаситов. В 313 (925) один из идрисидов взбунтовался в Феце. В короткий срок он набрал столько приверженцев, что в одном сражении даже осилил наместника. Но этот последний уже в 314 (926), положим, при посредстве измены успел снова овладеть взбунтовавшимся городом и умертвил опасного соперника. Когда же поход наследника престола, Абу'ль Касима, предпринятый через некоторую часть запада (315/6 = 927/8), не принес особенно выдающихся результатов, ибн Абу'ль Афия сумел до 319 (931) завладеть всем Магрибом, за исключением одной Цеуты, где засела кучка идрисидов. Именно это новое положение, казалось бы, столь благоприятное для Фатимидов, должно было в последние годы владычества Убейдуллы привести к довольно нежелательным осложнениям.

Могущественный Абдуррахман III, первый кордовский халиф в Испании, не мог спокойно глядеть на то, что у самых врат его государства вместо беспорядочной горсточки подданных бессильного идрисидского владеньица расположился влиятельный представитель высокопарящего рода, обладающий притом характером самым беспощадным. Уже при первом появлении Фатимидов недоверчиво следил Абдуррахман за происходившим здесь. Он помог в 305 (917/8) одному маленькому владетельному князьку Наку-ра, прогнанному было Масалой, снова отвоевать родной свой город, а в 314 (926) войска омейяда заняли даже крепость Мелиллу, как известно, и до сих пор главный форпост испанцев в Африке. Теперь же, когда успехи Ибн Абу'ль Афин в Магрибе становились все грозней, Абдуррахман послал, недолго думая, гарнизон в Цеуту и выгнал оттуда идрисидов. Ибн Абу'ль Афия не питал особенной личной привязанности к Фатимидам. Могущественный властелин Испании, могший в каждое мгновение высадить в Цеуте большое войско, внушал ему гораздо более уважения, чем махдий, находящийся почти в 200 немецких милях от Феца. И вот в 319 (931) полководец становится в ленные отношения к омейяду. Наместник Тахерта, положим, нанес изменнику поражение, и временно предатель должен был даже покинуть Фец (321=933); но победоносное войско Фатимидов слишком рано очистило Магриб; уже в 323 (935) Ибн Абу'ль Афия становится снова господином на западе. Все эти события не были, однако, такого сорта, чтобы серьезно тревожить двор махдия. Но со смертью Убейдуллы это изменилось.

Ночью 14 Раби I 322 (3/4 марта 934) бывший глава тайной секты, ставший сразу властелином большого государства, испустил последний свой вздох. Кривыми путями, бессовестным применением самых ужасных средств вскарабкался он на престол. Нельзя, впрочем, отрицать, что махдий доблестно продержался на этой головокружительной высоте благодаря только своим громадным способностям, энергии и... вероломству. Спрашивалось, переживет ли сотворенное им государство кончину своего основателя, ибо как ни верен вообще расчет на глупость и суеверие толпы, тот, кто прозревает на этом свете следы высшего порядка, может с некоторого рода самоудовлетворением подмечать, что в расчетах, упомянутых выше, попадаются зачастую и порядочные прорехи. Убей-дулла пользовался успехом в качестве махдия, т. е. спасителя; призванием его было положить конец безбожному и основать на земле царство Божие. Так продолжалось при его жизни ≈ а, будучи махдием, он не мог умереть ≈ и следовало с упованием ждать в будущем исполнения им обещанного. Теперь же скончался тот, который выступил с подобными претензиями, им, однако, не осуществленными. С течением времени Фатимиды постарались, разумеется, выпутаться и устранить вопиющее противоречие, переформировав постепенно основной свой догмат. По измененному толкованию, нужно еще ждать последнего натика, настоящего махдия. А в данную минуту нельзя было и удивляться, что немедленно же в 322 (934) появился в Триполисе ╚ложный╩ махдий, а в 323 (935), вскоре после отправленной в Геную второй экспедиции, кроме ибн Абу'ль Афин в Феце, весь Тахерт сразу охвачен был восстанием. Аль-Каим би-амр-илла ╚следующий Божиим велениям╩ ≈ такой титул принял сын и наследник Убейдуллы, Абу'ль Касим; надо же было, понятно, вступить в конкуренцию с Аббасидами по вычурным прозвищам. Если понимать слово ╚Каим╩ в первоначальном его значении ╚стоящий╩, в таком случае новый властелин вполне заслужил свой титул. Ибо выдержке этого хотя и не всегда счастливого, но храброго и стойкого воина (управлял с 322≈ 334=934≈946) обязан африканский халифат своим сохранением. В самом начале, впрочем, обстоятельства не казались особенно страшными. Хотя полководец Кайма, Мейсур, осаждал с 323 (935) безуспешно в Феце Абу'ль Афию, но вскоре в 324 (936), завязав искусно переговоры с жителями этого большого города, он довел предприятие до недурного конца, поставив осажденного полководца в безвыходное положение. С оставшимся ему верным войском ибн Абу'ль Афия не мог уже сладить с Мейсуром. Разбитый наголову, принужден был он бежать за Атласский хребет в пустыню. И позже старался он тайком злоумышлять в разных местах против Фатимидов, но вскоре скончался в 327 (938/9). Владения его переданы были весьма благоразумно идрисидам (325=937), имевшим еще множество приверженцев в Магрибе, а со времени занятия Сеуты испанскими войсками успевшим поссориться с Омейядами. На возвратном пути от Феца Мейсур снова покорил Тахерт (324=936). И до такой степени Каим уверился в своих берберах, что предпринял третий поход в Египет, назначив начальником экспедиционного корпуса вольноотпущенника Зейдана. Положение дел действительно было таково, что предвещало, по-видимому, быстрый успех предприятию. Непрекращавшиеся потрясения, причиняемые борьбой с карматами, и пагубные распорядки эмиратства привели халифат при ничтожном Мук-тадире на край гибели. Но после долгой борьбы теперь именно достиг Мухаммед, сын Тугжда, наместничества в Сирии и Египте. Это был совершенно иного закала человек, чем все его предшественники. Поэтому едва только Зейдан временно занял Александрию, немедленно же далеко превосходящий его воинским дарованием противник заставил фатимидского полководца снова очистить город и тотчас же начать полное отступление. Каим решился собрать большие полчища, направить их снова против Мухаммеда, называвшегося с 327 (939) года Ихшидом. К счастью фатимида, готовая уже к выступлению армия еще не успела двинуться в свой дальний поход, как над головой властелина внезапно разразилась страшная буря, долгое время собиравшаяся среди полного зашитья. Абу Язид Махлад из племени Зената придерживался подобно многим другим берберам старинного учения хариджитов. Еще при Убейдулле начал он свою проповедь против махдия в непроходимых ущельях гор Аурас; здесь проживало к тому же множество хариджитов. Успех его пропаганды возрос значительно со смертью старого властелина, как бы подтверждавшей злобные выходки проповедника против обманщика. Благоприятствовало ему также немало вспыхнувшее в 325 (937) восстание в Сицилии, возбужденное самоволием и жестокостью тамошнего наместника Салима Ибн Рашида. Посланный туда Каи-мом Халиль Ибн Исхак, несмотря на свою непреклонную беспощадность, успел потушить бунт лишь после трехлетней ожесточенной борьбы, пролив целые потоки крови. Ужасы расправы затронули даже чересчур крепкие нервы арабских историков, отзывавшихся о них с содроганием (329=940). Вслед затем созрел и заговор в Африке. В 332 (943/4) Абу Язид спустился наконец с гор вместе с племенами аурас. К полчищам его примыкали всюду недовольные и сбитые с толку берберы; все это широкой волной хлынуло на восточные провинции. ╚Человек на осле╩, так прозвали начальника возмутившихся по его неизменному верховому животному, имел 60 лет от роду. Долгая и исполненная опасностей жизнь заговорщика сделала его отчаяннейшим фанатиком. Его приказания, дышавшие и без того презрением ко всему, что считается гуманным, приводились в исполнение дикими кабилами с жестокостью, превосходившей, быть может, даже самые намерения предводителя. Он направился по прямому пути к месту пребывания халифа. Бунтовщики взяли Аль-Урбус [*5], Беджу, Тунис и разорили их дотла, дико свирепствуя. Чувствительное поражение, нанесенное мятежным полчищам войсками халифа, заставило предводителя их повернуть на юг. На этот раз подверглась ужаснейшему опустошению (333=944) Раккада и Кайруван. Ставший было наперерез Мейсур, между Раккадой и Махдией, был разбит мятежниками и пал в сражении. Взята была затем Суса, над которой разразились все те же неистовства, и осажден был сам Каим в Махдии. Обложение города продолжалось почти круглый год. Халиф и гарнизон города, из племени Китама, с величайшей стойкостью отражали бешеные нападения осаждающих. Долгое время посланцы повелителя тщетно взывали о помощи у продолжавших преспокойно кочевать в Забе китамитов и проживавших в нынешнем Алжире групп племени Санхаджа. Даже и среди этих племен смерть махдия поколебала, надо полагать, прежнюю их веру. Наконец китамиты пришли в движение по собственному побуждению, но были разбиты при Константине; зато удалось одному из старшин Санхаджа, Зири, доставить в город целый обоз с провиантом. Город был спасен. Между тем вокруг все было давно уже разорено, с каждым днем труднее добывалось пропитание, осаждающие начинали выказывать нетерпение. Абу Язид делался, несмотря на это, все заносчивее, а берберы нетерпеливее. Одно племя за другим покидало его; пришлось поневоле в начале 334 (945) снять осаду. Но конца восстания еще не предвиделось. Абу Язид сразу же изменил свое обращение с берберами; новые подкрепления открыли ему возможность еще раз перейти в наступление, но благоприятный момент был уже упущен мятежниками. Напиравшее с запада ополчение китамитов хотя еще раз понесло поражение, однако войска халифа постепенно стали одерживать верх. Собравшись в последний раз с силами, набросились шайки бунтовщиков на Сусу, защиту которой взял на себя и на этот раз Каим. Халиф скончался во время осады 13 Шавваля 334 (18 мая 946) лишь 54 или 55 лет от роду, истощенный чрезмерным напряжением последних лет. В сыне его и наследнике, Абу Тахире Изма'иле (334≈341=946≈953), счастливо соединялись выдающиеся воинские доблести и энергия вместе с кротостью, свойством, весьма редко встречавшимся в этом страшном роде. И это самое качество души делало его более всякого другого способным завершить тяжкую междоусобицу. Чтобы не уронить дух в войсках, он скрыл прежде всего смерть отца. В одной удачной вылазке ему посчастливилось разбить Абу Язида и принудить его поспешно отступить. С этой поры опасный мятеж стал быстро затихать. Масса приверженцев покинула предводителя бунта, Кайруван запер перед ним ворота. Следовавший за ним по пятам Изма'ил сумел ≈ где ласковостью, где снисходительностью ≈ расположить в свою пользу запуганное население. Попытка Абу Язида коварно нарушить только что наступившее было по взаимному соглашению перемирие и одержать новую победу не привела ни к каким результатам благодаря присутствию духа и личной отваге фатимида. Противнику пришлось поневоле спасаться в конце концов на запад. До самого начала 336 (середина 947) упрямый фанатик все еще пытался возбуждать новые волнения и отчаянно отбивался от преследующих его. Окруженный наконец в последнем своем убежище в горах, он был смертельно ранен. Погибелью главаря мятежа закончилась эта грандиозная четырехлетняя борьба. Омейяд Абдуррахман не преминул, конечно, воспользоваться стесненным положением своего опасного соперника. Один из надежнейших его генералов, Ибн Томлос, переплыл нарочно Гибралтар, с тем чтобы возбудить восстание среди племени Зената, кочующего вокруг Тахерта. Но стоило только Изма'илу после одержанных им побед двинуться на запад, и возмутившееся племя поспешило ему навстречу с изъявлениями покорности. Возвратившись назад в Кайруван, фатимид объявил о смерти отца своего, официально принял сан властелина, а вместе с ним, и по всей справедливости, титул Аль-Мансур ╚Победоносный╩. Магриб, впрочем, продолжал по-прежнему волноваться. Идрисиды, державшие до сих пор сторону Фатимидов, последовали старинному личному влечению и подчинились снова Абдуррахману (337=948/9); отложились немедленно же и Зената вокруг Тахерта. Но испанский халиф потребовал от идрисидов еще большего, сильно стеснявшего их повиновения, а одним из родов племени зената перешел на сторону Мансура и обмануло своих же земляков, так что и здесь в общем не предстояло опасных усложнений. После подавления большого мятежа и продолжавшихся некоторое время все еще смут наступил наконец и в Сицилии покой. Посланный Мансуром к концу 336 или началу 337 (948) Хасан Ибн Алий, араб кельбит, обладавший редким благоразумием и твердостью, вскоре заслужил всеобщее уважение, каким едва ли кто пользовался до него со времени покорения острова. Освободив фатимида от всяких забот по управлению этим неудобным владением, эмир стал в сущности независимым властелином Сицилии.

Правление Мансура пресеклось неожиданно. Простудившись случайно, он скончался 28 Шавваля 341 (18 марта 953). При сыне его Абу Темиме Ма'адце, прозванном Аль-Му'ыззом (правил 341≈365=953≈975), горизонт на западе в начале царствования, казалось, затянуло мрачными тучами. Непостоянные зенаты Тахерта перешли было сперва на сторону фатимидов, когда им не понравились некоторые новые распоряжения омейяда Абдуррахмана. Но могучий властелин как раз в эту пору, казалось, задумывал серьезное нападение на самое средоточие африканского халифата. На одном из судов Му'ызза, захваченном испанскими крейсерами, найдены были документы, изобличавшие неприязненные намерения фатимида. И вот, когда по повелению своего сюзерена сицилийский эмир Хасан приказал своему флоту сделать набег на окрестности Альмерии, Абдуррахман ответил немедленно подобной же хищнической высадкой у Сусы (345=956/7), а вслед за тем стал готовиться к формальному нашествию на Африку. Но Му'ыззу положительно повезло. Как раз к этому самому времени возникла у халифа кордовского серьезная война с испанскими христианами, поглотившая все его военные силы на полуострове. Лучшего случая едва ли можно было дождаться когда-либо для успешного действия на западе. Итак, в 347 (958) выступил в поход с большим войском, состоявшим из китамитов и зенатов, Джаухар вольноотпущенник, один из самых замечательных фатимидских полководцев. С ним вместе двинулся и Зири, предводительствовавший отделами Санхаджи. Этот достойный старейшина, со времени оказанной им так удачно помощи осажденным в Махдии, оставался неизменно одним из ревностнейших приверженцев халифа. И в данную минуту он завершил блестящий и энергичный поход Джаухара к самому океану штурмом и взятием Феца (348=959). Таким образом завоеван был весь Магриб, за исключением Тангера и Цеуты. Вскоре затем скончался омейяд Абдуррахман. Равно доблестный его преемник Хакам II распорядился, положим, об укреплении в 351 (962) Цеуты, но не мог помешать второму походу Джаухара в Магриб. Экспедиция продолжалась почти два года (355≈357 или 356≈358=965/6≈967/8). Теперь Му'ызз мог окончательно не страшиться ничего с этой стороны и снова стал помышлять о возобновлении заброшенного на целые 30 лет плана завоевания Египта.

На долю Ихшида выпало в Египте то же самое, что случилось некогда с Ахмедом Ибн Тулуном: у него также не нашлось ни одного достойного преемника. Порядок поддерживался еще кое-как, пока жив был его вольноотпущенник и бывший помощник, Кафур. После кончины властелина 21 Зу'ль Хиджжы 334 (24 июля 946) этот опытный администратор держал в полной зависимости юного сына скончавшегося наместника, а под конец даже сам стал разыгрывать из себя наместника. Когда же и он скончался (357=968), а эмиры избрали своим сюзереном 11-летнего внука Ихшида, в Египте и Сирии снова начались всевозможного рода беспорядки. Случилось так, что визирь несовершеннолетнего властелина обидел одного принявшего ислам еврея, Я'куба Ибн Киллиса, некогда занимавшего в стране высокую должность. Еврей бежал к Му'ыззу и порассказал ему многое, что могло иметь немаловажное значение для задуманного еще раньше похода в Египет. Почти было излишне назначать такого знаменитого генерала, каким был Джаухар, главнокомандующий этого четвертого похода, окончившегося полным успехом нападения на Фустат. Как только дошло сюда известие о приближении фатимидских войск, выступивших из столицы 14 Раби 1358 (5 февраля 969) и успевших уже достигнуть Барки 18 Раджеба (7 июня), египетская знать выслала, недолго думая, навстречу Джаухару послов, поручив им изъявить полную их готовность подчиниться. Конечно, ближайшие приверженцы ихшидов попробовали сопротивляться, за ними последовало немного солдат. У Гизе [*6] берберы почти шутя прорвали 11 Шабана (30 июня) ряды неприятельские, а 17 Шабана 358 (6 июля 969) Джаухар уже вступал в город Амра Ибн Аль-Аса (т. I). Свой лагерь полководец разбил на том самом месте, где теперь стоит Каир. Следуя примеру первого мусульманского завоевателя, он тотчас же приказал возвести на этом самом месте необходимые сооружения для будущей новой столицы. Дано было ей наименование Аль-Кахира ╚Победный город╩; позднее звали ее обыкновенно Аль-Кахират Аль Му'ыззия ╚Каир Му'ызза╩. Ныне полное имя города Маср [*7] Аль-Кахира, более же употребительное ≈ Маср. Так назван он, следуя древнейшему обозначению страны, семитскими соседями. Фустат остался существовать рядом с ним и переименован в Старый Каир.

С не покидавшей никогда этого полководца энергией Джаухар и не думал опочить на лаврах. Оставшись пока сам в Каире, он выслал большую часть войска на север. Во время паломничества 358 (969) фатимидские солдаты успели уже взять на себя охрану священных обрядов в Мекке, при этом в молитвословиях заставляли богомольцев упоминать имя Му'ызза. Одновременно начато было наступление на Сирию под предводительством Джа'фара Ибн Феллаха, китамита по происхождению. Здесь предстояло еще победить племянника ихшида, Хасана Ибн Убейдуллу. Он только что двинулся с войском по направлению к Египту. У Рамлы в Палестине столкнулись обе армии. Хасан был разбит и взят в плен. Затем в следующем году (359=969/70) занят был Дамаск. Вечно неугомонные берберы враждовали некоторое время с горожанами, но к концу 359 (970) наступило наконец спокойствие. Джа'фар, по-видимому, не двигался дальше Дамаска. Химс принадлежал ко владениям хамданида Са'д ад-даулы, втянутого в ожесточенную борьбу со своими непокорными эмирами и с плотно засевшими в Антиохии византийцами. Впутываться в эту страшно сложную борьбу было, конечно, неблагоразумно, прежде чем не наступило в Сирии и Египте полное спокойствие, и, наконец, фатимидов стесняло нечто очень важное, вскоре давшее о себе знать, и весьма ощутимо. В этот самый момент именно возникли несогласия между Фатимидами и их бывшими приверженцами, карматами. Припомним себе, что со времени кончины Абу Тахира своеобразный государственный строй в Бахрейне почти предоставлен был самому себе, ибо как раз в это время (332=944) вследствие восстания Абу Язида Каим очутился в крайне стесненном положении. Тем временем, за отсутствием главы, назначаемого Фатимидами, карматы выбрали из своей среды совет правления и он беспрепятственно распоряжался всеми государственными делами до тех пор, пока Му'ызз не выслал Джаухара для завоевания Египта. В случае успеха карматы становились в непосредственном соседстве, и при дальнейшем расширении власти Фатимидов на Сирию наступала необходимость в содействии арабских измаи-литов. Вот главные побудительные причины, почему Му'ызз решился поставить во главе их нового дай, на которого мог бы твердо рассчитывать. Организация измаи-литов по-прежнему сохранилась во всей своей старинной неприкосновенности. Властелин имел все данные, чтобы опереться на гибкую покорность этого элемента, так как еще в 339 (951) повеление Мансура о возвращении в Мекку обратно черного камня было исполнено с пунктуальной точностью. Но в расчеты закралась маленькая ошибка. Рядом со строго измаилитским направлением в течение 25-летней независимости укоренилось между обитателями Лахсы и иное, в котором выразилось древнее арабское свободолюбие. Таким образом, когда назначен был Му'ыззом главой карматов Сабур, внук первого дай, Абу Са'ида, многие другие члены семьи и совета управления воспротивились введению вновь среди них единовластия. На их стороне оказалось большинство. Сабура умертвили (конец 358=969). Возник, положим, через это раскол в общине, долженствовавший впоследствии ослабить могущество карматизма, но пока еще не была сломлена их воинская мощь, а она-то и находилась всецело в руках отныне восстановленного против Фатимидов совета управления. Чтобы несогласие превратилось в открытую неприязнь, недоставало только материального опорного пункта, и таковым стало завоевание Сирии. Подобно большинству эмиров, находившихся в сфере влияния государства Лахсы, также и ихшид Хасан ибн Убейдулла откупался от карматов значительной данью для ограждения спокойствия в сирийской провинции. С занятием Джа'фаром ибн Феллахом Сирии подать эта неизбежно прекращалась. Между тем кичливые арабы Бахрейна вовсе и не помышляли упустить из рук столь значительный доход. Совет управления распорядился тотчас же о восстановлении в Мекке в 359 (970) молитвословий за аббасидского халифа Мути', а одновременно выправил посольство в Багдад с предложением к султану буидскому Бахтьяру заключить союз против фатимидов. Хотя бунды и были шиитами, но они верили нисколько не более алидов в подлинность полномочий Убейдуллы и его потомков. К тому же Бахтьяру предстояло достаточно забот оборонять свою власть над Ираком против посягательств честолюбивых членов своей собственной семьи. Поэтому становилось в высшей степени опасным для него, когда в Сирии, а может быть, вскоре и в Месопотамии укрепится, вместо ставших совершенно не страшными хамданидов и ихшидов, династия равно могучая, как и беспощадная. С величайшей охотой обещал бунд карматам просимую ими поддержку деньгами и оружием. И вот к концу 360 (971) двинулось сильное войско из Аравии под предводительством Хасана аль-А'сама и потянулось вдоль линии Евфрата в область Дамаска. Кичась своими недавними победами, Джа'фар Ибн Феллах отнесся слишком презрительно к нападению разбойников пустыни и до того опрометчиво действовал, что погиб вместе со всем своим отрядом (6 Зу'ль Кады 360=31 августа 971). Бедуины овладели городом, распорядились здесь о провозглашении имени Мути' с церковной кафедры и потянулись далее на юг. Прозорливый Джаухар поступил гораздо осмотрительнее своего легковерного подчиненного; при первом известии о наступлении карматов он выслал немедленно вспомогательные войска в Сирию. Отряд был слишком слаб, чтобы загородить дорогу неприятелю, он укрылся за стенами Яффы, а дорога в Египет очистилась. Между тем А'сам некоторое время тщетно пытался овладеть Яффой. Затем двинулся дальше вперед, оставив вокруг крепости наблюдательный корпус. Внезапным натиском кармат овладел пограничной крепостью Кулзум (ныне Суэц), а к началу 361 (октябрь≈ноябрь 971) был уже в нескольких милях от Каира. Джаухар держался некоторое время в выжидательном положении и пытался завязать сношения с подчиненными А'сама: нашлись, вероятно, некоторые измаилиты, готовые подчиниться велениям фатимидов, а также и бедуины, падкие к звонкой монете. Произошло, во всяком случае, так, что после борьбы, продолжавшейся несколько дней подряд, 3 Раби I (24 декабря 971) карматы были наконец побеждены и принуждены очистить Египет. Войскам Джаухара удалось также освободить гарнизон Яффы, но идти дальше на Дамаск оказалось пока невозможным. Наоборот, главнокомандующий приказал отступить всем остающимся в Палестине отрядам, как только узнал, что А'сам нисколько не упал духом после своего поражения. И действительно, карматы пододвинулись снова к самой Рамле, стягивая все новые подкрепления из Аравии. На этот раз они напрягали, казалось, все свои силы, чтобы отомстить за свое поражение. Им необходимо было, конечно, позаботиться о восстановлении своего влияния как вне, так и внутри Аравии. Джаухар стал все более и более ощущать всю тягость возложенной на него ответственности. Им отправлялись послы за послами с настоятельным приглашением к Му'ыззу пожаловать в Египет самому лично, что, впрочем, как раз соответствовало вообще и целям политики Фатимидов.

Момент, конечно, был выбран во многих отношениях весьма неудобный. Передвижение войска, большей частью состоявшего из китамитов-берберов, в Египет послужило для заклятых неприятелей Фатимидов, вечно волновавшихся зенатов в центральном Магрибе сигналом к новым восстаниям (970/1). К счастью Му'ызза, имелись теперь в лице Зири и его санхаджитов надежные помощники. Положим, этот старейшина пал в одной из многочисленных стычек, происходивших при подавлении возмущения (360=971). Но сыну его Болуккину удалось наконец в течение 361 (971/2) вытеснить зенатов из прежних их кочевьев и прогнать за Атлас к Сиджильмасе и тем окончательно умиротворить весь запад. Так что в настоящее время одна только Цеута, занятая испанскими войсками, оставалась вне влияния Фатимидов. Далее не находили повода сопротивляться и идрисиды около Тангера: они признали тоже главенство Му'ызза, навлекши зато, конечно, на себя гнев Омейядов. Храбро отразили они в 302 (972/3) первое нападение, сделанное на них испанскими войсками, но в 364 (974) их забрали в полон и отвели в Кордову. Последние события произошли, впрочем, несколько лет спустя, но по всему тому, что можно было предположить на основании прошлого, едва ли мог Му'ызз сомневаться в том, что будет трудненько из Египта держать берберов в полной зависимости. И тем не менее властелин последовал призыву своего военачальника. Действительно, стоило потрудиться над восстановлением сильно пошатнувшейся гегемонии над измаилитами, а вместе и над дальнейшим подтачиванием халифата Аббасидов. Оставалось решить, в чьи надежные и крепкие руки передать управление западной Африкой, чтобы не угрожала отсюда никогда Фатимидам та же участь, какую они сами уготовили прежним властелинам Египта. Центр тяжести китамитов ≈ берберов, переселившихся большей частью в Каир, переместился теперь также во вновь приобретенную провинцию. Из остальных племен самыми сильными были санхаджиты, а их предводитель Болуккин оказал правительству, так же как и покойный его отец, весьма значительные услуги. Му'ызз наметил его своим будущим наместником. Сначала передал он ему округа Магриба до малого Сирта, а позже, когда Фатимидам пришлось все серьезнее впутываться в распри из-за Сирии, передан был ему также и Триполис. Подобно тому, как в Сицилии, и здесь сан наместника переходил от отца к сыну, причем в Каире обыкновенно требовалось лишь формальное признание ленных отношений. Таким образом, с Болуккина начинается первая берберская династия Зири-дов. Историей ее мы займемся более подробно в последнем отделе этого сочинения.

22 Зуль Хиджжы 361 (4 октября 972) вручил халиф Бо-луккину управление страной, а 10 Раби I 362 (19 декабря 972) покинул навсегда Кабис (Габес), последний большой город провинции ╚Африка╩. 23 или 25 Шабана (29, 31 мая 973) вступил властелин в Александрию, 2 Рамадана (6 июня) в Гизе, а 5 (9) того же месяца [*8] торжественно въезжал в ╚Каир Му'ызза╩. По всей справедливости мог он остаться довольным тем, что успел соорудить в новом городе Джаухар. Кроме необходимых зданий для войска и администрации, при-сгуплено было к постройке большой мечети. Была это аль-Азхар ╚Блистательная╩, которая и поныне, несмотря на простоту своей постройки, считается за одну из величайших достопримечательностей ислама, ибо преемник Му'ызза, аль-Азиз, обратил ее в 378 (988/9) в училище для приготовления духовных и судей. И по сие время сохранила она прежнее свое воспитательное назначение, а благодаря большому влиянию каирских ученых на мухаммедан, живущих на востоке, представляет из себя, как и прежде, главную арену выработки исламского гения. Первоначально, конечно, служила она, подобно захваченной Джаухаром 15 Раби II 359 (25 февраля 970) тулунидской мечети Фустата, местом совершения богослужения по шиитским обрядам, введенным здесь, конечно, как это было и раньше в западной Африке, и признанным за государственную религию. Нельзя сказать, чтобы воспрещалось отныне суннитское исповедание: требовалось только совершение его негласно, не задевая высшего религиозного чувства победителей. Но все же на приверженцев старинной ортодоксии и офицеры, и чиновники, особенно берберы, смотрели косо. Во всяком случае, шиитизм не привился прочно в стране, сплошь населенной суннитами. Несмотря на то что Египет находился под владычеством Фатимидов более 200 лет, и в настоящее время в Каире число шиитов столь же незначительно, как и до прибытия Джаухера. Поэтому новое правление в глазах населения считалось непопулярным по религиозным причинам, а влиятельная роль, которую разыгрывали берберы, делало его и чуждым. Но Египет вовсе не был избалованной страной. Участь коптов оставалась неизменной при любом правлении. Они почитали себя счастливыми, если могли исполнять свою барщину, по крайней мере не подвергаясь побоям, не замучиваемые до смерти. Горожане считались арабами, но и здесь, как и везде, потеряли свой старинный воинский закал. Из бесконечных междоусобных войн, возникавших между эмирами и турецкой солдатчиной, вынесли они глубокое влечение ко внешнему покою. Невзирая на случайные драки со слишком ревностными шиитами, они и не думали подымать шума, лишь бы им не препятствовали спокойно заниматься ремеслами и торговлей. Зато, конечно, мало из них попадалось годных и охочих служить в войске халифа. Так же, как и теперь, бедуинов было немного, за исключением разве каменной пустыни между Нилом и Красным морем. И на них, засевших в недоступных своих закоулках, правительство вообще не рассчитывало. Все же нисколько не удивительно, что при Фатимидах, так же как и во время короткого управления Ибн-Тулуна, плодоносная со своим трудолюбивым населением страна стала быстро процветать. Несмотря на свою довольно незначительную территорию [*9], произвела она массу ценностей как для себя, так и для своего повелителя, и дала династии полную возможность распространить свое влияние далеко за пределы государства. Довольно непрочными, конечно, оставались всегда владения, приобретаемые в Сирии и Аравии. Неустранимое физическое условие, не без основания не понравившееся еще первому Омару, ≈ соединяющий Египет с Азией узкий Суэцкий перешеек, которому постоянно угрожала опасность, ≈ сильно затрудняло решительные действия в соседних провинциях и даже способствовало попыткам византийцев, равно как и некоторых месопотамских и арабских властелинов, оттеснять египетских халифов даже к самому Нилу.

Именно это самое успели уже испытать Фатимиды тотчас же после первого занятия Сирии и последовавшего за ним нападения карматов, что и было ближайшим поводом к переселению Му'ызза в Каир. И действительно, в 363 (974) повторилось ожидаемое новое нашествие карматов. Предпринято было оно, соответственно продолжительной подготовке, с громадными силами, далеко превышавшими численность войск Му'ызза. Поэтому, хотя берберы по своему обыкновению дрались хорошо и даже, как говорят, имели в первой битве некоторый перевес, халиф счел за лучшее не ставить все на карту в генеральном сражении и укрылся за стенами столицы. Он попробовал возобновить прежнюю игру, так счастливо удавшуюся Джаухару три года тому назад. За порядочную сумму Му"ызз успел убедить бедуинов из племени Тай, подошедших к карматам в виде подкрепления, изменить своим товарищам. И действительно, когда берберы бросились на осаждающих [*10], предатели попросту обратились в бегство. Остальные приведены были в расстройство, не ожидая ничего подобного; невзирая на выказанные предводителем А'самом и его свитой чудеса храбрости, Фатимиды одержали полную победу. Прежде чем успели остатки рассеянного войска достигнуть Лахсы, владычеству карматов и в Сирии положен был нежданный конец. Дело в том, что оба предводителя остававшихся здесь отрядов, быть может ранее еще катастрофы в Египте, поссорились. Этим воспользовался направлявшийся на север египетский полководец. Он сошелся с тем из поссорившихся, которому вообще главенство карматов было ненавистно. Противник был разбит и взят в плен, а Дамаск снова подчинился берберам. По своему обычаю они стали преследовать и обижать горожан. Доведенные до крайности, жители схватились за оружие, началась жестокая резня, дрались все. Бунт был потушен в середине 364 (975), когда явился из Египта со свежими войсками Райян, евнух халифа. Вслед за тем (364=975) напали на город полчища турецких наемников под предводительством Афтекина, одного из подчиненных бунда Бахтьяра, только что поссорившегося со своим властелином в Ираке. Разыскивая для себя какое-нибудь независимое княжество, он прогнал из Дамаска египетского военачальника. Немедленно же стали снова провозглашать здесь на богослужении имя аббасидского халифа Таи'. А чтобы хотя отчасти оградить себя от предполагаемых со стороны Египта нападений, Афтекин заключил союз с византийцами. В это время грекам удалось оттеснить один из фатимидских отрядов, выдвинувшийся было к самому Триполису, и нанести ему поражение при Бейруте. И не только это место, но и Сайда (Сидон) были ими заняты, а вместе с ними и все побережье на одной параллели с Дамаском. Но византийцы не посмели удерживать за собой далеко выдающуюся на юг позицию. И вот, когда они стали отступать к Триполису, Райян, соединившись после своего изгнания из Дамаска с остатками разбитого византийцами отряда, нанес им поражение. Таким образом, все расчеты Афтекина на поддержку греков сразу рухнули. Пока нечего было, однако, и думать о завоевании обратно Дамаска.

Легко себе представить по описанному выше, какая страшная сумятица происходила при столкновении напиравших с востока и севера турецких и арабских эмиров, византийских войск с северо-запада и фатимидских и карматских полчищ с юга. Для всеобщей истории ислама все эти осложнения имеют лишь значение признаков характеристики степени продолжающегося разложения аббасидского государства и как бы служат подготовкой для дальнейших понятных успехов крестоносцев вследствие значительного раздробления исламских сил. Имея это в виду, мы и обратили особое внимание на первые шаги, совершенные Фатимидами в Сирии. Впоследствии достаточно будет ограничиться самыми существенными переменами, произошедшими в этом самом районе; до них, впрочем, не дожил первый египетский халиф. Раби II 365 (декабрь 975) скончался Му'ызз в своей резиденции 4б лет от роду. Покойный далеко уступал своему отцу и деду в воинских дарованиях, а между тем именно ему суждено было осуществить давние мечты предков: занять грозную позицию у самых врат аббасидского халифата и создать целое обширное государство. Властелин рассудительный и прозорливый, он умел выбирать людей, пригодных к исполнению его предначертаний. Благодаря также своей мудрой осмотрительности в обращении с местными суннитами и христианским элементом, ему удалось подготовить твердую почву для господства своего рода в Египте, так мало симпатизировавшем измаилитам. Сын и преемник его Низар по прозванию аль-Азиз (365≈386=975≈996) продолжал вообще дело родителя в том же самом направлении. Не подлежит, впрочем, никакому сомнению, что оба втайне твердо держались измаилитских традиций, но были слишком предусмотрительны и остерегались оттолкнуть от себя народ слишком крутыми мерами. Необходимость заставляла властелина действовать осмотрительно, так как обстоятельства понуждали Азиза ввиду недостаточности сил берберов-китамитов для нужд большого государства и возникавших опасных усложнений в Сирии позаботиться об увеличении военных сил. Набирать же их приходилось большей частью из людей, по крайней мере вначале, совершенно чуждых измаилитским воззрениям. Подобно тому, как и везде, понадобилось также и в Египте для усиления сухопутных сил обратиться к туркам и дейлемитам. Последние, правда, были шииты, но первые исповедовали в большинстве суннитское учение и притом значительно превышали числом остальных наемников. Быть может, в одинаковой мере, как вследствие религиозной, так равно и национальной антипатии, вскоре возникли дурные отношения между новыми войсками и берберами. Недовольство последних разразилось целым восстанием уже при Ази-зе (373=983/4). Подавили его турки, и это нисколько не утешило, конечно, негодования африканцев. Таким образом, и Фатимиды неизбежно подверглись общей участи разложения востока, а пока сделали еще один важный шаг для распространения своего владычества в Сирии. В 365 (976) обратился Азиз к старому Джаухару, устраненному было в последние годы управления Му'ызза, и поручил ему покончить трудную войну против Афтекина. Турок позвал к себе на помощь карматов, Джаухар принужден был отступить. Египетского полководца осадили враги в Аскалоне (366=976/7). Неизвестно, какими побуждениями руководился Афтекин ≈ был ли это порыв добропорядочности, акт неосмотрительности или же он слишком боялся своих же собственных союзников карматов ≈ так или иначе, он дозволил ему уйти, заручившись самыми многообещающими условиями, которые, конечно, не были исполнены. В 367 (977) выступил сам Азиз в поход в Сирию-, союзники были им разбиты при Рамле. Победа была, впрочем, не из особенно блестящих; впоследствии лишь с помощью измены удалось халифу схватить Афтекина, а карматам обещано было выплачивать ежегодно 20 тыс. золотых в виде дани. С этих пор они окончательно перестают тревожить Фатимидов. А'сам, заклятый враг последних, скончался уже в 366 (976); большинство членов прежнего совета управления вместе с последним братом Абу Тахира тоже умерли, а неудачи последних лет подействовали губительно на единодушие внутри общины и не могли, конечно, благоприятно влиять и на остальных бедуинов. Поэтому новые предводители, избранные из других членов семьи Абу Са'ида, нашли нужным повернуть на старинный путь, доставивший в лучшие времена карматизма столько блестящих успехов. И снова толпы сектантов направились против Аббасидов, а лучше сказать бундов; опять возобновились грабительские нападения на караваны богомольцев и на пограничные округа Ирака. Но счастливые времена для сектантов миновали. Теперь в Мекке стали пользоваться высшим авторитетом особые городские старейшины ≈ шерифы, т. е. потомки пророка, и сектанты потеряли всякое влияние на городские дела. Бедуины от них тоже сторонились. В 378 (988/9) сыны степей нанесли им даже жестокое поражение. Уже сами бедуины с этих пор стали взимать дань с пилигримов, за уплату которой и в прежние годы допускалось только беспрепятственное совершение паломничества. Карматы сразу превратились в обыкновенных властелинов Лахсы, лишь несколько раз упоминается их имя до 443 (1051), а затем более уже ничего не слышно о них, наводивших некогда панический ужас на три соседних больших государства.

Для Фатимидов было, конечно, нежданным ударом, когда из рук их выскользнуло самое подходящее оружие. Случилось это в тот самый момент, когда они рассчитывали с помощью карматов сдвинуть с самых основ весь восток. Опираясь только на свои собственные и Египта силы, они не помышляют более о движении за границы Сирии. Тем временем тайный союз измаилитов продолжает разрастаться, приобретает сильное значение во всех округах востока и окончательно тоже выскользает из прежних властительных рук, складывается в самостоятельное могущество, не питающее никакого интереса к судьбам потомков своего основателя. И, несмотря на все это, история замечательной этой семьи представляет собой значительно более высокий интерес, чем все остальные побочные династии, следовавшие быстро одна за другой на почве аббасидского халифата. Этим обязаны фатимиды своей упорной политике и своеобразным традициям своего рода. Благодаря этим традициям встречаются в их истории поразительные эпизоды. Собственно, все происходившее в Сирии представляет собой, конечно, не более как весьма утомительный ряд своеволий и возмущений дамасских наместников, попыток вмешательства хамданидов в дела юга, а с упадком династии Сейф-аддаулы ≈ воздействия фатимидских эмиров на междоусобные войны Халеба. Не особенно блестящей, но мудрой политике Азиза и его влиятельного визиря Ибн Киллиса, того самого, который указал Джаухару путь в Египет, удалось мало-помалу подчинить Дамаск несколько большей зависимости от Каира. Когда же хамданиды, поставленные в безвыходное положение, были дважды спасены императором Василием, устроено было формальное признание халифа Хакима по соглашению, последовавшему в 402 (1011/2) через посредство майордома хамданидов, а впоследствии их заместителя Лулу. И фатимид возмечтал наконец, что он настоящий властелин во всей Сирии. Разнородные пограничные войны, веденные с византийцами, не особенно повлияли на суть вещей. Анти-охия оставалась по-прежнему за греками, Хамат, Химс, Халеб и Дамаск неизменно считались арабскими, хотя эмиры, особенно в двух последних городах, неохотно подчинялись приказаниям своего сюзерена в Каире. Случалось временами какому-нибудь дельному генералу восстановлять, и довольно осязательно, авторитет Фатимидов. Так, например, турок Ануштекин Дизбирий отвоевал снова от поколения эмиров Мирдасидов Халеб и даже присоединил было некоторые города Месопотамии. Понадобились, впрочем, более могучие руки, чем руки маленьких сирийских князьков, чтобы вытеснить окончательно египтян из этой страны. Давно уже в Ираке и персидских провинциях буидские султаны вели нескончаемые семейные и междоусобные распри и стали впоследствии для своих турецких и дейлемитских войск игрушкой, совершенно подобно тому, как это случилось некогда с аббасидскими халифами Муста'ином и Му'таззом. Около середины V (XI) столетия надвигались новые турецкие полчища с востока, быстро падали пред ними раздробленные в виде крошечных атомов княжества. Раз на короткое время туркам удалось сплотить большую часть мухаммеданского востока ≈ я говорю о внуках Сельджука, одного из турецких предводителей. Из нынешней страны киргизов их родоначальник переселился за Оксус, а его потомки, подражая другим предводителям наемников, так же точно стали властелинами великого государства, подобно тому как сто лет назад совершили то же самое бунды. 22 Рамадана 447 (15 декабря 1055) провозглашено было впервые имя Сельджука Тогрульбега в Багдаде на пятничном богослужении, а 25 (18) въезжал он торжественно в исконный град халифов, по имени вассал, а в действительности властелин беспомощных аббасидов, временных духовных привратников султана, питавшихся тут крохами, падавшими со стола мирского властелина. Двоюродному внуку Тогрульбега, Меликшаху, довелось подчинить под свой скипетр кроме севера также и весь запад Малой Азии. Войска его заняли под предводительством Атсизав4бЗ (Ю71) Иерусалим, а в 468 (1076) и Дамаск. Подобно тому как и государство бундов, новое сельджукское царство распалось вскоре на целый ряд отдельных владений, повелители которых взаимно враждовали и дали возможность Фатимидам снова занять страну до Иерусалима. Но Дамаск вплоть до нынешнего столетия ни разу уже более не видел в своих стенах египетского наместника.

Гораздо поучительнее, чем все эти внешние события, но зато и гораздо труднее поддающиеся в совокупности исследованию, являются стремления Фатимидов воспользоваться своим положением в качестве глав измаилитизма для оттеснения Аббасидов. С несколькими десятками тысяч находившимися в распоряжении каирского двора солдат берберов и турок можно было при напряжении всех сил завоевать Сирию, о покорении же Месопотамии и Ирака нечего было и думать. Было необходимо поэтому так опутать сетями измаилитской пропаганды эти провинции, чтобы впоследствии попытаться стать твердой ногой в Багдаде. С кошачьей ласковостью стал прозорливый Азиз искать сближения в 369 (980) со стоящим в то время на вершине могущества бундом Адуд-ад-даулой. Его подходы оценены были по достоинству вежливым ответом, но в то же время, по странному стечению обстоятельств, появился снова протест алидов и суннитов Багдада против подлинности генеалогии Фатимидов. Между тем измаилитская пропаганда по-прежнему ширилась тайным путем, на это существует множество достоверных указаний. Веселый и жизнерадостный Азиз питал пристрастие к великолепию и наслаждениям и при всем своем большом уме предоставлял много, быть может, даже слишком много простора своим подчиненным, в особенности же ибн Киллису, обладавшему, правда, солидными достоинствами. Но рядом с этим у властелина оказывались своеобразные особенности, бьющие в глаза. Он покровительствовал более, чем это водилось в Египте, христианам и евреям и выказывал притязание на способность предсказывать будущее. Были это, вероятно, первые шаги политики, приучавшей мало-помалу народ к измаилитским воззрениям и догматам. К несчастию Фатимидов, следующий халиф, увлекаемый складом своего ума и, быть может, подстрекаемый некоторыми фанатиками, ушел слишком далеко по этому пути и благодаря своей поспешности не только повредил успеху своих мероприятий, но даже поставил будущность всего рода на край гибели. Сын Азиза, Абу Алий Аль Мансур, прозванный Аль-Хаким би-амрилла ╚совершающий божье веление╩ (386≈411=996≈1021), представляет собой действительно одну из самых странных и загадочных личностей, когда-либо встречавшихся в истории. Кому приходится перерыть неимоверную кучу анекдотов, встречающихся у позднейших историков, затерявших ключ к уразумению сущности его характера, нагромождавших без всякого рассуждения предания, бессмысленные прежде всего и принявшие притом в народном пересказе самые грубые и необычайные формы, невольно может тому показаться, что Хаким просто-напросто был сумасшедший. И такое умозаключение неоднократно повторялось многими. Мы должны, однако, признать на основании одного несомненного факта [*11], что этот наиболее странный, чем все остальные его рода, фатимид давал сам преданиям повод окутать свой образ густейшим покровом, через который неясно просвечивают лишь некоторые его главные черты. ╚В 395, ≈ повествует историк египетских халифов [*12], ≈ обнародованы были ни с чем несообразные распоряжения. Публичный торг на рынках и базарах разрешался только ночью, предписывалось днем запирать лавки. Впоследствии же было это изменено как раз наоборот. После солнечного заката запирались все дома, никто не имел права выходить на улицу, женщинам запрещалось покидать дома, а сапожникам не дозволялось изготовлять им сапоги. Они не смели даже показываться в окнах... Чтобы отличать христиан и евреев в бане от правоверных мусульман, обязаны были христиане носить на шее крест, а евреи бубенчик... Всех собак на общественных площадях, на главных и второстепенных улицах поведено было убивать. Воспрещена была продажа напитков из ячменя... лупинов... воспрещалось ловить рыбу без чешуи╩ и т. д. Нельзя, однако, сказать, по крайней мере про некоторые из этих распоряжений, чтобы были они чистейшей бессмыслицей. Воспрещение выхода после заката солнечного и держание женщин взаперти можно легко объяснить как попытку ограничить распутство в громадном городе. Предписание, касающееся христиан и евреев, есть только дополнение к омаровым узаконениям о ношении платья неверными (т. I), которые уже в Багдаде при Мутеваккиле стали еще значительно строже. Это предписание, равно как и запрещение продажи одуряющего пива, указывает лишь на стремление восстановить в полной силе основные законы ислама. Иначе трудно и объяснить их появление, а потому невозможно считать их, недолго думая, за один простой каприз деспота, который во многом однако, как мы увидим, поступал весьма сознательно. Так как предание доставляет нам одни только голые факты, да и те несомненно частью исковерканные, частью преувеличенные, было бы чудом, конечно, разрешить ныне верно все эти загадки без исключения. Иногда таится глубокий смысл в действиях, по-видимому, бесцельной жестокости. Однажды, так гласит предание, выехал по своему обыкновению Хаким на осле ночью на прогулку; за ним следовало несколько телохранителей. Повстречались с повелителем десять вооруженных с ног до головы людей (вероятно, турецкие солдаты) и дерзко стали требовать денег. ╚Разделитесь на две половины, вступите в бои, кто победит, тот и получит деньги╩, ≈ приказал халиф. Немедленно же началась свалка, девять человек вскоре пало на месте. Десятому кинул Хаким целую пригоршню золотых. Когда он наклонился, собираясь их подобрать, телохранители по мановению властелина изрубили его. Поразительно и внушающе, говорит другой летописец, было каждое появление этого сумасбродного повелителя. ╚Вид его устрашал подобно льву╩, ≈ такую характеристику дает современный почти писатель. ≈ Никто не мог выдержать взгляда его больших, темно-голубых очей, он обладал страшным, громоносным голосом╩. В его обращении замечалось своенравие, непостоянство в соединении с жестокостью, безбожием и суеверием. Он молился, как передают, обращаясь исключительно к планете Сатурну, и убежден был, что находится в постоянном общении с сатаной. Уверяют, что в течение его управления принесено было для удовлетворения его зверства 18 тыс. человеческих жертв. Нам предстоит, по моему разумению, видеть в этом загадочном человеке или одаренного, но своенравного тирана, дошедшего в школе измаилитов до безумного самообожания, или же властелина с возвышенными понятиями, подготовленного традициями и историей своего рода к полнейшему презрению человеческого рода. И он захотел из этого самого человечества вылепить, как из мягкого воска, нечто, быть может, лучшее. Весьма возможно, что в этой полной противоречий натуре заключалось более или менее и то и другое. Полную истину в данном случае мог бы пожалуй прозреть один разве вещий взор поэта. Как бы там ни было, выдающийся историк [*13] так воссоздает из груды хроник все течение его политики. По убеждению историка, этот властелин разыгрывал попеременно в первые годы своего правления (386≈408=996≈1017) роль то шиита, то суннита. Во втором же периоде (408≈411=1017≈1021) он делал попытки установить государственной религией измаилитский догмат о воплощении божественного духа в натика (т. II, с. 289) и сам возымел при этом притязание стать седьмым высшим натиком, которому подобает божеское почитание. Этим и объясняются жестокие преследования евреев и христиан в первые годы царствования, принудительное обращение их массами в ислам, всевозможные насилия над самыми почтенными епископами, распоряжения о разрушении во всем государстве церквей и синагог; между тем во второй период предоставлено было каждому исповедовать какую кто пожелает религию. Дозволялось даже, неслыханное доселе дело, возвращение обращенных в ислам к прежнему вероисповеданию; нам известно, что для посвященных в высшие степени измаилитизма каждая религия считается безразличной по своему достоинству. Тем не менее я не могу согласиться с предположением, что личные убеждения Хакима проходили одновременно те же самые фазисы, которые отражались впоследствии в его правительственных мероприятиях. По моему мнению, факт обнародования в 399 (1009) полного равенства между суннитским и шиитским вероисповеданием, а затем личное, по-видимому, принятие властелином в 400 (1010) суннитской обрядности следует рассматривать в связи с непомерной строгостью исполнения всех мельчайших предписаний, касающихся платья и пищи, не только обязательных для евреев и христиан, но в равной мере трудных и для каждого мусульманина в той по крайней мере форме, как это было исстари установлено исламом. Властелину, воспитанному с самой юности в измаилитских принципах, быть может, желательно было приучить все население к равнодушию по отношению к религиозным обрядностям и довести их до того, чтобы они сами почувствовали всю тяготу и непригодность их. Конечно, возможность допущения как одного, так и другого толкования более или менее гадательна, так же как трудно сказать, что следует приписывать этому халифу лично, а что его измаилитским наставникам. Ибо при вступлении на трон ему было всего одиннадцать лет с несколькими месяцами, а при появлении его первых ╚бессмысленных╩ предписаний только шестнадцать. С другой же стороны, достоверно известно, что спустя столетие при последних слабых Фатимидах союз измаилитов стал совершенно независимым и неоднократно говорилось современниками про того или иного из визирей или генералов, управлявших самостоятельно: ╚Он был измаилит, а фатимида считал ни во что╩. Этот страшный орден всюду хорошо сохранил свои секреты, они не дошли до нас. В одном только нельзя усомниться, что тайное общество продолжало существовать и имело могущественное значение, а изменчивые отношения, существовавшие между им и халифами, покрыты до сих пор непроницаемым мраком, разоблачение которого, быть может, никогда и не наступит.

Во всяком случае, тогдашний Египет едва ли был способен воспринять шиитизм, а тем более основы измаилитского учения. Благотворные и целесообразные меры, в усилиях к проведению которых никоим образом нельзя отказать этому всеми ославленному халифу, нисколько не остановили всеобщего народного неудовольствия и ожесточения, излившегося в опасном восстании и поставившего в 396 (1005/6) династию Фатимидов на самый край гибели. Один омейядский принц, прогнанный знаменитым испанским майордомом халифа Хишама, Аль-Мансуром [*14], известный под именем Абу Раква, сумел стать имамом среди арабов и берберов Барки, и без того негодовавших на фатимидских турецких генералов. Под его предводительством арабы и берберы восстали против Хакима. Высланные из столицы против мятежников турки были побиты. Раква уже находился невдалеке от Каира, когда в решительный момент подоспели вызванные спешно из Сирии вспомогательные войска и при помощи военной хитрости осилили мятежников. И позднее возникали неоднократно внутренние смуты. То сталкивались турецкие войска с толпами недовольных жителей резиденции, то вступали в борьбу турки вместе с берберами против негритянских войск, составлявших личную охрану халифа Хакима. Нельзя вообще не признать, что попытка халифа обратить Египет в образцовое измаилитское государство, для коего несовершенным прообразом служила организация карматов в Лахсе, повела к глубокому потрясению фатимидского могущества и имела дальнейшим последствием окончательный упадок династии. Уже в первый период управления Хакима дела приняли дурной оборот, а во второй перевернулось все кверху дном. В 395 (1004) [*15] открыта была под именем ╚дома знания╩ новая ученая коллегия, в которой проповедовалось и распространялось шиитское учение, а также безвредное с виду учение измаилитское первой степени. Школа далеко не совершенно исполнила свое назначение: народ как был, так и остался в душе при суннитском исповедании. Особенно широко разлилось восстание, когда один турецкий измаилит по имени Даразий, прибывший к Хакиму с востока, стал одним из приближеннейших лиц во дворце. Он обнародовал в 407 (1017) [*16] записку и осмелился прочесть ее всенародно в большой мечети. В ней доказывалось, что душа Адама перешла на зятя пророка, от него на Фатимидов, а в настоящее время на Хакима. Собрание правоверных накинулось на дерзкого еретика. С превеликим трудом успел он спастись , но множество его приверженцев было умерщвлено, а дома их разграблены. Хаким снабдил его тайком деньгами и помог уйти в Сирию. Здесь, среди горцев южного Ливана, издавна не особенно благоволивших к исламу, нашел он многочисленных приверженцев. Так возникла секта друзов, носящая его имя [*17]. Последователи ее исповедуют почти одинаковый культ с измаилитским учением четвертой степени и признают халифа фатимидского до сих пор в качестве ╚своего Господа Хакима╩ божеством. Недостаточно проученный первой неудачей, халиф дозволил в 409 (1018) другому, а в 410 (1019) и третьему исповеднику его божественного происхождения набирать себе прозелитов в резиденции. Первого вскоре изгнал народ, второй, перс по имени Хамза, проживал здесь до 411 (1020). Он вздумал также проповедовать в мечети свои богохульства. И его встретили не лучше предшественников. Возникли снова сильные беспорядки, в которых принял на этот раз участие и турецкий гарнизон. Хамзе пришлось также спасаться бегством. Он направился к Даразию и стал настоящим теологическим авторитетом для друзов, которые и поныне придерживаются строго его катехизиса. Хаким постарался выместить своим неповоротливым подданным за их нежелание уверовать в его божественность. По мановению повелителя телохранители и турки набросились на горожан и расправились с ними по-свойски. Можно себе представить, как действовала и исполняла приказания повелителя солдатчина. В конце концов берберы и турки сцепились с негритянской гвардией халифа. Поднялся чистый содом.

Каково было настроение Хакима в тот момент, трудно решить. В ночь 27 Шавваля 411 (13 февраля 1021) халиф внезапно исчез. Многие загадки его жизни кончаются этой последней, самой неразрешимой. Известие, что сестра его, опасаясь участи, грозившей ей, приказала его умертвить, очевидно, вымышлено; куда же девался халиф ≈ никому не известно. Судя по всему тому, что дошло до нас о его жизни, можно допустить, что халиф убедился наконец в невозможности дать ход в Египте своим планам и порешил продолжать жить в каком-нибудь потайном месте. Таким образом, он мог вдохнуть в своих приверженцев убеждение в непреложности его призвания как натика. Не тронутый смертью, он появится вновь к концу дней в качестве имама и махдия; так по крайней мере уповают и поныне друзы. Во всяком случае, сыну его, Абу'ль Хасан Алию, прозванному Аз-Захиром (411≈427=1021 ≈ 1036), юноше 16-летнему, приходилось очень трудно, но его опекуншей была тетка Ситт аль-мульк [*18], унаследовавшая от брата по меньшей мере энергию. Когда у ног ее легли головы коварным образом схваченных высших офицеров, в войске, а затем и в стране восстановлен был порядок. И Сирия, где после смерти Хакима никто более не заботился об авторитете халифа, к 420 (1029) подчинилась. К этому времени, впрочем, Ситт аль-мульк уже скончалась. По-видимому, сам Захир, несмотря на свое явное пристрастие ко всевозможного рода развлечениям, обладал некоторыми серьезными качествами властелина. И действительно, в течение его управления о смутах в Египте что-то не слышно. Было поистине несчастием для страны, когда он пал жертвой чумной эпидемии 15 Шабана 427 (13 июня 1036). Ибо сын его, Абу Темим Ма'ади, принявший титул Аль Мустансира (427≈487=1036≈1094), царствовал, положим, долее всех остальных мусульманских властелинов (60 лунных или 58 солнечных лет), но не выказал никаких особых талантов, за исключением разве весьма развитой в нем способности к веселью и швырянью деньгами. Положим, при вступлении на трон ему было всего 7 лет, и горе стране, имеющей властелином ребенка! Мать его была рабыня негритянка. Она стала управлять от его имени, опираясь на негритянскую гвардию, число которой постепенно возросло к тому времени до 50 тыс. человек. Между тем было слишком очевидно, что при опеке необразованной и не имеющей особенного значения женщины ничего хорошего не могло выйти. И действительно, когда отважный Дизбирий одержал в Сирии целый ряд блистательных успехов, в Каире доверчиво отнеслись к распространяемой на его счет клевете и сместили единственного в то время доблестного полководца, развязав этим руки всем сирийским эмирам и дав им полную возможность продолжать оказывать неповиновение. Дворцовые интриги, убийства министров и других высокопоставленных лиц становились отныне обыденным делом. А когда в 440 (1048/9 [*19]) Зирид Му'ызз Ибн Бадис вздумал открыто провозгласить давно уже существовавшую на самом деле независимость запада, на владения отпавшего ленника направлены были некоторые племена арабских бедуинов, но без всяких выгодных последствий для халифа. И в самой резиденции с 450 (1058) все перессорились ≈ визири, негры и турки. Несчастному Мустансиру пришлось исчерпать всю государственную кассу, чтобы хотя несколько удовлетворить нарушителей мира. В 454 (1062) турки, руководимые хамданидом Насир ад-Даулой, осилили окончательно к вящему ущербу халифа и безграничному бедствию страны. Турки поставили себя в Египте совершенно в такое же положение, в каком находились их земляки в Багдаде. Они не обращали более никакого внимания на так называемого повелителя правоверных, грабили казначейства, расхитили драгоценную библиотеку ≈ невознаградимо тяжкая потеря и по настоящее время. И тогда, когда в 46 5 (1072/3) был устранен турком Ильдегизом ставший слишком невыносимым из-за своей непомерной кичливости Насир ад-даула, двору от этого нисколько не стало легче. Странная прихоть истории: этот самый Мустансир, уважение к которому в то время пало до такой степени, что Насир ад-даула распорядился об отмене во многих городах моления о нем и приказал вместо него упоминать во время хутбы аббасидского халифа Кайма, несколькими годами раньше убаюкивал себя надеждой, что ему предназначено судьбой осуществить старинные планы своего дома и вытеснить из Багдада аббасидов.

В скверном положении очутились действительно со времени въезда в Багдад Му'ыззы ад-даулы (334=945, т. II, с. 267) потомки могучего Мансура, с которыми бунды обращались отныне весьма бесцеремонно. По устранении Мустакфи пришлось трем аббасидам Мути (334≈363=946≈ 974), Таи (363-381=974-992) и Кадиру (381-422=992-1031) испытать более чем печальное существование, перенося презрение и полное невнимание со стороны шиитских султанов. Эмиры аль-умара повелителя, как пока величали себя еще бунды чуть что не в насмешку, нуждались в духовном авторитете халифа для необходимого противовеса Фатимидам в их поступательном движении по Сирии. Вообще Аббасидов только терпели; их содержали так дурно, что иногда халифы лишены были самого необходимого. Число шиитов в Багдаде, понятно, возросло при новом правлении; раз один из этих еретиков едва не занял место суннитского главы кадиев. Превеликого труда стоило Кадиру не допустить до этого. Зато шииты получили своего собственного судебного главу с титулом накиб ╚настоятель╩. Враждебные партии, понятно, занимали обыкновенно особые кварталы города. И несмотря на это существовала непрестанная вражда между шиитами, гордившимися единоверством с султанами, и слишком известными по своему фанатизму суннитами столицы. Нельзя сказать, чтобы эта рознь была только чисто религиозного характера, она должна была неизбежно стать более тягостной для халифов, чем для бундов. Неприятности множились по мере того, как хозяева ╚повелителя правоверных╩ погрязали в провинциализме и семейных раздорах. Поистине оказывалось действительным избавлением для Аббасидов и для ╚града благоденствия╩, когда при Каиме (422≈467=1031 ≈ 1075) сельджуки Тогрульбега положили конец пришедшему в расстройство хозяйничанью бундов. Положим, турецкий султан не особенно торопился навестить своего верховного религиозного владыку. Круглый год он даже и не вспомнил о нем, а войска его распоряжались в Багдаде совершенно так же, как в былое время турки. Но сельджуки были суннитами, Тогрульбег счел необходимым для придания своему владычеству характера законности испросить у халифа в 449 (1058) в торжественной аудиенции инвеституру на титул султана. При этом он облобызал землю перед стопами наместника пророка и сел возле по особому приглашению ≈ разыграна была, одним словом, полнейшая комедия в назидание почтеннейшей публике. Однако султан не мог и впоследствии обходиться дурно с халифом. Он предоставил ему средства на довольно представительную жизнь, по мере же возрастания благоденствия росло, понятно, уважение и влияние Аббасидов в Багдаде и окрестностях. И несмотря на все это халифу пришлось пострадать как раз именно теперь от козней злейших врагов веры ≈ измаилитов и фатимидов. Им удалось наконец на короткое время изгнать его из старинной резиденции его предков. Пока бунды держались еще в Ираке, в их интересах было, конечно, противодействовать всем замыслам египетского властелина и его тайных приспешников измаилитов. Но с того самого момента, когда сельджуки заняли Багдад и изгнали из города начальствующего над войсками бундов турка Арслана Аль-Басасирия, настроение сразу изменилось. Надо полагать, что этот самый Басасирий давно уже предвидел успех Тогрульбега и на всякий случай искал сближения с измаилитами, располагавшими, кроме Египта, во многих отношениях большим влиянием вообще во всех странах востока. Несомненно одно, что он находился в постоянных сношениях с фатимидом Мустансиром. Когда же Ибрахим, брат Тогрульбега, подстрекаемый интригами измаилитов, во второй раз поднял знамя бунта в 450 (1058) в Персии и султан должен был спешно туда двинуться, Басасирий воспользовался беспомощностью Багдада и неожиданным набегом овладел на короткое время столицей. Когда же халиф Каим вынужден был покинуть город, он ввел немедленно же шиитское богослужение и приказал молиться за фатимида Мустансира (13 Зуль Ка'да 460=1 января 1059). При известии о совершившемся в Каире, конечно, возликовали. Но у обоих соперничествующих владетельных родов права были почти одинаковы ≈ во всяком случае, ничтожные для торжества.

Мы уже видели, каковы были порядки, наступившие в собственной стране Мустансира вскоре после этого случайного триумфа. Династия его никогда более не оправлялась после бедствий, причиненных ей турецкими смутами. Между тем халифу пришла в голову действительно не глупая мысль призвать к себе из Акки в 466 (1073/4) армянина Бедра Аль-Джамалия на помощь против турок и негров. Он занимал эту крепость на службе у фатимида с несколькими полками, состоявшими исключительно из его земляков армян. Хотя Бедру было уже лет 60 с лишком, но этот энергический человек нисколько не задумывался над какими-нибудь пустяками. В том же самом году (466=1074) поручил он своим подчиненным офицерам войти в дружеские отношения, каждому с одним из самых непокорных эмиров Каира, и постараться перебить всех этих забияк. Покончив с ними, он принял титул миргуша [*20], т. е. генералиссимуса, и стал управлять страной почти самостоятельно. Его озабочивало одно только, что все его попытки отвоевать от сельджуков провинции в Сирии и Палестине, несмотря на занятый было им морской берег до Сидона, не увенчались ожидаемым успехом. Все-таки он был в состоянии, скончавшись незадолго до Мустансира в 487 (1094), передать успокоенный и снова начинающий процветать Египет сыну своему, Шаханшаху власть которого над страной стала еще неограниченней, чем власть покойного его отца. И недаром носил он при ничего не значащем младшем сыне Мустансира, Муста'ли (487≈495=1094≈1101) пышный титул: аль-Мелик аль-Афдаль ╚совершеннейший царь╩. Таковым он и был, управляя на самом деле Египтом. Между тем именно при Мустансире измаилиты безмолвно отстранились от Фатимидов. Тотчас же после призвания миргуша Бедра в Египте появился перс аль-Хасан ибн Сабах, очень влиятельный дай на востоке. Высшие сановники принимали его с почетом, что подтверждает, несомненно, существовавшее еще тогда единение между фатимидами и измайлитами. Но с этих пор потомки первых гроссмейстеров ордена начинают мало-помалу терять свою связь с обществом, со своей стороны и оно относится полупрезрительно к постепенно увеличивающейся слабости египетского халифата. Центр тяжести общества переносится при помощи этого самого Хасана в Персию и северную Сирию; там встретимся мы с ним опять в следующем отделе нашего сочинения. Отныне Египет становится для измаилитов как бы второстепенной величиной, с которой лишь случайно приходится им изредка считаться. Во всяком случае, для измаилитов сделалось совершенно безразличным то, что предпринял Египет в этот момент против надвигавшихся крестоносцев. В высочайшей степени бесстрастно относясь ко всякой положительной религии, измаилиты принимали франкских рыцарей как бы за новые фигуры в своей политической игре. Они приготовились разыграть на доске Малой Азии блестящую партию и вели ее со страшным успехом, как вдруг дерзновенная рука монголов опрокинула не только фигуры, но и самую доску. Хотя Афдаль был по натуре своей искусным властелином, но вместе с тем и увлекался. Как это часто бывает, он ценил менее противника более отдаленного, чем ближайшего, рассчитывал воспользоваться первым как средством и сам между тем обратился в его орудие. В 489 (1096) Иерусалим находился в руках Ортокидов из турецкого рода. Им передал этот город сельджук Тутуш, брат Мелик-шаха. Афдалю казалось верхом политики воспользоваться раздорами сельджуков с их эмирами, расшатавшими и это большое государство. Его манила надежда отвоевать снова Сирию. Следуя примеру, преподанному византийцами, пользовавшимися всякий раз возникавшими раздорами среди мусульман, он задумал также воспользоваться сумятицей, которая водворилась при первом крестовом походе [*21] между эмирами Сирии и Палестины. В Шабане 491 (1098) ему действительно удалось отнять Иерусалим от ортокидов, но для того единственно, чтобы даровать как мусульманам, так и христианам зрелище взятия этого города крестоносцами ровно через год (23 Шабана 492=15 июля 1099)- Нам стыдно сознаться, что эти последние распоряжались в городе, освященном смертью Спасителя, пожалуй, ничуть не менее жестоко, чем турки; впрочем, во многих исторических сочинениях этот факт замалчивается. Афдалю и ближайшему халифу Амиру (495≈ 524=1101 ≈ 1130) не много помогла их запоздалая наука. Войска египетские неоднократно были побиваемы Иерусалимским королем Балдуином; самому Египту пришлось выносить теперь вторжение франков. Было, однако, истинным несчастием для страны, когда Амир, который вступил на престол, имея 5 лет от роду, утомленный долгой опекой, повелел в 515 (1121) умертвить Афдаля, так необходимого для Египта, несмотря на его роковую ошибку. Поддерживаемая некоторое время обоими армянами династия стала быстро клониться к упадку. Беспорядочное управление Амира в соединении с произволом и жестокостью повело в конце концов к устранению недостойного халифа. Так как после него не осталось мужского поколения, пришлось в первый раз уклониться от престолонаследия по прямой линии. Властелином выступил некто аль-Хафиз (524≈544=1130≈1149). Вскоре, уже с 528 (1134), началась ожесточенная борьба между обоими его сыновьями; с одной стороны стали негры и измаилиты, а с другой ≈ турки и сунниты: халиф очутился в безвыходном положении. Так и умер Хафиз, не дождавшись прекращения нескончаемой борьбы своих солдат. Сын его, 17-летний Зафир (544≈ 549=1149≈1154), оказался настоящим типом сластолюбца; во время так называемого управления его выступает майордомом курд суннит, Ибн Саллар, служивший некогда в войске у Афдаля, но правителя заколол собственный же его внук, и вслед затем при возрастающем расстройстве дел последний форпост в Сирии, Аскалон, достался в руки франков [*22]. Пятилетний сын Зафира, Фаиз (549≈555=1154≈1160), недолго прожил, и измаилит Талаи, в то время самое влиятельное лицо в Египте, счел за лучшее возвести на трон опять-таки несовершеннолетнего, младшую отрасль семьи халифов, Адида, имевшего всего девять лет от роду (555≈567=1160≈1171). Во время номинального его правления, когда вспыхнула ожесточенная борьба эмиров, командовавших его войском, с Амори королем иерусалимским и полководцами турецкого атабега в Дамаске, Нуреддина Ибн Зенки, высоко выдвинулся облик героя, которого ислам, к своей чести, мог противопоставить западу даже в это время полнейшего упадка. Это был Салах ад-дин, сын Эйюба, известный всему христианскому миру. И его полюбили все наперекор религиозной нетерпимости, в образе Саладина, превознесенного вдохновенным пером самого вольномыслящего поэта Германии.

Адид скончался, в сущности уже лишенный Салади-ном всякой власти, 10 Мухаррема 567 (13 сентября 1171). С этим последним халифом, если не считать слабые попытки некоторых шиитов присягнуть его сыну Да'уду, погасла династия Фатимидов. Несмотря на крайнюю сомнительность своего происхождения и быстро наступивший упадок, как это, впрочем, часто случается на востоке, все же этот род на долгое время сумел вселить в бедного копта сознание, что и он тоже человек. Сверх того династия эта представляет в лице Хакима одно из своеобразнейших и оригинальнейших явлений в среде всех властелинов Востока. А если конец этого замечательного рода мало соответствовал блестящим его начинателям, во всяком случае он был сноснее, чем это тянущееся целый ряд столетий недостойное существование, которое досталось в удел равно неразумным и несчастным соперникам их из дома Аббаса.

Конечно, бесчинства, произведенные Басасирием в Багдаде, продолжались недолго. В течение каких-нибудь нескольких месяцев Тогрульбег успел подавить бунт своего брата, и уже к концу 451 (1059/60) халиф Каим снова был водворен в резиденции. С этих пор стали обходиться с ним с особенным уважением ≈ Тогрульбег, а по смерти его (455≈465=1063≈1073) следующий султан, племянник его, Альп Арслан (455≈465=1063≈1073), и знаменитый его сын и преемник, Мелик-шах (465≈ 485=1073≈1092). А удовлетворение как материальных, так и духовных потребностей города халифов этими выдающимися властелинами и их знаменитым визирем, Низам аль-мульком, подействовало благотворно и на положение, занятое отныне верховным представителем религии, оделенным к тому же достаточными материальными средствами. Вскоре халифы приобретают значительно расширившееся влияние на жителей Багдада. Положим, Муктади (467≈487=1075≈1094) и Мустазхир (487≈512=1094≈1118) еще не успели воспользоваться предоставленным им более широким полем деятельности, но по смерти Мелик-шаха, когда возникли распри и войны между потомками Сельджука, Мустаршид (512≈ 529=1118≈1135) получил в 526 (1132) в дар от султана Мас'уда Багдад и большую часть Ирака, как самостоятельное владение. С этого времени халифы стали принимать снова участие в качестве светских властелинов в текущих политических делах, соответственно ограниченным силам своего ╚РотШсшт МипаттеШз╩, если так дозволено будет назвать этого рода небольших размеров первосвященническую территорию. Во всяком случае, новые права принесли несчастие первому же следующему халифу, Рашиду (529≈530=1135 ≈ 1136). Он поссорился с Мас'удом, а у султана нашлись средства сместить его по приговору собрания нескольких духовных ученых и юристов. В преемнике его, Муктафи (530≈555=1136≈ 1160), заметна была некоторая доля аббасидской беспощадности, но Мустанджид (555≈566=1160≈1170) и Мустеди (566≈575=1170≈1180) как-то все не находили случая придать хотя некоторое значение своему маленькому государству. Из всех Аббасидов принес по мере сил своих наиболее вреда исламу Насир (575≈ 622=1180≈1225), обладавший зато сильным характером. Ему захотелось из своего крошечного государства сотворить нечто значительное. С ним случилось совершенно то же самое, что и с Афдалем, горько ошибшемся в расчетах на крестоносцев; только аббасиду пришлось иметь дело с гораздо более опасным врагом ислама ≈ монголами. Экономя своими незначительными средствами, зато действуя довольно энергично, халиф силился расширить владения халифата далеко за пределы Ирака и сразу же затеял ссору с могущественным Мухаммедом Ибн Такашем, властелином Хорезма (Хивы), владевшим тогда уже Трансоксианой и частью Персии. Желая как-нибудь поживиться на счет богатого соседа, халиф убедил из корыстных видов монгола Чингисхана напасть на область шаха Хорезма, нисколько и не подозревая, подобно всякому жившему в западной Азии, подлинной силы этого страшного человека. Таким образом, признаваемый всеми за сберегателя веры, сам он накликал катастрофу, погубившую почти все исламские государства.

Лично Насир не дожил до разразившейся бури, так же как и его непосредственные преемники Захир (622≈ 623=1225≈1226) и Мустансир (623≈640=1226-1242). Последний, впрочем, уже очутился в опасном положении ввиду устремившихся на запад полчищ хорезмийцев и монголов. Последний халиф Багдада Муста'сим (640≈656=1242≈1258) оказался ничтожеством. Положим, ему предстояла трудная и не всякому по плечу роль погибнуть с достоинством. Этот полнейший нуль по каждой отрасли государственного управления имел при себе двух ревностных советчиков. Один убеждал его подчиниться, другой же подстрекал сопротивляться страшному Хулагу, брату и военачальнику над войсками императора монголов. А халиф все колебался, все не решался исходатайствовать вовремя милость у могущественнейшего варвара и в то же время не имел отваги пасть достойным образом с мечем в руках. После слабого и далеко неполного сопротивления ему пришлось сдать монголам на капитуляцию пятисотлетнюю резиденцию своего рода 4 Сафара 656 (10 февраля 1258). Халифа заставили сначала показать все драгоценности дворца, а затем его умертвили, воздав ему вполне по заслугам (14 Сафара 656=20 февраля 1258). Была это не последняя династия арабского происхождения, так постыдно низринутая во прах. Своенравному року угодно было, чтобы властелин Гранады, последний окаменелый вздох которого до сей поры показывает гордый испанец христианин чужестранцу, вел свой знаменитый род от Са'да Ибн Убады, верного союзника Мухаммеда, чуть что не ставшего по смерти пророка халифом (т. I). Не особенно важно, конечно, что этот род ≈ Аббасиды вообще отличались искони свирепостью в счастии и необыкновенной покладистостью при наступлении неблагоприятных обстоятельств ≈ потерял столь унизительно последние крохи бывшего некогда мирового значения своего. Всего более поражают дальнейшие судьбы этой странной семьи, прозвучавшие отголоском подобно игре сатира после греческих трагедий. И на этот раз потомки Аббаса ухитряются как-то не только спастись из развалин мирового пожара, но еще прихватить весьма добропорядочную синекуру. Хулагу истребил большинство членов семьи халифа, но некоторое их число успело бежать. Султан мамелюков, Бейбарс, о котором будет еще речь впереди, поставил одного из них, придав ему пышный титул Аль-Мустансир биллах, ╚желанный Богом помощник╩, халифом в Каире. Мамелюку понадобился в виде противовеса этим безбожным фатимидам, о которых до сих пор еще помнили старики в Египте, несомненной подлинности ╚повелитель правоверных╩, чтобы он явно свидетельствовал народу, будучи тут же под боком у султана, о законности его собственной власти. Потомки этого аббасида сохранили неизменно приобретенное ими случайное положение, редко доставлявшее им некоторого рода неудобства, до той самой поры, пока осман Селим в 923 (1517) не положил конец царствованию мамелюков в Египте. Чтобы окончательно присвоить себе официальным путем права духовного главы ислама, Селим захватил с собой в Константинополь и тогдашнего аббасида, Мутеваккиля III, заставив его предварительно отступиться торжественно от титула халифа в пользу османского победителя. Увы, Мутеваккиль следовал примеру своего тезки, вел жизнь самую беспорядочную и в конце концов попал в крепость в 926 (1520). Султан Солиман дозволил ему в 929 (1522/3) вернуться в Каир. Здесь, во время возникшего в том же году восстания Ахмеда паши, выступает еще раз аббасид в роли духовного авторитета. Далее о нем ничего более не слышно, кроме сухого известия, что он скончался в 945 (1538). С ним угас род аббасидов.

Примечания

[*1] Fournel, Les Berbers, II, 374.

[*2] По другим известиям, только 1 Зу'ль-Хиджжа (31 июля); ср. Wustenfeld, Fatimiden-Chalifen, с. 44; Фурнель, Les Berbers, II, 106, ╧ 5.

[*3] Аль Магриб ╚Запад╩, в противоположность Аль Метрику ╚Востоку╩, в более обширном смысле обозначает всякую страну на запад от Египта, а в тесном ≈ запад Африки от Заба до океана. Современный Марокко зовется Аль Магриб аль Акса ≈ ╚крайний запад╩.

[*4] Как время, так и вся история этого похода не особенно достоверно расследованы. Fournel, Les Berbers, II, 116.

[*5] Испорченное ╚из Ларибус╩ древних, имеющее, в свою очередь, финикийское происхождение.

[*6] Пишут и Гизех; местечко вблизи знаменитых пирамид. ≈ Собственно: Джизе, но арабская буква джим произносится в Египте как ╚г╩. ≈ Примеч. ред.

[*7] Первоначально Миср (по-еврейски Мисраим).

[*8] По другим известиям, 7 или 8 Рамадана=11 или 12 июня.

[*9] Кроме узкой полосы нильский долины годны в Египте к обработке, как известно, только Дельта и так называемый Фаюм (оазис Меридова озера). Все это в совокупности составляет 554 кв. мили, несколько менее, чем пространство, занимаемое Бельгией (Аd Erman. Aegypten und agyptisches Leben in Alternum. Tubingen, 1885, с. 31).

[*10] Приводимые Вюстенфельдом хронологические данные в его Geschichte der Fatimiden-Chalifen на с. 121, по которым вторжение А'сама в Египет произошло лишь в Шабане, а решительное сражение после 1 Рамадана, не согласуются с дальнейшим изложением (с. 124). В нем рассказывается, что войска фатимидские медленно следовали за бегущими карматами, а подступили к Дамаску уже 23 Рамадана. Еще менее достоверности в том, будто бы военачальник карматов Абу'ль Мунаджжа участвовал в начале того же месяца в сражении при Каире, а затем уже к 10 успел вернуться в Дамаск (с. 122, 124). Находившиеся у меня под рукой тексты не дали мне возможности подыскать настоящие даты. Быть может, главное противоречие разрешается просто тем, что Абу'ль Мунаджжа вовсе не был откомандирован от бегущего войска, а преспокойно оставался с самого начала в Сирии.

[*11] Я говорю про пущенный в обиход вымысел об умерщвлении Хакимя по наущению его сестры. Легко опровергнуть этот слух благодаря приводимым одним христианином египетским подробностям, появившимся не более 30 лет спустя по исчезновении халифа. Ср. dе Sасу, Ехроse de la religijn des Druses I, ССССХVI и след. К этому неоспоримому свидетельству, пожалуй, не мешает прибавить, что приписываемое сестре Хакима побуждение (5асу, ССССУ1) основано, несомненно, на известном отношении халифа к египетским женщинам (5асу, СССЬХХП).

[*12] Geschichte der Fatimiden-Chalifen, с. 179.

[*13] Dozy, Essai sur l`histoire de l`islamisme, trad.p.Chauvin, Leyde, 1879, с. 283-291

[*14] Его зовут обыкновенно Альманзором

[*15] Время сообщения не вполне точно определено, но год этот, взятый нами у де Саси, наиболее достоверный, не так, как у Wustenfeld, Geschichte der Fatimiden-Chalifen, с. 206.

[*16] По другому известию его, растерзали, но это положительно неверно.

[*17] Точное название ее по-арабски: ад-Даразийя ≈ ╚братство Даразиев╩.

[*18] Зитта в ╚Натане Мудром╩ одного корня со словом ╚Ситт╩ ≈ ╚госпожа╩. Титул ее был Ситт Аш-Шам ╚повелительница Сирии╩.

[*19] Ср. Fournel, Les Berbers, II, 369, ╧. 2

[*20] Точнее Эмир аль-гуюш ╚главнокомандующий╩.

[*21] Ср. ╚История Крестовых походов╩ Б. Кутлера, русский перевод изд. Л. Пантелеева, с. 14,62 и др. 1895 г.

[*22] По арабским источникам, 27 Джумады II 548=20 сентября 1153.

[ << ] [ Начала Этногенеза ] [ Оглавление ]