Каспийский свод сведений о Восточной Европе

Б.Н. Заходер

Часть II. Хазары

ХАЗАРИЯ И ХАЗАРЫ

Под названием хазар в сочинениях на арабском и персидском языках, составляющих Свод, разумелись страна, государство и народ. "Хазар - имя климата", - сообщает Истахри, противопоставляя этому имени название столичного города Итиль, одноименное с названием реки. Загадочное в арабском тексте Истахри слово "климат" заменено в персидском варианте словом "область, страна": "Хазар - область со столичным городом, называемым Итиль". Приведенный персидский вариант не вносит, впрочем, чего-либо нового, а отражает, по всей вероятности, одну из арабских редакций. В некоторых арабских рукописях сочинения Истахри, как указывал де Гуе, встречается аналогичное упоминание о городе. Сходный по содержанию текст находится и в готской рукописи сочинения Истахри. Ибн Хаукал, следуя Истахри, дает редакционно несколько отличный текст: "Хазар - название климата, а его город называется Итиль". Бакри и Иакут (последний, как обычно в текстах о хазарах, со ссылкой на Ибн Фадлана) продолжают ту же традицию, разумея под словом хазар - "климат", город которого Итиль.

Словом хазар наши источники обозначали также хазарское государство, каганат. Рассказывая о буртасах, которые не имели правителей, Истахри в качестве сравнения приводит наименования рус, хазар и сарар, - все эти три имени, по словам географа, обозначают, в явное противопоставление с "безгосударственными" буртасами, название государства или страны. Ибн Хаукал следует за Истахри, с тем, однако, отличием, что к слову "царства" добавляет "и области".

Характеризуемое как территория и государство понятие хазары не имело, тем не менее, в географии юго-восточного Каспия четко выраженных размеров или границ. Признавая и даже преувеличивая значение Хазарского каганата, наши источники проявляют поразительное равнодушие к определению реальных территориальных размеров. Характерным для наших источников является, например, отсутствие всяких попыток наметить западную границу хазарского государства и каких-либо указаний на Крым и другие владения хазар к западу от Волги. Исключением как будто является описание хазарских границ, находящееся в составе "Худуд ал-'алам>>: "Область, к востоку от нее стена между горами и морем, и еще море, затем река Итиль (Атиль), к югу от нее - сариры, к западу - горы, к северу - барадасы и н.н.д.р.". Но это единственно полное описание в наших источниках хазарских границ не может не вызвать недоуменных вопросов относительно географических определений: как может знаменитая Дербентская стена "между горами и морем" оказаться к востоку от хазар? Какие горы имеет в виду автор этого описания к западу от хазар?

Границы Хазарского каганата описаны в большинстве наших источников только в той мере, в какой география юго-восточного Каспия могла непосредственно сталкиваться с хазарами. Мухаммад ибн Муса ал-Хорезми, в первой половине IX века зафиксировавший в своем географическом сочинении название хазар, отмечает следующие координаты для хазарской страны: 45╟ широты и 98╟ долготы. Единственным параллельным этому сообщению текстом является текст краткой редакции письма царя Иосифа, где широта Хазарской страны определяется в 47╟, а долгота в 60╟, т.е. цифрами, почти совпадающими по широте с приведенными выше данными Хорезми. Принимая во внимание современное географическое деление, районом, по которому проходила южная граница ("широта"), оказывался Дагестан, восточная граница ("долгота") должна была пересекать Аральское море. Абу-л-Фарадж Кудама ибн Джа'фар ал-Басри, умерший в первой половине Х века, определяет границу хазар словами "от Армении до хорасанского Хорезма". Из следующего за этим выражением текста явствует, что под "Арменией" наш географ разумел также районы, где находились построенные Хосровом Ануширваном города Шабаран, Маскат, Баб ал-абваб (Дербент), ни один из которых в нашем понимании не принадлежит к Армении в собственном значении этого слова. Очерченная Кудамой ибн Джа'фаром хазарская граница таким образом довольно близко совпадает с определением Хорезми в градусах широты и долготы.

Все вышесказанное находит подтверждение и в других источниках. Страна хазар представлялась географической литературе на арабском и персидском языках как лежащая на реке Итиль и Хазарском море; реке и морю уделяют наши источники преобладающее внимание. Только Мас'уди и Ибн Ийас в хазарских частях своего повествования говорит о рукаве хазарской реки, впадающем в залив Черного моря, под которым с большей или меньшей долей вероятности можно разуметь Дон. Остальные хазарские реки, как-то: Аум (Мас'уди) и Ахар (Мукаддаси), при современном состоянии источников не могут быть определены в какой-либо мере доказательно.

Наряду с вышеприведенным описанием границ Хазарского каганата, носившим, так сказать, теоретический общий характер, существовали описания, основанные на непосредственном знакомстве с хазарской страной. Баб ал-абваб - выдвинутое на север пограничье Халифата - был тем пунктом, который практически и с наибольшей точностью определял границу между мусульманским миром и "неверными", какими были всегда для газиев Дербента хазары. В "Худуд ал-'алам" находится редко встречающееся в восточной литературе наименование этого пункта - Дарбанд-и Хазаран, "крепость хазаров", хотя по всей справедливости средневековый Баб ал-абваб - Дербент, начиная с первых лет IX столетия находившийся в руках мусульман, следовало бы называть "крепость против хазар".

Изданная недавно В.Ф.Минорским монография по истории Ширвана и Дербента включила в свой состав текст и перевод старинной дербентской хроники, дающей ясное представление о значении этого пограничья. Упоминание о Баб ал-абваб как пограничном с хазарами городе встречается как в письме Хасдая ибн Шафрута, так и в ответе хазарского царя Иосифа. Совершенно естественно, что в последующей литературе формула "страна хазар за Баб ал-абваб" стала традицией. Вероятно, такой же эмпирический характер носило определение и другой части южной хазарской границы, шедшей по Кавказскому хребту. Ибн Русте, наиболее старый вариант, характеризуя Хазарию как "обширную страну", замечает, что одной из своих сторон она прилегает к громадной горе, на краю которой проживают тулас и луг.р; гора эта (или горы, как читает ДАХвольсон) тянется до "страны Тифлис". Гардизи, обычно близко следующий за Ибн Русте, пропускает упоминание о народах, населяющих гору, идущую до Тифлиса. Хазария, по словам Гардизи, "место обширное", - с каждой ее стороны находится громадная гора. Совершенно отличный вариант мы находим и в "Худуд ал-'алам". По словам этого источника, Тулас и Луг.р - две области у хазар, народ этих областей - воинственный, обладает многим оружием. Бакри также не сохранил упоминания о народах, населяющих помянутую гору или горы, но вместе с тем в отличие от предыдущих авторов он уточняет понятие "страна Тифлис" как "начало границы Армении", поддерживая в этом отношении описание Ку-дамы ибн Джа'фара, также начинающего южную границу Хазарии "от Армении". Марвази повторяет Ибн Русте, называя оба народа, населяющие окраины громадной горы, тянущейся до "страны Тифлис", соответственно: тулас и луг.р; по словам Марвази, это - два раздела тюрок. Исхак ибн ад-Хусейн сохранил лишь реликт всей темы - упоминание об обширности страны хазар, которую он помещает "в пределах Синда", т.е. Индии. Последнее не может не напомнить нам вступления к еврейско-хазарской переписке.

Исаак Акриш также рассказывает о найденном им где-то в Индии еврейском царстве, находящемся на "горах", "высотой до небес"; населяющие эти горы "силачи" очень похожи на воинственных жителей областей Тулас и Луг.р в "Худуд ал-'алам". Локализация на горах еврейского (хазарского) царства не одинока в восточной литературе XVI века. Несколько раньше, чем Исаак Акриш, Ибн Ийас, араб - историк и географ, писал в составленном им в 922/1516 г. сочинении о хазарах: "они (т.е. хазары) - народ из тюрок на громадной горе, за Баб ал-абваб". Возвращаясь в другом месте к хазарам, тот же автор упоминает об обширности их земли и о существовании на этой земле такого количества народов, что невозможно их перечислить. Тема о тулас и луг.р не оказалась забытой даже турецкими компиляторами, более того, в этих поздних турецких компиляциях находятся небезынтересные дополнения и разночтения. Так, Шукрулла, читая оба названия соответственно тулас и к.р.г.р.е., повторяет за Марвази, что это "два разряда тюрок", но населенная ими страна, по словам Шукруллы, находится не в горах, а в пустыне, между печенегами и хазарами. Мехмед За'им близок к Шукрулле; оба народа им именуются соответственно тулас, г.з.. Хаджжи Халифа, называя оба народа туласи и г.знар или г.з., сообщает, что они находятся в постоянной войне с печенегами.

Попытки идентифицировать оба упомянутые этнические названия начались еще со времени первого издания И.Хаммером турецких текстов; используя очевидно неисправный вариант Мехмеда За'има, И.Хаммер прочел непонятное второе название, как гузы. Это же самое начертание А.Вамбери читал - крымские готы, Д.А.Хвольсон - киргизы, нукерде, зарахгаран, а И.Маркварт - кубанские булгары, мирваты и абхазы. И.Маркварту же принадлежит расшифровка первого этнического названия как тулас, что во второй части должно означать русское ясы - осетины, а в первой - или род Дула, или наименование южных осетин, как предлагает читать В.Ф.Минорский, усматривая в тул сохранившееся и по настоящее время в грузинском языке наименование южных осетин - двали. Все эти попытки расшифровки, выражаясь словами В.В.Бартольда, "более чем спорны". Основанные только на остроумных графических решениях, эти догадки лишены какой-либо аргументации по существу, - вряд ли те скудные и противоречивые сведения, что сохранились в известных нам источниках о тулас и луг.р, могут считаться достаточными для определения народности, да еще в весьма удаленное от нашего время.

Те же трудности и неясности - с другими этническими названиями, так или иначе связанными с самими хазарами. Со времен И.Маркварта и В.В.Бартольда под наименованием сарир принято разуметь предков авар. Эта идентификация и теперь считается правильной, хотя само слово сарир в источниках на арабском и персидском языках представляет собою не название страны или народа, а сокращение титула сахиб ас-сарир - "владелец трона". Персидские варианты переводят данное слово сарир так же, как тахт, - трон. На устойчивость подобного понимания слова указывает и дошедшая от Х столетия письменная традиция, связывающая наименование сарир с легендой о переносе трона персидских царей на Северный Кавказ. Инициатором переноса золотого трона (по словам "Худуд ал-'алам", трона из красного золота) был кто-то из потомков Бахрама Чубина, известного сасанидского полководца, или даже сам сасанидский шах Бахрам Гур. К этим иранско-сасанидским претензиям, очевидно, относится и другое прозвище царя сариров - филан-шах. Иакут, ссылаясь на Мас'уди, утверждает, что под именем филан были известны не только члены династии, а и вся страна сариров. Но каково бы ни было решение вопроса о термине сарир, все же нам кажется несомненным, что сахиб ас-сарир был главою не только одного определенного племени или народа, а стоял во главе многих народов и племен, живших к западу от Баб ал-абваб. В числе этих племен и народов были авары, уже в то время игравшие выдающуюся роль на Северном Кавказе. Значением аварского союза племен, вероятно, и можно объяснить наличие третьего титула у сихиб ас-сарира - авар. К этим предкам современных авар относится, очевидно, также утверждение Абу-Хамида ал-Гарнати о языке сариров. Н.Я.Марр сближал аварский язык с албанским. Сахиб ас-сариру принадлежали владения, названные в источниках у Ибн Русте, Мас'уди, в "Худуд ал-'алам", у Бакри, Абу Хамид ал-Гарнати и т.д. Под этими названиями исследователи, начиная с д'Оссона, усматривают Кайтак - наименование, сохранившееся до настоящего времени для Кайтакского района Дагестана, народности кайтаков, а также для кайтакского наречия даргинского языка, квалифицированного в свое время П.Пелью как протомонгольский и принадлежащего по современной классификации к иберийско-кавказской группе языков. Наши источники под названием Кайтак разумеют в равной мере как область, непосредственно соседившую с Дербентом, так и город, в котором, по словам "Худуд ал-'алам", находилась резиденция командующих войском царя сари-ров. Последнее утверждение, как уже отметил В.Ф.Минорский, несколько сомнительно. По словам других источников, кайтаки имели своего собственного царя, претендовавшего, как и сахиб ас-сарир, на иранское происхождение и носившего имя азар-нарси (Ибн Русте) или адар-нарси (Мас'уди); впрочем, фамильным прозвищем этих царей, уверяет тот же Мас'уди, было Салифан - имя, возможно, тюркского происхождения. Близким соседом кайтаков являлся народ, известный нашим источникам под наименованием заригаран, зарахгаран. Уже Бакри толкует это наименование, осмысляя его: мастера, производившие кольчуги, мечи и другое вооружение. Так как центром такого производства в Дагестане с давних времен было селение Кубачи (самоназвание - Урбуг), то под наименованием заригаран или зарахгаран обычно разумеются ку-бачинцы (самоназвание - урбуган, мн. ч. урбуганте). Несмотря на правдоподобность приведенного осмысления, все же следует иметь в виду, что тот же Бакри дает и другое графическое изображение для рассматриваемого народа - дайркан, которое, осмысляясь как зарахгаран, может быть расшифровано просто какдарганти, самоназвание даргинцев.

Наряду с аварами и даргинцами наши источники знают лезгин - ал-лакз, табасаранов - табарсаран, роль которых в истории Ширвана и Баб ал-абваба недавно четко определилась из опубликованной В.Ф.Минорским хроники Мунаджжим-баши; знают также кумыков, если так можно расшифровать встречающиеся при описании Ибн Русте государства сариров наименований гумик и ал-ал. Иакут к приведенному списку народов добавляет ал-курдж, под которым можно разуметь скорее грузин, чем курдов. Большая разноплеменность дагестанского населения нашла выражение в явно преувеличенном утверждении о двадцати тысячах "народов и вер", существующих у сариров. По-видимому, с некоторой частью этих "народов и вер" у хазар были довольно близкие и систематические связи. Иакут упоминает о двух путях у сариров: один из этих путей вел в Армению, другой - к хазарам. Источники упоминают о расстояниях до сариров от Семендера в 2 фарсаха, от хазар, т.е. от Итиля, - в 12 фарсахов. Во втором случае довольно подробно описывается ландшафт дороги: сначала степь, затем высокая гора и река, путь от начала горы до крепости царя сариров - "три дня". На эти же близкие отношения указывает фраза Истахри и в параллельных ему текстах о мире между семендерцами и сахиб ассариром. От страны сариров до страны аланов было три дня пути "по горам и лугам", далее от границы аланов десятидневная дорога вела к знаменитым Аланским воротам (Дарьяльское ущелье), охранявшимся крепостью на вершине горы. Таким образом, страна сариров была важна для хазар не только сама по себе, но и как территория, по которой шел путь, соединявший хазар с Закавказьем (Арменией) помимо Баб ал-абваб.

Страна аланов еще более смутно представляется нашими источниками, чем страна сариров. Иакут в одном отрывке помещает сариров между Баб ал-абваб и аланами. Последние, таким образом, должны были находиться к западу от Дагестана. "Худуд ал-'алам" также окружает аланов к востоку и югу страною сариров. Но вместе с тем тот же Иакут в разделе своего сочинения, озаглавленном "Аланы", говорит о соседстве аланов с Баб ал-абваб, правда, сам объясняя это противоречие подчинением сариров аланами. Современные осетины, далекими предками которых являются аланы, сохранили в языке следы близкого соприкосновения с хазарами. В.И.Абаев в своем историко-этимологическом очерке осетинского языка упоминает слово Keez s ("чистый, святой"), заимствованное, "вероятно, аланами у хазар в тот период, когда в осетинском не было еще согласного q". К такого же рода заимствованиям, по-видимому, можно отнести слово fagus ("навоз"), сопоставляемое с чувашским пока и русским пакость. Упоминая о сарирах, аланах и других народах Северного Кавказа, мы, конечно, далеки от мысли считать эти народы только пограничными. Как показывает общее направление современных исследований, хазарская история крепко связывается с этническим миром Северного Кавказа. Таков, например, вопрос о прародине хазар - Бер-зилии или Барсалии, упомянутой как в греческих, так и в арабских источниках и идентифицируемой в настоящее время с Башли (Баршли) в северном Дагестане. К древним аланам-аорсам уводит и анализ термина арсийа, обозначающего гвардию хазарского кагана. Наконец, при рассмотрении отдельных источников иудаизации хазарской социальной верхушки нельзя все же не иметь в виду так называемых горских евреев, принадлежавших к числу давних обитателей Кавказа. В не меньшей, а, пожалуй, в еще большей степени связаны с собственно хазарской историей сведения, сохранившиеся в наших источниках о мадьярах, в.н.нд.р., мирватах и печенегах. Основным отличием этих сведений является их "историчность", если можно так назвать характеристическую особенность этих сведений; в отличие от сариров и аланов, сведения о мадьярах и печенегах касаются прошлого, они сообщаются нашими источниками в порядке передачи, а не непосредственных личных наблюдений. Архаичностью этих сведений в значительной мере объясняются иначе ничем не объяснимые противоречия - более ранний, нам бы хотелось сказать древний, пласт некритически смешался в Своде с более поздними сведениями, часть которых могла быть получена дополнительно через западнохалифатскую, а быть может, даже и греческую традицию. К этому старому слою сведений относится характеристика мадьяр как кочевников, живущих в шатрах, кочующих в поисках кормовых трав и пропитания. Очевидно, этому кочевническо-скотоводческому периоду исторической жизни мадьярского народа соответствует и определение границ "между страною печенегов и страною а.с.(ш)к.л из булгар". Естественно предположить, что соседство кочевников-мадьяр с булгарами (волжскими) могло иметь место в период, когда и те и другие находились в процессе перекочевки: мадьяры, теснимые печенегами, - на запад, булгары, теснимые хазарами, - на север. По мнению исследователей, занимавшихся этим вопросом, разделение булгар и отход их на север могли иметь место во второй половине VII века, между 650 и 679 г., когда булгарские земли на Северном Кавказе были заняты хазарами. Движение мадьяр на запад через Хазарию определяется концом IX века или, еще точнее, восьмидесятыми годами упомянутого столетия. Если верить обеим этим установленным в современной науке датам, то двухсотлетняя разница может быть целиком отнесена за счет неточности восточных известий. Возможность больших неточностей и путаницы в нашем Своде в отношении мадьяр подтверждается и многими другими фактами: буквально те же источники, что сообщают о мадьярах-скотоводах, соседствующих с печенегами и булгарами - а.с(ш)к.л, говорят о лесном и сыром характере земли мадьяр, о соседстве их с Румским морем и двумя реками, из которых в начертании одной явственно читается наименование Дунай. В этих условиях сведения, сохранившиеся в источниках о в.н.нд.р. [или н.н.д.р.], под которыми большинство исследователей со времен И.Маркварта видят дунайских булгар, и м.р.дат [или м.р.ват] - моравов, по определению В.Ф.Минорского, совершенно очевидно не могут входить в состав Свода и принадлежат к напластованиям, источником которых вряд ли было Поволжье. Ибн Русте сохранил указание на архаичность всей мадьярской части: говорят, сообщает он, хазары в прежние времена окапывались рвами против мадьяр и других соседивших с ними народов. Упоминание о мадьярах, как о минувшем вчера, позволяет с еще большей уверенностью видеть в в.н.нд.р. и м.р.ват народы не Восточной Европы, а близких соседей мадьяр в то время, когда последние из скотоводов-кочевников превратились в оседлое сельское население.

Так же противоречивы сведения наших источников о печенегах. Гардизи приводит маршрут к печенегам от Гурганджа (Ургенча): "дорога к ним на гору Хорезма, от этой горы идет к печенегам, подходит к озеру Хорезма, оставляя озеро по правую руку, оттуда идет до некоторой сухой земли, пустыни, следует [по ней] девять дней; каждый день или каждые два дня доходят до колодца, спускаются туда на веревке, достают воду вьючным животным. Когда наступает десятый день, доходят до источников и воды, там бывает охота на всякого рода птиц и джейрано; в эти шестнадцать дней пути бывает мало травы; когда наступает семнадцатый день, добираются до шатров печенегов". Единственный параллельный текст этому маршруту находится к Бакри. От Джурджании (Ургенча), согласно Бакри, 12 фарсахов до горы Хорезма, на вершине этой горы - башня, а у подножия - жилища людей, которые возделывают там поля. Источники, составляющие Свод, рассказывают о печенегах как о кочевниках: печенеги кочуют по местам, где много дождя и кормов, у них вьючный скот и множество овец. Все это дает ясное представление о народе, проживающем в пустынно-степной полосе. Вместе с тем тот же Гардизи, сообщивший вышеприведенный маршрут от Гурганджа, вторично рассказывает о пути к печенегам, который на сей раз описывается как лесной. Если к этому добавить еще упоминание "Худуд ал-'алам" о пастбищах печенегов в хазарских горах, то перед нами не два (как при анализе сообщений о мадьярах), а три разновременных пласта сведений: первый, рисующий печенегов в приаральско-каспийской пустынно-степной полосе, где они, очевидно, находились до начала миграции на запад в 889 или 893 г., как полагают исследователи, второй - указывает на хазарское пребывание. К этому же периоду относится указание "Худуд ал-'алам" на так называемых хазарских печенегов, которые "в древности были сборищем из печенегов турецких, пришли сюда, овладели силой этой областью и здесь поселились". Наконец, третий пласт представляет нам печенегов среди лесов, дорога к ним для привычных к степным условиям путешественников характеризуется как чрезвычайно трудная. В последнем ландшафте мы различаем явственные черты европейской, быть может, центральноевропейской природы.

Как и северокавказский этнический мир, так и народы, прошедшие через хазарскую территорию на запад, оказали несомненное влияние на быт, экономический и политический, самих хазар. К сожалению, это участие отдельных народов и племен в исторической жизни хазар может быть отмечено лишь весьма смутно, постольку, поскольку это участие нашло отражение в литературной традиции чужеземных наблюдателей. Лишь в редких случаях мы располагаем собственно хазарским материалом. В этих условиях даже этническая характеристика хазар в значительной мере определяется подходом, методом решения вопроса, а не бесспорными объективными данными. Современные хазарам географы, писавшие на арабском и персидском языках, свидетельствуют, что и в те отдаленные времена уже существовали значительные различия в самом наименовании хазар. Так, Мас'уди сообщает, что хазары зовутся по-тюркски сабир, по-персидски - хазаран, по-арабски - ал-хазар. Из трех наименований, приведенных Мас'уди, два последних не вызывают каких-либо вопросов: хазар - наиболее употребительное название, но и хазаран мы действительно встречаем в источниках, причем не только на персидском языке, где это слово может быть определено как множественное персидское от единственного хазар, но и на арабском - так у Ибн Хаукала называется половина города Итиля, лежащая на восточном берегу.

В то же время исследователь первого из помянутых Мас'уди наименований сталкивается со значительными трудностями.

Если не считать, по нашему мнению, малоудачного стремления увидеть в сабир, савир искажение уже знакомого нам сарир, все остальные попытки установить этимологию данного слова страдают формализмом, так как к сравнению привлекается материал, близкий лишь графически, без учета указания арабского автора, что хазары называются сабир именно по-тюркски. Кажется, только издатель мешхедской рукописи Ибн Фадлана попытался увидеть это имя у Махмуда Кашгарского, но и эта гипотеза признана последующими исследователями небезукоризненной. Таким образом, в данном случае, как и во многих других в отношении восточных источников, предстоит сделать больше того, что уже сделано.

Фиксированное Мас'уди наблюдение о разном наименовании хазар, по-видимому, принадлежало к числу удачных "находок" самого этого удивительного арабского писателя. И в Х столетии, как и в наше время, общепринятым было убеждение в единстве происхождения хазар, общности их этнолингвистических признаков. Таков наиболее распространенный в средневековой литературе библейский вариант хазарского этногенеза: происхождение Хазара возводилось к Яфету, сыну Ноя; согласно еврейско-хазарской переписке, Хазар был седьмым сыном Тогармы, сына Яфета. К тем же библейским корням относится и второй вариант хазарского этногенеза, возводивший хазар к племенам Гог и Магог (арабск. Йаджудж и Маджудж); как и Хазар, оба упомянутые эпонима вели свое происхождение от Яфета, сына Ноя. С представлением о Гоге и Магоге достаточно тесно связана и легенда о стенах, построенных якобы Зу-л-карнейном (Александром Македонским); слух о разрушении этих стен понудил халифа ал-Васика биллаха (842- 847) снарядить экспедицию Саллами. Описание стен, сделанное последним, приводит к мысли, что путешественник-араб имеет в виду китайскую стену. Это мнение, высказанное в свое время Френом и де Гуе, не было принято единодушно последующими исследователями. Многое заставляет предполагать, что и Сал-лам, и позднейшие сред-невековые авторы под стеною Зу-л-карнейна разумели стены Баб ал-абваб, а под самим народом Гог и Магог - хазар. Одним из подтверждений правильности именно такого понимания является факт, что вне арабо-персидской письменности в середине того же IX столетия мы встречаем уподобление Гога и Магога гуннам и хазарам у монаха Друтмара из Аквитании, написавшего комментарии к Евангелию от Матфея. Гуннами называет хазар также Моисей Каганкатваци (Каланкатуйский - Х в.), автор "Истории агван", содержащей совершенно бесценный отрывок о миссии албанского епископа Исраиля в 681-682 гг. к гуннам.

Кроме библейского варианта хазарского этногенеза существовали в средневековой письменности на арабском и персидском языках и другие попытки определить происхождение хазар. Так, Димашки говорит со слов Ибн ал-Асира, что хазары по своему происхождению - ал-курдж, под чем следует, очевидно, понимать грузин, но, замечает далее автор, "нет согласия в том", и предлагает возводить происхождение хазар к армянам, исповедующим христианство. Эти хазары, происходящие, по словам наших источников, от одного предка или от одной народности, имеют общий язык. Характеристика этого языка носит, правда, несколько необычную форму: язык характеризуется не по каким-либо определенным признакам, а по несхожести его с другими известными языками. Язык хазар, замечает Истахри, не походит ни на тюркский язык, ни на язык персидский, ни на какой-либо другой известный язык. Эта неясная характеристика становится еще более неясной, если .принять во внимание, что несколькими страницами далее Истахри так же категорически утверждает: язык булгар походит на язык хазар. Ибн Хаукал, отличаясь от Истахри в стилистическом отношении, совпадает с ним по содержанию. О несхожести хазарского языка с тюркским, персидским или каким-либо другим известным языком говорят также Бакри, Иакут. Не к хазарам ли также относится в "Худуд ал-'алам" упоминание об "особом языке", находящееся в "слове о буртасах"? Произвольным сокращением текста при переписке объясняется изложение той же темы в персидском варианте Истахри и у Хаджжи Халифы, где хазарский язык признается схожим с тюркским, а затем следует совершенно абсурдное в данном контексте: "другие народы не понимают его". Наличие особого хазарского языка подтверждается и сообщениями источников о лицах, знавших этот язык, пользовавшихся им для практической деятельности. Все это вместе взятое привело и европейское востоковедение к попытке найти этнолингвистическое единство у хазар в виде финно-угорской, тюркской, чувашской, яфетическо-протокавказской и других основ. В своей незаконченной посмертной работе П.Пельо привел исчерпывающий обзор этих попыток. К обзору французского ориенталиста следует добавить не приведенное им мнение Н.Я.Марра о языке чувашей как остатке булгаро-хазарской группы языков и мнение об уйгурской основе хазарского языка, нашедшее себе за последнее время горячего сторонника в лице американского хазароведа Д.М.Данлопа. В дополнение к высказанным последним соображениям следует добавить наблюдение известного осетиноведа В.И.Абаева о наличии уйгурского влияния в осетинской лексике - слово argonaq/argunaq - "породистая собака", "борзая". Но как бы ни были остроумны и эрудированны отдельные попытки найти это общее хазарское этнолингвистическое единство, представляется, что они неверны в самой своей основе. Несомненно, на более правильном пути находятся исследователи, усматривающие под названием хазар сложное соединение различных племен и народов. В определенный период исторической жизни язык того или иного племени мог называться хазарским языком. "Это может объяснить тот факт, - замечает В.Ф.Минорский в своей рецензии на книгу Д.М.Данлопа, - что он (этот язык. - Б.З.) исчез без следа, как только потерял политическую опору".

И сами восточные источники, наряду с указанием на этнолингвистическое единство хазар, отмечали эту сложность и многообразие. С Истахри начинается не особенно длинный перечень авторов, деливших хазар на два разряда. "Хазары не походят на тюрок, - пишет Истахри, - они черноволосы, разделяются на два разряда, один называется кара-хазар, они смуглы так сильно, что их смуглота отдает в чернь, они словно какой-либо разряд из Индии. Другой разряд - белые, красивые и совершенные по внешнему виду". Персидская редакция Истахри дает несколько отличное от арабского варианта начало: "Хазарские люди походят на тюрок, но они не тюрки", далее идет сокращенное изложение рассказа о делении хазар на два разряда. Ибн Хаукал в издании де Гуе и Крамерса следует за полной редакцией Истахри. Иакут, относя, очевидно, это сообщение к Ибн Фадлану, также повторяет почти слово в слово Истахри. Закарийа' Казвини при описании двух разрядов хазар на первое место ставит белый разряд, отличающийся красотой внешнего вида, а на второе место - смуглый (красный) разряд, который и носит наименование кара-хазар. Ибн Ийас кратко разделяет хазар на белых по цвету и смуглых по цвету. Так же краток Хаджжи Халифа, позднейший из известных нам компиляторов, включивших тему в состав своего сочинения. Вероятно, отражением того же рассказа является упоминание у Димашки о двух видах войска у хазар.

Рассматривая это сообщение Истахри и последующих авторов, нельзя не обратить внимания с самого начала на заключенные в нем противоречия: с одной стороны, констатируется, что хазары - не тюрки, с другой - те же хазары именуются тюркским словом кара - черный, что само по себе говорит о тюркском происхождении поименованного так народа. Истахри и другие параллельные тексты в качестве критерия, по которому хазары разделяются на белых и черных, приводят цвет волос и внешний вид. Это объяснение слишком уж похоже на осмысление не совсем ясного явления, чтобы его можно было принять безоговорочно. Не является ли упомянутое деление хазар констатацией разности их родо-племенного происхождения? Тогда характеристику хазар как нетюрок, понимаемую некоторыми исследователями обще, можно отнести только к белым хазарам. Но и в этом случае вряд ли под белыми хазарами можно видеть тоже какое-либо нетюркское население. Скорее всего, под "белыми хазарами" можно понимать протюркскую языковую группу, далеким потомком которой является современный чувашский язык.

Представление об этническом разнообразии хазар находит косвенное подтверждение в сведениях, которыми снабжают нас восточные источники в отношении хозяйства, религии и быта населения Хазарии. Сведения эти также противоречивы. Так, оценивая общее положение хазар, Мукаддаси говорит об их чрезвычайной бедности - "нет ни скота, ни плодов", "Худуд ал-'алам" называет Хазарию чрезвычайно богатой страной. Разноречивы источники в показаниях о занятиях хазар. "Худуд ал-'алам" в только что приведенном отрывке говорит об овцах и рогатом скоте. Слава о хазарской овце, якобы обладающей способностью ягниться два раза в год, дошла даже до Испании (Бакри). Абу Хамид из Гренады, побывавший на Нижнем Поволжье в середине XII века, рассказывает о необычайной дешевизне здесь баранины - одна овца стоит половину даника, а ягненок продается за тассудж. Многочисленны указания на использование хазарами вьючного скота. Но было бы ошибкой думать, что скотоводство занимало значительное место в описании нашими источниками занятий хазар. Более подробно восточные авторы останавливаются на земледелии. Гардизи, характеризуя хазарское земледелие, говорит о многочисленности садов и пашен; об этом же говорит Мубарак-шах и Исхак ибн ад-Хусейн; о полях, виноградниках и садах сообщает также еврейско-хазарская переписка. Одним из центров виноградарства наши источники называют город Семендер (в северной части современного Дагестана), где было не то 4 000, не то 40 000 виноградных лоз (по другим источникам, "садов"). Хотя значительная часть Хазарии признавалась холодной - Мас'уди сообщает о большом снеге в стране, Абу Хамид называет климат Хазарии "чрезвычайно холодным", - все же в Итиле еврейско-хазарская переписка отмечает наличие садов, а тот же Абу Хамид говорит о произрастании очень сладких арбузов; жители Нижнего Поволжья, по словам того же автора, отличались умением сохранять арбузы в течение всей зимы. Источники довольно подробно описывают сельскохозяйственные работы населения города Ити-ля. Вокруг самого города, замечает Истахри, не было ни деревень, ни привычных для мусульманского мира волостей, рустаков. Поля находились далеко, примерно в 20 фарсахах от города. Жители направлялись на сельскохозяйственные работы весной. Еврейско-хазарская переписка называет временем отправления месяц нисан (соответствует приблизительно апрелю); по словам того же источника, "каждый из родов имеет определенное владение". В этих владениях итильцы пребывают все лето. Осенью по снятии урожая жители возвращаются в Итиль, транспортируя зерно на повозках или на судах по реке. При описании сельскохозяйственных работ итильцев наши источники употребляют привычные для арабо-персидской письменности термины и слова. Сеяли главным образом пшеницу.

Наличие больших водоемов, изобилующих рыбой, обусловило развитие в Хазарии рыболовства, Абу Хамид ал-Гарнати, живший долго на Нижнем Поволжье, описывает очень красочно рыболовство в волжских рукавах. "Всякое судно, - сообщает Абу Хамид, - ставит сети в устье речного протока (букв, - реки)... и хотя бы судов было до сотни, все равно все они будут полны различной рыбой из одного протока (реки)". Из рыбы приготовляют кушанье "вкуснее мяса жирного ягненка и мяса курицы", рыбу вялят и затем едят с хлебом "так, как она есть, не надо ее ни парить, ни варить". Истахри, Ибн Хаукал, Мукаддаси, а за ними Йакут и Насир ад-Дин Туей пшеницу и рыбу называют также основным питанием хазар. О рыбном богатстве Хазарии говорит также еврейско-хазарская переписка (краткая редакция письма хазарского царя). Рыба шла не только на еду; рыбий жир употреблялся в светильниках, рыбий клей был одной из главных статей экспорта. "Хазарь-не производят ничего, - сообщает Истахри и Ибн Хаукал, - и не вывозят ничего, кроме рыбьего клея". Поразительна была дешевизна рыбы: громадная рыбина весом в 100 ман продавалась за половину даника.

Как ни скудны наши сведения о хазарах, но все-таки и они говорят довольно явственно, что рассматриваемое общество по развитию своего хозяйства стояло совсем не на такой низкой ступени, как иногда представляется некоторым исследователям. И не более ли прав В.В.Григорьев, писавший в 1834 г.: "Необыкновенным явлением в Средние века был народ хазарский. Окруженный племенами дикими и кочующими, он имел все преимущества стран образованных..."? Не следует, конечно, преувеличивать эти "преимущества", но все же нельзя не заметить, что в IX-Х веках хазарское общество сделало шаг вперед по сравнению, скажем, с гуннами или Тюркским каганатом. Это было прежде всего оседлое или полуоседлое общество; кочевой образ жизни, конечно, имел место, особенно в степной полосе, не пересеченной большими речными магистралями, но и там уже обнаруживались тенденции к оседлому земледелию, соединенному с охотой и рыболовством. Сообщение наших источников о пшенице и рыбе как основной пище хазар явственно говорит, что сделавшие это сообщение наблюдатели соприкасались не с кочевниками-скотоводами. Это было классовое общество с делением на знать, белую кость (белые хазары) и простонародье, черную кость (кара-хазары). Истахри и Ибн Хаукал сохранили в своих сочинениях описание доходов хазарского кагана; среди перечня этих доходов значатся "налоги всякого рода на население кварталов и округов на то, в чем он (каган) имеет нужду из еды, питья и прочего". Слово это - букв. "обязанности" - означает в средневековых памятниках один из видов феодальных повинностей, иногда конкретно натуральную ренту. Имеются все основания предполагать, что форма эксплуатации посредством изъятия натуральных налогов была привилегией не только кагана, но и довольно широкого круга хазарской знати. Ибн Русте сообщает, что наместник кагана сам распоряжается полученными податями. Попытка де Гуе - второго издателя текста Ибн Русте - трактовать находящийся в отрывке термин ал-харадж как "выступление", "выход" - вряд ли правильна. Изданный после выхода в свет седьмого тома "Библиотеки арабских географов" Гардизи в параллельном персидском тексте говорит не о выступлении, а о налоге - харадже; по словам Гардизи, наместник хакана сам собирает харадж. Широко известным мусульманскому миру термином харадж, естественно, мог быть назван в применении к хазарам тот же самый налог или подать, которую под другим названием мы находим у Истахри. На широкое распространение феодальной формы эксплуатации в хазарском обществе указывает также система формирования хазарского войска. По словам Ибн Русте и Гардизи, наместник кагана обязывал поставлять и содержать на свой счет всадников - "людей силы и богатства (у Гардизи - тавангар "могущественных") сообразно имуществу их". В письме кордовского вельможи Хасдая ибн Шафрута одним из вопросов был, каково число войск хазарского кагана и его князей. Источники не дают нам почти никаких указаний на положение этой низшей эксплуатируемой части хазарского общества. Судя по тем отрывочным и не всегда ясным сообщениям, что дошли до нас, положение этой большей части хазарского населения поражало даже привыкших к разным видам классового неравенства мусульманских авторов. К такого рода сообщениям относится, например, рассказ об обычае у хазар падать ниц перед всеми, кто, мол, пользуется уважением. Очевидно, именно из этой наиболее задавленной ими эксплуатируемой среды черпались те резервы "живого товара", которым славилась Хазария на мусульманском Востоке; по словам "Худуд ал-'алам", из Хазарии происходят "рогатый скот, овцы и бесчисленные рабы". "Худуд ал-'алам" ограничивает среду, из которой черпался "живой товар", хазарскими печенегами: "хазарские рабы, ввозимые в страны ислама, по большей части оттуда". Но все другие источники говорят не о каком-либо отдельном племени, а вообще о хазарах-идолопоклонниках; это они, по словам Истахри, "разрешают торговлю детьми и обращение в рабство одного другим; что касается иудеев и христиан, то религия запрещает им, как и мусульманам, обращение в рабство одного другим". Все сказанное позволяет предположить, что эксплуатируемое хазарское население находилось в значительно более тяжелом положении, чем крестьянство на мусульманском Востоке, что сам хазарский феодализм был на той стадии развития, когда рабовладельческий уклад еще достаточно силен, а рабовладельческие институты не изжиты. Характерной чертой для этих ранних феодальных форм было наличие очень крепких родо-племенных отношений. Выше мы уже отмечали слова еврейско-хазарской переписки о родовом владении землей итальянскими земледельцами. Абу Хамид ал-Гарнати говорит о жителях Саксина, столицы Нижнего Поволжья после падения Итиля: "В городе существует сорок племен гузов, каждое из которых обладает собственным эмиром. И у них большие жилища, в каждом жилище громадная палатка, вмещающая сотню человек и укрытия войлоком". По описанию Ибн Фадлана, в Булгаре на Волге такой род состоял из "пяти тысяч душ мужчин и женщин". Такое родовое объединение, имевшее общую родовую собственность и общий культ, представляло весьма крепкую и влиятельную организацию. Можно примерно предположить количество таких родовых объединений, существовавших в Хазарии. Абу Хамид, как мы видели, говорит о сорока эмирах, стоявших во главе племен или родов. У Иакута мы также встречаем одно место, в котором находится указание на число глав таких родовых объединений. У царя хазар, сообщает Йакут со слов Ибн Фадлана, двадцать пять жен, каждая жена - это дочь какого-либо из царей, соседящих с ним (или соперничающих. - Б.3.), которую он берет волей или неволей. Последние слова этого отрывка уводят нас к Ибн Фадлану. Само багдадское посольство, в котором принимал участие Ибн Фадлан, мотивировалось, как известно, стремлением булгар оборониться от хазарского царя, требовавшего себе "неволей" в гарем дочь булгарского владыки. В числе двадцати пяти царей, дочери которых находились в гареме кагана, могли быть не только главы собственно хазарских родовых объединений, но и соседних с ними народов и племен.

[ << ] [ Оглавление ] [ >> ]