Упадок систематики (II. О природе систематических категорий)

С. Б. Кузин

Опубликовано // Природа, 1992, ╧ 8, С. 84≈91.

Реальность всех решительно таксономических категорий √ необходимая предпосылка признания за систематикой значения науки. Если допускать, что подразделения мира организмов, устанавливаемые систематиками, полностью или пусть даже в какой-то мере произвольны, что за ними не кроются реально существующие в природе явления, то тем самым систематика перестает быть наукой, а труд систематика уподобляется занятию каталогизатора.

...Вопрос о природе систематических категорий, начиная от вида и кончая самыми высокими ступенями таксономической иерархии, первоначально вообще не ставился. Их реальность принималась как нечто само собой разумеющееся. Сомнения на этот счет начались при попытках анализа основных понятий систематики. Тогда большинство авторов пришло к мнению, что единственной реально существующей категорией следует считать вид, который им представлялся совокупностью особей, обладающих некоторым набором общих им всем признаков, т. е. чем-то достаточно конкретным. В отличие от вида все более высокие категории, начиная от рода, считались некоторыми отвлечениями, продуктом умозаключений, т. е. существующими не в природе, а лишь в сознании систематиков. Но в таком случае установление этих подразделений представлялось более или менее произвольным. Верно, в последарвиновский период появилось представление о естественной системе, которую в свете эволюционного учения уже нельзя было считать лишь классификационной схемой. Но так как эволюционный процесс более или менее непрерывен, то и строгое разграничение групп животных и растений считалось в известной мере искусственным, т. е. опять-таки произвольным.

Оставляя пока в стороне вопрос о реальности всех вообще таксономических категорий, я скажу, что и в современной систематике преобладает мнение, что вид, если и не единственно реален, то во всяком случае ╚более реален╩, чем род, семейство и т. д. В рассуждениях большинства систематиков чувствуется, быть может не вполне осознанное, представление о виде как о некоторой твердой реальности, кардинально отличной от все же в какой-то мере ╚придуманных╩ родов, семейств, отрядов и т. п. Причина такого выделения вида √ чисто психологическая. Думая о виде, человек видит перед собой мысленно некоторый его экземпляр, одну особь, т. е. конкретный предмет, который для него олицетворяет вид в целом. Такого одного предмета он не видит, когда думает о роде или о классе.

Еще в восьмидесятых годах прошлого столетия Мебиус [+1] с полной убедительностью показал, что вид √ не конкретный предмет, а некоторое отвлеченное понятие и что в этом смысле между ним и более высокими категориями нет принципиального различия. Такое различие между видом и этими категориями имеется, но только оно заключается не в степени их реальности (если только вообще можно говорить о степени реальности: явление может быть только или реальностью, или фикцией, понятие же всегда отвлеченно, хотя бы оно и основывалось на конкретных предметах).

...Я, быть может, не стал бы писать это сочинение, если бы мог только критиковать представления, господствующие в современной систематике, не будучи в состоянии ничего предложить для устранения царящей в них путаницы.

Прежде всего необходимо внести ясность в самое основное понятие систематики √ в понятие вида. В отличие от Майра [+2], я считаю его поддающимся определению и думаю, что пока оно не определено, всякие разговоры о систематике совершенно беспредметны. Проблема вида и состоит в первую очередь в его определении, а не в том, как различать близкие виды и что считать самостоятельным видом, а что подвидом. Последние вопросы, конечно, также важны, но только чисто практически. Для Майра эти практические вопросы и составляют единственную сущность проблемы вида. В этом аспекте она и дискутируется в литературе и на специально посвящаемых ей научных заседаниях, участники которых полагают, что они решают научную проблему, а не технические вопросы писания определителей и размещения музейных материалов по ящикам.

Ранее я писал [+3] о несостоятельности определения вида как той или иной группы особей. Позволю себе привести здесь полностью соответствующий отрывок из той моей статьи. ╚Большинство существующих определений начинается словами: ╚Вид есть группа особей... За этим следует... длинное перечисление свойств вида, почти всегда с оговорками: ╚по большей части╩, ╚обычно╩, ╚как правило╩ и т. п. Можно ли вообще определять вид как группу особей? Нетрудно заметить, что такое определение не отражает самой сущности понятия вида. Определяя его как группу особей, хотя бы и с дальнейшим перечислением свойств этих особей, мы исходим из совершенно формального представления о нем как о сумме индивидов. Но это столь же неправильно, как было бы неправильным определять какое-либо учреждение как группу людей, занимающихся той или иной деятельностью. Можно собрать в одном помещении всех сотрудников этого учреждения. Но это будет только собрание сотрудников, а не само это учреждение, представляющее собой не сумму людей, а некий коллектив, выполняющий определенные общественные функции, чем и обусловлены его состав, структура, характер деятельности, техническая база и т. п. Учреждение могло существовать задолго до появления на свет самого старшего из его сотрудников и может продолжать свое существование также и после смерти самого молодого из них. Вполне аналогично и совокупность всех особей данного вида еще не есть этот самый вид╩.

...Если вид не группа особей, то что же он тогда? √ При определении любого понятия, по правилам классической логики, прежде всего необходимо установить ту более общую категорию, к которой данное понятие относится как некий частный случай, а затем указать, в чем заключается его специфика в сравнении с другими понятиями той же категории. Так как понятие вида возникает только при классификации организмов и в связи с их сравнительным изучением, то его следует считать таксономическим. В терминах таксономии его и следует определять. Уже тем самым отпадает возможность характеризовать его как группу или континуум особей, популяцию, свободно скрещивающееся сообщество и т. п., так как все эти понятия не таксономические. Вид может быть характеризован только как таксономическая категория, т. е. как одна из ступеней естественной системы организмов. Так как таких ступеней существует несколько, то наше определение должно содержать указание, какую именно из этих ступеней мы называем видом. Включая это указание, мы определяем вид как основную или элементарную категорию естественной системы, т. е. как таксономическую категорию, лежащую в основе естественной системы организмов.

...Однако определение вида как основной категории естественной системы, хотя оно и правильно, все же только формально, т. е. выражено в количественных терминах, ибо основная единица значит не больше, чем первая. Такое определение не содержит характеристики, существенно отличающей вид от других таксономических категорий. Между тем вид может быть охарактеризован также и по существу. Чтобы сделать это, нужно исходить из понятия индивидуальности [+4].

Индивидом в тесном смысле этого слова мы считаем особь того или иного вида организмов. Наиболее важные признаки индивида заключаются: 1) в его обособленности от других особей; 2) в способности вести самостоятельное существование и выполнять все необходимые для этого функции; 3) в целостности, т. е. в способности координировать все жизненные отправления и работу всех структурных подразделений организма таким образом, чтобы их интегральный результат был направлен на протяжение его индивидуального существования или на обеспечение нормального хода онтогенеза; 4) в способности к саморегуляции, т. е. к восстановлению целостности при том или другом ее нарушении. Одним словом, индивид есть некоторое жизненное единство всех особенностей строения и функции. Я не включаю в перечень свойств индивида способность к самовоспроизведению, во-первых, потому, что ею обладает не каждый индивид (например, неразмножающиеся касты общественных насекомых) или не в каждый период своей жизни, а во-вторых, и это главное, потому, что эта способность направлена на поддержание существования не особи, а вида.

Однако признаки индивидуальности могут быть свойственны не только единичной особи. Существуют индивиды, состоящие из многих особей, соединенных между собой и только сообща действующих как единое целое... Минимальный коллективный индивид составляют две особи одного вида. Его существование может быть временным и даже кратковременным. Таковы, например, конъюгирующая пара простейших или копулирующие самец и самка видов, не проявляющих совместной заботы о потомстве. Время существования такого коллективного индивида ограничено длительностью процесса конъюгации или спаривания. Самцы и самки моногамных видов, совместно выводящие потомство, находятся уже в более длительной надиндивидуальной связи, дополнительно усложняющейся еще и участием этого потомства. Еще более сложная надиндивидуальная единица √ стадо, состоящее из многочисленных взрослых размножающихся особей и молоди, происходящей от разных родителей. Пример чрезвычайно сложных, многоособных, часто полиморфных коллективных индивидов дают колонии общественных насекомых. И в них особенно ярко проявляются все перечисленные выше характеристики индивида, в первую очередь целостность и саморегуляция.

Наконец, явные признаки жизненного единства свойственны видам. К этим признакам относятся те их особенности, которые направлены на поддержание существования или развития не отдельных особей, но вида в целом. Таковы все особенности строения, физиологии и поведения организмов, связанные с размножением. Кроме того, особи вида объединены способами взаимной информации, т. е. подобием языка, понятного только им, но ничего не говорящего особям других видов. Воспроизводство себе подобных никоим образом не может считаться необходимым для существования каждой данной особи. Даже на оборот √ оно требует от нее большой и ничем не компенсируемой затраты энергии и зачастую даже влечет за собой ее гибель. Но без него немыслимо существование вида. Если отдельные органы особи координировано действуют в направлении поддержания ее жизни, то все поведение особей, составляющих вид, равно как и многие черты их организации, направлены на продолжение его существования как такового. Таким образом, мы можем с полным основанием считать, что виду также присуще жизненное единство, другими словами, что он представляет собой индивид самого высокого порядка, какой только могут образовать качественно однородные особи. Нельзя сказать, что вид есть индивид наивысшего порядка, так как существуют индивиды, состоящие из особей, относящихся к различным видам. Это случаи сосуществования симбионтов или многих хозяев и паразитов. Те и другие образуют более или менее целостную систему, обладающую признаками индивидуальности. Но это уже явления особого рода. Это √ химерные индивиды, компоненты которых не только не сходны между собой, но зачастую относятся к отдаленным друг от друга группам животных, растений или бактерий. Нормальная же иерархия индивидуальности укладывается в пределах от особи до вида. После сказанного можно достаточно полно охарактеризовать вид следующим образом. Вид есть основная категория таксономической иерархии организмов. Входящие в его состав особи образуют индивид наивысшего возможного для однородных особей порядка.

...Вид, конечно, не только таксономическая категория и индивид высшего порядка, но также и группа особей. Но первое из этих определений раскрывает природу вида, а второе не только ничего не раскрывает, но вносит путаницу в представление о нем.

...Из приведенного определения вида вытекает, что вид неделим. Он неделим и как элементарная таксономическая категория, и как целостный индивид, хотя и состоящий из многих особей. Это простое положение, как я имел возможность убедиться, воспринимается с большими трудностями. И даже в большинстве случаев просто отвергается. Как же можно говорить о неделимости вида, когда он часто состоит из нескольких подвидов, когда в нем различаются экологические расы (морфы), вариации и т. п.? Что же это как не подразделения вида?

...Биологи разных специальностей изучают различные проявления жизни. Изучают на конкретных ее представителях, т. е. на видах. Но каждый подходит к ним со своей точки зрения и в соответствии с ней классифицирует наблюдаемые явления. Вид занимает определенный ареал. Поэтому его можно рассматривать как некоторую географическую популяцию. В пределах ареала эта популяция может быть неоднородной. Тогда мы говорим о популяциях второго порядка: подвидах или географических расах, которые, в свою очередь, могут состоять из популяций третьего (наций), а возможно, и дальнейших порядков. Отдельные популяции вида могут различаться по разнообразным признакам: морфологическим, физиологическим, по признакам поведения и т. п. Эти признаки для биогеографа сами по себе безразличны. Они служат ему только индикаторами неоднородности популяции. Отдельные географические популяции, особенно же подвиды, обычно и принимаются за подразделения вида. Но в действительности речь идет здесь не о виде как таксономической категории и как жизненном единстве, а о виде как о популяции, и только последняя может так или иначе разделяться на части. Вид же остается неделимым.

Итак, основное понятие систематики, понятие вида, поддается определению и наполнено вполне конкретным содержанием. Возможно, что систематики, подобные Майру, восприняли бы это с одобрением. Хотя они и утверждают, что точно определить вид не удается, но не говорят, что эта задача неразрешима принципиально, и скорее мирятся с этим, чем видят в неопределимости вида один из своих тезисов. Признавая все же реальность вида, они даже приветствовали бы новый аргумент в пользу этого. Но тем более они настаивали бы на искусственности и произвольности всех категорий выше вида. В самом деле, если принадлежность особи к данному виду объективно манифестируется не только ее морфологическими признаками, но также и поведением, направленным на поддержание существования вида, то как демонстрируют виды свою принадлежность к тому или другому роду?

Конечно, жизненного единства род не образует. Оно кончается на ступени вида. Следовательно, поведение отдельных видов и не может быть направлено на сохранение целостности рода, а роды не могут ╚заботиться╩ о целостности семейства. Но при отсутствии жизненного единства все группы, относящиеся к категориям выше вида, обладают единством морфологическим, единством плана строения. Каждая такая группа имеет свой тип. Морфологическое единство группы обусловлено дивергентным характером мультимодации (не эволюции!) [+5]. При этом сколь далеко ни зашла бы дивергенция, возникшие в результате ее группы всегда подчиняются основному закону сходственных конгрегации, в силу которого любой член каждой данной конгрегации ближе к любому другому ее члену, чем ко всякому представителю любой другой конгрегации, хотя бы и очень к ней близкой. А конгрегации разного ранга находятся в иерархическом соподчинении между собой. И этого вполне довольно, чтобы очертить границы любой группы и определить ее таксономический уровень...

Общая современная тенденция развития биологии заключается в максимальном приближении ее методов к методам более точных естественных наук, в стремлении характеризовать все жизненные явления и процессы количественно. Эта тенденция коснулась и систематики. Вариационная статистика стала применяться, и иногда не без успеха, для различения близких форм, для характеристики внутривидовой изменчивости и т. п. В математических терминах стали пытаться описывать структуру отдельных систематических групп. Поскольку сходство между видами и группами может быть большим или меньшим, естественным представляется желание выразить степень их морфологической близости в более точных терминах, т. е. количественно. Недавно возникло даже целое новое направление так называемой ╚числовой таксономии╩. Были предложены методы количественного определения таксономической близости. В идеале они направлены на то, чтобы исключить из систематики всякий ╚произвол╩, все то, что принято называть ╚систематическим чутьем╩ и что в действительности является элементом наглядного познания...

Важен вопрос, можно ли вообще построить естественную систему только путем производства каких-то измерений на животных и растениях и последующей обработки полученных цифр по определенным формулам, другими словами, можно ли вполне механизировать работу систематиков?

Ответить на этот вопрос было бы просто, если бы кто-либо из ╚числовых таксономистов╩ сделал попытку исключительно с помощью своих методов построить естественную систему, хотя бы только животных, всю полностью, т. е. если бы он оказался в положении Линнея и был вынужден впервые расклассифицировать все разнообразие животного мира и установить в нем сходственные группы. Это было бы абсолютной проверкой практической пригодности его методики. Но за такую задачу никто из этих авторов не брался. Все их конкретные работы выполнены только на определенных группах, принятых в современной систематике, т. е. установленных без применения методов числовой таксономии. Чаще всего эти виды одного рода. Определение степени сходства между ними, если даже оно и окажется ошибочным, то все же не настолько, чтобы выглядеть явно нелепым. Трудно было бы оспаривать результат вычислений, согласно которому близость между обыкновенной лошадью и зеброй выразилась бы 10 единицами, а между лошадью и ослом 12. Но если бы ╚числовой таксономист╩ попытался разобраться в сходственных отношениях между представителями разных отрядов млекопитающих, то он вполне мог бы установить, что зебра ближе к тигру, чем к домашней лошади. К еще более парадоксальным результатам можно прийти при оценке сходства между представителями разных классов, а тем более типов. Следовательно, у сравниваемых организмов можно рассматривать признаки только одного таксономического ранга, т. е. при сравнении видов √ видовые, при сравнении родов √ родовые, а при сравнении типов √ только признаки, характеризующие типы. Но, во-первых, набор диагностических признаков высших категорий очень невелик, и он тем меньше, чем выше данная категория. А при небольшом количестве признаков нельзя пользоваться методами вариационной статистики. Во-вторых, для выбора признаков одинакового таксономического ранга необходимо уже иметь систему изучаемой группы, построенную традиционными методами. Но как может принять такую систему ╚числовой таксономист╩, если она, с его точки зрения, необъективна? Даже при установлении сходственных отношений между видами одного рода сравнивать между собой можно только виды, относящиеся к одному подроду, т. е. и здесь применению методов числовой таксономии должно предшествовать построение системы обычными способами. Но тогда задача нового метода сводится только к проверке ранее предложенных классификационных схем. Однако пригоден ли он хотя бы и для этой цели, не лишенной, конечно, значения?

Я уже говорил, что в пределах данного подразделения группы одного таксономического ранга лишь в виде исключения одновременно представляют собой и ступени филогенетического ряда (пример √ классы позвоночных). Обычно же они составляют конгрегацию, члены которой не располагаются в один ряд. В первом случае можно говорить о степени близости или сходства этих групп, во втором √ это не удается. По разным признакам члены конгрегации группируются различно...

...Можно без особого труда выразить в количественных показателях таксономическую ценность [+6] каждого из использованных признаков. После некоторых манипуляций с количественными оценками значения отдельных признаков, несомненно, окажется возможным дать и количественную оценку сходства между разными подразделениями данной группы. Но такая оценка не может быть иной, как только формальной. Не согласиться с ней будет нелегко. Но значения по существу она не будет иметь никакого. Нужно понять, что объективными нельзя считать одни только количественные оценки. Качественные характеристики ничуть не менее объективны. Но они √ продукт познания не формального, а непосредственного, наглядного. Без помощи числовой таксономии установлено, что лисица ближе к волку, чем к кошке. Если мой коллега ╚числовой таксономист╩ на основе своих расчислений покажет мне, насколько именно она ближе к волку, я не почувствую, что мое представление о системе хищных чем-либо обогатилось. Для меня вполне довольно знать, что разница между лисицей и кошкой выражается в принадлежности их к двум разным семействам отряда. Если этот мой приятель продемонстрирует в каких-либо единицах сходственные отношения между семействами хищников, я усомнюсь в обоснованности его цифр. Если же он установит, что лисица ближе к кошке, чем к волку, что вполне возможно при формальной оценке сходства между группами, √ для меня будет очевидно, что он не в здравом уме. Но ни ему, ни другим я не смогу доказать, что он сумасшедший. Потому что наглядные истины не поддаются доказательству с помощью теорем. Бывает достоверность доказуемая и достоверность очевидности. Отказ от последней во славу науки можно сравнить только с добровольной самокастрацией [+7].

Конечно, из сказанного не вытекает, что установление таксономических групп производится чисто интуитивно и что при этом не совершается никаких мыслительных операций. В основе всякого классифицирования лежит сравнение. Оценка сходства производится логическим путем. Но она не обязательно должна быть количественной. Количественные показатели могут иметь ценность. Например, число щетинок на разных частях тела членистоногих может служить хорошим диагностическим признаком. Но нисколько не худший признак форма щетинок (простая щетинка или перистая, прямая или изогнутая, серповидная, веретеновидная и т. п.), хотя ее и нельзя сколько-нибудь просто выразить в цифрах. И количественные, и качественные показатели нужно принимать такими, как они даны, не пытаясь извлечь из них больше, чем они могут дать. Можно, например, имея перед собой ряд щетинок от прямой до изогнутой под углом в 45╟, измерить степень их изогнутости и после этого утверждать, что щетинка, изогнутая под углом в 30╟, ближе к изогнутой под углом в 32╟, чем к имеющей изгиб в 35╟. Эта оценка будет правильной формально. Но можно заведомо сказать, что систематик, пользующийся в своей работе исключительно или преимущественно такими признаками и не умеющий находить более наглядных, никогда не построит систему группы так, чтобы она в будущем не подверглась коренной переделке.

Всякий, кто практически занимался систематикой какой-либо группы, знает, что первый этап этой работы заключается в поисках признаков, по которым различаются ее представители. При этом первоначально никакой оценки этих признаков не производится. Она возникает постепенно, с ходом работы. Анализ материала идет параллельно с синтезом. Различению форм сопутствуют почти одновременные попытки объединения их в сходственные группы. Чаще всего первые такие попытки оказываются неудачными. Это объясняется тем, что они совершаются на основе лишь немногих признаков, таксономическая ценность которых на первых ступенях работы еще не определена должным образом. Но постепенно количество изученных признаков увеличивается. Появляется все более правильное суждение о их ценности, которая на первых ступенях работы еще не определена должным образом. В результате долгого и внимательного ознакомления со многими представителями группы на помощь логическим соображениям приходит появляющийся в сознании (или в подсознании?) синтетический ее образ, возникает представление о типе группы. Тогда окончательно очерчиваются ее границы, устанавливаются ее подразделения и отношения соподчинения между ними. Систематик считает цель своей работы √ построение системы группы √ достигнутой. Конечно, у него еще имеются некоторые сомнения относительно деталей своего построения. Чаще всего эти сомнения оказываются справедливыми. Впоследствии, используя какие-нибудь вновь найденные признаки, автор вносит поправки и усовершенствует свою первоначальную схему. С другой стороны, построивши систему группы только по морфологическим признакам, он находит косвенные подтверждения ее естественности в признаках совсем другого порядка. Если выясняется, что намеченные сходственные группы характеризуются также и единством географического распространения, то это служит очень важным дополнительным подтверждением правильности их установления. И наоборот, если одна часть компонентов группы занимает ареал, очень отдаленный и никак не связанный ни в настоящем, ни в прошлом с ареалом какой-то другой части компонентов, то это почти верный признак того, что группа очерчена неправильно или, по крайней мере, что она неоднородна. Любая биологическая характеристика, например среда обитания, характер питания, особенности поведения, также может принести подтверждение естественности группы или возбудить сомнение в ней.

Конечно, описанный процесс работы над построением системы группы предполагает наличие у систематика уверенности, что он раскрывает реально существующие в природе соотношения, а не занимается каталогизацией форм с целью легко определять их и размещать в коллекционных ящиках. При понимании значения систематики как полноценной научной дисциплины как можно следовать рецептам Майра и стараться, чтобы устанавливаемые роды были не слишком крупными, но и не слишком мелкими, а подроды √ по возможности равными по количеству видов? Крупные роды существуют не потому, что специалисты не успели еще раздробить их на несколько меньших по объему. Также и группы одного подразделения очень различны по величине не по недосмотру систематиков. Численная неравномерность групп по неизвестным нам причинам существуют в природе. На основании знакомства с некоторыми группами насекомых я могу утверждать, что почти всякое крупное семейство распадается на несколько подсемейств, из которых в одно входит очень большое количество родов, в несколько других √ значительно меньшее, а некоторые представлены совсем немногими родами, порой даже всего одним. Та же закономерность наблюдается в пределах семейств и родов. При этом даже правилом можно считать, что монотипические или очень мелкие роды или подроды составляют большую часть подразделений данной группы. И почти всегда имеется один гигантский род или подрод, в который входит огромное большинство всех видов [+8]. Все устанавливаемые систематиками подразделения любого ранга соответствуют объективно существующим сходственным группировкам организмов. Поэтому все они реальны (при условии, конечно, что они правильно очерчены). Но если вид как таксономическая категория определяется вполне однозначно, то в определении более высоких категорий есть известная условность. Это, возможно, и дало повод считать их искусственными. Но условность и реальность не противоположны. Наличие сходственного скопления √ объективный факт, сущность которого не меняется от термина, каким он обозначается.

Следующая за видом ступень таксономической иерархии обычно обозначается как род. Дальнейшие общеизвестные ступени √ семейство, отряд, класс, тип. Но между родом и типом число промежуточных ступеней может быть и значительно большим, чем эти три. Семейства могут распадаться не непосредственно на роды, но сначала на подсемейства, а последние √ на трибы, которые в некоторых случаях могут состоять из нескольких подтриб. Также между семейством и отрядом могут быть промежуточные ступени: надсемейства, когорты и подотряды. Существуют еще надотряды, подклассы, подтипы. При этом иерархическая расчлененность разных групп может быть очень различной. Поэтому нельзя за каждой ступенью закрепить один общий для всех разделов системы порядковый номер. Нельзя определить род как вторую ступень иерархии (считая первой вид), семейство √ как третью и т. д. Если род распадается на подроды, то он уже не вторая ступень, а третья, а подроды могут еще разделяться на секции. Семейство, разделяющееся на подсемейства, надтрибы, трибы и подтрибы, будет не третьей ступенью, а шестой или седьмой (если входящие в него роды разделяются на подроды). Но при всем этом неизменным остается иерархический характер системы. Только ступени иерархии в разных группах могут носить различные обозначения, которые вследствие этого в некоторой степени условны. Поэтому одноименные категории в разных группах могут иметь очень различное значение. Например, классы простейших гораздо более различны между собой, чем классы моллюсков. Морфологические различия между отрядами ракообразных значительно больше, чем между отрядами насекомых.

Для определения ранга группы (вернее, для его обозначения) не может быть жестких правил. Тут большую роль играет чувство масштаба, и еще большую, пожалуй, знание системы не только данной группы, но и всей той, в состав которой она входит... Многие систематики считают подроды вообще лишней единицей и предлагают группировать виды только в роды. Некоторые авторы восстают и против других промежуточных единиц, каковы секции, подтрибы, надтрибы и т. п. Следовать такой точке зрения можно при одном из двух условий. Первое √ просто игнорировать существующие в природе сходственные отношения, т. е. никак не отмечать факт, что одни виды рода ближе между собой, чем с другими видами, и что они образуют конгрегацию, или что в трибе различаются конгрегации родовые и т. п. Но задача систематики как раз и заключается в том, чтобы возможно более полно описывать все ступени иерархии групп, не выдуманных нами, существующих независимо от нас. Если имеются группы, иерархическое расчленение которых хорошо укладывается в схему ╚вид, род, семейство, отряд, класс, тип╩, то для многих других, и при этом для большинства, эта схема недостаточна. Втискивать в нее любую группу во что бы то ни стало √ значит, производить насилие над природой.

Другой способ обойтись без промежуточных единиц заключается в том, чтобы строго закрепить порядковые номера за последовательными ступенями иерархии. Тогда всякое сходственное скопление видов следует называть родом, родов √ семейством и т. д. Но это приведет к тому, что та же классическая схема окажется недостаточной наверху и ее придется дополнять категориями более высокими, чем тип. Огромный род жужелиц Carabus разделяется на многочисленные подроды, в пределах которых вполне естественно выделяются секции. Эти секции, представляющие собой вторую снизу ступень иерархии, мы были бы принуждены считать родами, подроды же потребовалось бы возвести в ранг семейства. Но тогда род Carabus стал бы отрядом, триба Carabinii √ классом, подсемейство Carabinae √ типом, а для семейства Carabidae пришлось бы вводить еще более высокую категорию. Если обозначить ее как надтип, то что же тогда будет подотряд Adephaga, отряд Coleoptera, класс Insecta?

Существующая система жесткокрылых достаточно цельна и пропорциональна. Семейства жуков не только правильно очерчены, но они, кроме того, и более или менее равноценны. Независимо от количества входящих в них родов и от степени их иерархической расчлененности они взаимно вполне сопоставимы. В частности, семейство жужелиц в целом воспринимается как категория того же порядка, что и другие семейства жуков: плавунцы, божие коровки, чернотелки, долгоносики, листоеды и другие. Вводя его по формальному принципу в более высокую категорию, мы этим нарушили бы существующую пропорцию и обозначали бы группы одного таксономического значения разными наименованиями.

Повторяю, что строгий рецепт для обозначения ранга систематических групп дать невозможно. Но кроме формальных правил существуют еще и такие вещи, как простая очевидность и здравый смысл. Можно спорить, допустимо ли включать их в арсенал науки. Если признать, что наука оперирует только теми понятиями, которые могут быть ╚точно╩ определены, и рассматривает лишь явления, поддающиеся строгой количественной оценке, то биологию нельзя считать наукой. Во всяком случае, из нее придется исключить морфологию. Но законно ли так суживать область науки? Ведь цель ее при всех обстоятельствах √ познание природы. И для достижения ее нельзя пренебрегать никакими средствами. Нельзя отказываться от изучения тех или иных явлений по той причине, что они могут быть познаны только наглядно. Стремление же во что бы то ни стало проникнуть и в эти области с помощью методов формального познания приводит к явным нелепостям.

Примечание

[+1] Möbius K. Die Bilding, Geldung und Beziechung der Artbegriffe. Jena, 1886.

[+2] Б. С. Кузин имеет в виду высказывание Э. Майра о том, ╚что каждое определение вида может быть лишь приблизительным╩. (И. П.)

[+3] Кузин Б. С. О низших таксономических категориях//Вопросы общей зоологии и медицинской паразитологии. М., 1962.

[+4] Это представление о виде в последнее время активно разрабатывается американскими учеными. См.: Ghiselin М. Т.//Syst. Zoology. 1974. V. 23 (4). P. 536 √ 544; Hull D. L. // Philosophy of Science. 1978. V. 45 (3). P. 335 √ 360; Eldredge N. // Transvaal Museum Monogr. 1985. N 4. P. 17 √ 20. (И. П.)

[+5] О содержании этого термина см. предыдущую публикацию материалов Б. С. Кузина (Природа. 1992. ╧ 5. С. 84) (И. П.).

[+6] Выражение ╚таксономическая ценность╩ здесь употребляется не в точном смысле, т. е. не в смысле определения положения данного признака в иерархии (видовой, родовой, признак семейства и т. п.), но в смысле частоты его встречаемости в диагнозах подразделений изучаемой группы (например, по строению антенн различаются 4 подрода, а по копулятивному аппарату √ 7).

[+7] В этом месте, вопреки очевидной бестактности возражения покойному, я не могу удержаться от самого краткого комментария. Эйнштейн любил повторять, что наука √ это бегство от очевидного, в пример приводя объяснение движения светил на небосводе. А Линней для своего времени был именно ╚нумерическим таксономистом╩ (например, канон 167 ╚Философии ботаники╩: ╚Любая особенность признака должна быть вскрыта на основе числа...╩), за что поначалу и был гоним на континенте. (И. П.)

[+8] Меня всегда в этом поражала аналогия с художественным творчеством. У разных живописцев, например, имеются десятки каких-то однотемных эскизов, различающихся лишь небольшими деталями. Меньшим количеством набросков представлены несколько других сюжетов. И очень много бывает эскизов, не повторяемых более ни разу. Так же у каждого композитора или литератора преобладают произведения какого-то одного или немногих жанров, тогда как другие представлены менее обильно, а некоторые лишь единичными образцами.

[ << ] [ Начала Этногенеза ] [ Оглавление ] [ >> ]