Глава III

УСЛОВИЯ И ПРОБЛЕМЫ СОХРАНЕНИЯ ЭКОЛОГИЧЕСКОЙ УСТОЙЧИВОСТИ ДЕМОГРАФИЧЕСКИХ ПРОЦЕССОВ В СЕЛЬСКОЙ МЕСТНОСТИ

Мы подошли к центральной проблеме нашего исследования - территориальной концентрации сельскохозяйственного населения. Эколого-географическое изучение сельского хозяйства и сельского населения привело нас к положению о сигнальной адаптации сельскохозяйственного населения. В одном из последних подразделов предыдущей главы этот тезис расширен по форме до уровня концепции о процессе адаптации в сельской местности ради удобства изложения, чтобы был ясен ход нашей мысли. Однако предварительное изложение сути концепции не заменяет собой доказательства тезиса, которое мы начали с принципа преемственности и которое продолжим в этой главе.

III.1 ЭКОЛОГИЧЕСКАЯ СТРУКТУРА СЕЛЬСКОХОЗЯЙСТВЕННОГО НАСЕЛЕНИЯ

Рассмотрим положение о необратимости процесса сигнальной дезадаптации на примере Пинежья. Наличие крупных поселений на территории хозяйств Пинежского района совсем не означает, что здесь выше доля жителей, работающих в совхозах, скорее наоборот. Так, в районном центре - с. Карпогоры проживает всего 8% персонала прилегающего совхоза "Быстровский", хотя в селе сконцентрировано до 80% населения территории хозяйства. Та же картина в совхозе "Пинежский", где расположен бывший районный центр, ныне поселок городского типа Пинега. В совхозе же "Сояльский" нет ни одного поселения численностью выше 200 человек, тем не менее в сельском хозяйстве здесь занято 30,8 % населения - больше всего по району. Создается впечатление, что как раз так называемые "неперспективные" населенные пункты, расположенные, как правило, на периферии системы расселения хозяйств, и являются источником трудовых ресурсов сельского хозяйства района [+1]. Это положение, только в иной, эквивалентной, форме - "отчуждения" населения от сельскохозяйственного труда в результате урбанизации села, - было сформулировано рядом специалистов в последнее время. Например, в интересной работе Г.В. Иоффе "отчуждение" зафиксировано как тенденция к снижению плотности занятых в сельском хозяйстве в направлении райцентров, несмотря на общее увеличение плотности сельского населения в этом направлении на модельном полигоне из трех административных районов Ярославской области. В работе отмечается, кроме того, сложность "привязывания" к сельскому хозяйству пригородного сельского населения в связи с более высоким престижем других видов производственной деятельности [+2].

Г.П. Гвоздева уже на примере Новосибирской области отмечает ряд негативных последствий урбанизации сельских поселений. Так, на крупные, быстро развивающиеся, урбанизированные поселения, в которых наиболее благоприятные условия жизнедеятельности, приходится лишь 14% рабочего времени, расходуемого в общественном сельском хозяйстве, хотя в них и проживает 38 % сельского населения Новосибирской области. Около 1/2 продукции отрасли создается в относительно мелких, неурбанизированных селах, в которых проживает чуть более 1/4 населения, хотя сфера обслуживания в них и не развивается. Наряду с этим отмечается, что хозяйства после укрупнения сети расселения стали неуправляемыми. Социальный уровень растет, а доля труда, расходуемого на производство сельскохозяйственной продукции, в наиболее развитых поселениях резко сокращается [+3].

"Отчуждение" особенно активно происходит в пригородной зоне городов. Так, вокруг крупнейших городов сельское население более чем на 70% несельскохозяйственное [+4]. Исследователи правильно отмечают, что многоэтажные и многоквартирные дома на селе разрывают традиционную связь с землей и формируют не производителя, а потребителя сельхозпродукции [+5].

В условиях, когда доля несельскохозяйственного населения среди всего сельского населения непрерывно растет [+6], так что теряется привычный смысл понятия "сельский населенный пункт" [+7], проблема "отчуждения" приобретает все большую актуальность, ибо встает закономерный вопрос: насколько процесс "отчуждения" носит необратимый характер? Ответ на него предполагает: 1) выяснение механизма процесса; 2) количественную оценку явления необратимости.

Для этого обратимся к примеру Пинежья. Из анализа динамики сельского населения района за последние 17 лет (1965-1982 гг.) видно, что оно в целом снижалось медленно - 0,4% в год. Крупные поселения (Карпогоры, Пинега) быстро росли - 34% в год, а население почти всех центральных усадеб и центров отделений совхозов увеличивалось до 6% в год. Но одновременно в течение рассматриваемого периода "деревенское" население, под которым мы понимаем жителей периферийных деревень (без учета центров отделений и центральных усадеб), уменьшалось со средним темпом 2% в год, преимущественно в результате укрупнения опорных населенных пунктов и ликвидации "неперспективных" деревень. С той же скоростью (2% в год) сокращалось общее число занятых в сельском хозяйстве района. Рост населения в крупных поселениях происходил исключительно за счет внешней миграции (сселения и укрупнения), а не естественного прироста, поэтому объяснение снижения численности работников сельского хозяйства может быть только одно. Вынужденно переехав в районный центр, даже на центральную усадьбу совхоза или в центр его отделения, человек перестает работать в сельском хозяйстве. Особенно велики потери среди представителей традиционных крестьянских профессий - доярок, телятниц, растениеводов (3,5-4,5% в год).

Таким образом, обнаруживается тесная связь между "урбанизацией" села (укрупнением) и "отчуждением" (или декрестьянизацией), т.е. безвозвратным уходом населения из сельского хозяйства или по крайней мере крестьянской деквалификацией (сменой традиционных крестьянских профессий, требующих высокого уровня сигнальной адаптации, на несельскохозяйственные, общедоступные).

Механизм явления крестьянской деквалификации станет понятен, если мы обратим внимание на качественные изменения в хозяйстве сельского жителя при переезде из периферийной деревни на центральную усадьбу или в районный центр. Приведем пример другого района Поморья. В 1980 г., через четыре года после сселения 12 деревень, в 10 хозяйствах Верхне-Тоймского района Архангельской области закупки молока у населения снизились на 49% мяса - на 65%, а численность занятых в каждом из 10 хозяйств сократилась пропорционально потерям "деревенского" населения - на 3-9%. Причина понятна: исчезло составное звено кормящего ландшафта - личное подсобное хозяйство (ЛПХ). О масштабе данного процесса во всей Архангельской области можно судить по сокращению количества коров в личной собственности сельских тружеников. Оказывается, оно происходило теми же темпами, что и уменьшение численности кадров традиционных сельскохозяйственных профессий, - 4-5 % в год. Таким образом, естественно предположить, что именно потеря сельским жителем непосредственной связи с кормящим ландшафтом, осуществляемой через ЛПХ, приводит к необратимой сельскохозяйственной (крестьянской) деквалификации, когда вместе с переездом, пусть даже не в урбанизированное село, но в такое, где по тем или иным причинам невозможно вести ЛПХ, пропадает само желание трудиться в сельскохозяйственном производстве (а с ним, кстати, и желание вести сельский образ жизни, т.е. оставаться в сельской местности).

Понимание крестьянской деквалификации как многоступенчатого необратимого процесса сигнальной дезадаптации весьма конструктивно, ибо оформляет в единое концептуальное целое значительное число, казалось бы, малосвязанных явлений. Перечислим важнейшие из них, образующие эмпирическое содержание концепции сигнальной адаптации.

I. Прямая связь между урбанизацией села и деквалификацией (декрестьянизацией). Варианты:

1. Урбанизация:

а) многоэтажная застройка села;

б) сселение на центральные усадьбы (без сохранения или с сильным упрощением ЛПХ);

в) пропаганда привлекательности, престижности городского образа жизни (в том числе распорядка трудового дня);

г) трансформация сети сельского расселения от привязанной к пойменно-луговому ландшафту к связанной с транспортными магистралями (шоссе, железными дорогами).

2. Деквалификация (декрестьянизация) сельскохозяйственного населения:

а) сокращение численности кадров традиционных сельскохозяйственных профессий;

б) упрощение ЛПХ (переход от развитого подсобного хозяйства, с коровой, теленком, свиньей, курами и мелким рогатым скотом, к "суженному" - без крупного и мелкого рогатого скота и свиньи и т.п. вплоть до сворачивания огорода);

в) увеличение удельного веса кадров управленческого аппарата, работников сферы обслуживания, истопников, кладовщиков и лиц других несельскохозяйственных профессий;

г) снижение "выхода" выпускников сельских школ в сельское хозяйство;

д) сокращение индивидуального строительства на селе.

II. Прямая связь между деквалификацией (декрестьянизацией) и миграцией сельскохозяйственного населения. Варианты:

1. Интенсивная миграция из центральных усадеб в несельскохозяйственные поселения.

2. Миграция переселенцев в город, минуя центральные усадьбы.

3. Обратная связь между уровнем сложности ЛПХ и миграционной подвижностью.

4. Прямая связь между уровнем образования и миграционной подвижностью.

5. Слабая закрепляемость неместных кадров сельского хозяйства.

6. Решающее значение обеспеченности жильем при выборе направления миграции сельского населения.

III. Необратимость деквалификации (декрестьянизации) и миграции сельскохозяйственного населения. Варианты:

1. Нежелание обзаводиться ЛПХ на новом месте (центральной усадьбе).

2. Смена сельскохозяйственной профессии на несельскохозяйственную после увольнения из сельского хозяйства.

3. Преобладание среди прибывших в сельское хозяйство неместных кадров, не работавших до этого в сельском хозяйстве.

Все эти явления по отдельности отмечались исследователями, но до сих пор не было попытки увидеть за ними действие единого механизма, важность которого заставляет его сформулировать повторно: снижение уровня сигнальной адаптации, происходящее в результате разрыва связи сельского жителя с кормящим ландшафтом и, прежде всего с ЛПХ, неизбежно "выталкивает" его и его детей сначала из сельского хозяйства, а затем и из сельской местности. Чтобы не быть голословными, рассмотрим несколько характерных ситуаций, снабдив их индексами вариантов из приведенной выше классификации.

Так, на юге Новгородской области плотность сельского населения снижается особенно быстро на периферии, что сопровождается сокращением занятости в сельском хозяйстве и увеличением доли малоквалифицированных работников (I,а,б - II,4). При этом убыль сельского населения за счет миграции превышает его естественный прирост в два раза и происходит одновременно, что весьма существенно при нашем подходе, с перемещением центра тяжести системы расселения с речной сети на сеть транспортных магистралей (I,г - II,2) [+8].

Для жителей центральных усадеб хозяйств Нечерноземья (а также Алтайского края) характерны миграции на большие расстояния, чем для жителей отделенческих (II) [+9]. Эта связь понятна, ибо уровень сигнальной адаптации жителей центров отделений выше, чем центров хозяйств, где условия ведения ЛПХ для переселенцев хуже.

Впервые на связь миграционной подвижности и уровня сложности ЛПХ (II,3) обратил внимание в своем фундаментальном исследовании механизмов поведения сельского жителя В.И. Староверов [+10]. Вслед за ним ее стали отмечать и многие другие специалисты [+11]. Вместо трех "типов домохозяйства" В.И. Староверова В.Р. Беленький ввел четыре уровня ЛПХ и показал на примере Владимирской и Воронежской областей обратную зависимость между величиной ЛПХ и урбанизацией (I,а) [+12].

Незначительная закрепляемость неместных кадров сельского хозяйства (II,5) видна на примере выпускников ОПТУ Архангельской области. Через два года после распределения, по нашим данным, остаются работать в сельском хозяйстве только 2%, которые жили это время в своих родных домах.

Более высокая миграционная подвижность среди специалистов и лиц со средним образованием, нежели у работников неквалифицированного труда (II,4), фиксируется социологами по опросам [+13]. Многие исследователи связывают неэффективность сселения с тем, что сельские жители в большинстве случаев мигрируют мимо центральных усадеб прямо в города (II,2) [+14].

Что же касается блока III ("Необратимость явления дезадаптации"), то впервые, насколько нам известно, на нее указал В.Я. Харевский, отметивший, что "преждевременное ограничение в ведении личного подсобного хозяйства привело к ряду необратимых процессов в психологии сельского населения, ускорило его социальную мобильность". Он же писал о необратимости миграции сельского населения [+15]. На то, что большинство возвращенцев в деревню из города не реадаптируются в сельской местности, а предпринимают попытку миграции в другой город (III), обращал внимание В.И. Староверов [+16]. Он же заметил, что среди переселенцев, мигрирующих в сельскую местность, преобладают сельские жители других областей и районов (III,3) [+17], что покинувшие сельское хозяйство практически полностью перестают заниматься прежней деятельностью (III,2) [+18], а среди прибывших работать в сельское хозяйство лишь немногие работали в этой отрасли (III,3) [+19]. Потери от деквалификации могут быть оценены примерно в 75% от общего числа уволившихся, так как в целом по стране после увольнения из предприятий сельского хозяйства только 25% работников переходит трудиться в другие колхозы и совхозы [+20]. Механизаторы же меняют не только работу в отрасли, но и сельское место жительства.

В пользу нежелания заниматься ЛПХ после сселения говорит пример ликвидации хуторов в Латвии в 70-е гг. Несмотря на оживление в индивидуальном животноводстве в 80-е гг., переселение в многоэтажные дома дало о себе знать: молодые семьи и пожилые люди предпочитали скот на хуторах не держать [+21].

С точки зрения феномена сигнальной адаптации это нежелание заниматься ЛПХ следует, по нашему мнению, связывать с отсутствием или длительным непрактикованием соответствующих адаптивных навыков, которые превращают нежелание в объективную невозможность (разумеется, статистическую) возобновить сельскохозяйственный труд.

Обратимся теперь к количественным оценкам связи "урбанизации" и "деквалификации" в вариационном ряду областей (республик) Нечерноземья. По данным переписей 1970 и 1979 гг. можно проследить динамику сельскохозяйственного населения в населенных пунктах двух категорий: в центральных усадьбах (С) и в периферийных поселениях, не являющихся центрами хозяйств (E) (деревенское население); для сравнения можно взять население несельскохозяйственных периферийных поселений. Можно также определить степень связи динамических показателей этих двух групп сельскохозяйственного населения с изменением численности работников как сельского хозяйства в целом (dJ_t), так и женщин, занятых в сельскохозяйственном производстве в отдельности (dФ_t).

Преимущества сселения и урбанизации нечерноземного села в целом будут очевидны тогда, когда с ростом населения на центральных усадьбах (dJ_С>0) численность занятых в сельскохозяйственном производстве не падает (dJ>=0) или снижается, но не пропорционально степени "урбанизации". Оказывается все как раз наоборот.

Рост агроцентрализованного населения (населения центральных усадеб - dJ_С) происходит прямо пропорционально потерям деревенского населения (dJ_Е) (рис. 17). Коэффициент линейной корреляции r = 0,86 подсчитан для областей с отрицательным сальдо миграции сельского населения. Между динамикой "деревенского населения" (dI) и изменением численности занятых в сельском хозяйстве (dJ) заметна положительная корреляция (r = 0,80). Отчетливо коррелируют между собой скорости изменения численности работников сельского хозяйства и среднего размера периферийного сельскохозяйственного поселения (деревни): r = 0,79 (рис. 18).

Рис. 17. Зависимость потерь сельского населения от централизации, 1970-1979 гг.

Рис. 18. Зависимость скорости изменения численности сельскохозяйственных работников от среднего размера периферийного сельского поселения. 1970-1979 гг.

Такая же положительная корреляция обнаруживается между темпом сокращения числа "деревень" и численности деревенского населения, если учесть структуру демографической волны и выделить третью фазовую зону отдельно.

Итак, источником кадров сельского хозяйства в Нечерноземье служит пока периферийная деревня, или, как мы назвали его, "деревенское" население. Вынужденное или спонтанное сселение на центральные усадьбы не приводит к тем положительным сдвигам в трудообеспечении сельского хозяйства, которых ожидали от урбанизации, так как активизируется процесс сигнальной дезадаптации, приводящий к профессиональной переориентации сельского труженика.

Несмотря на то, что рост населения центральных усадеб происходит за счет "деревенского" населения (см. рис. 17), большая часть его, минуя сельские центры, устремляется за административные пределы области (республики). Этот вывод можно подтвердить количественно, оценив силу связи между скоростью изменения интенсивности миграции: dd _I =(d _I/I) (где d _I - сальдо миграции сельского населения, I - численность сельского населения) и динамическими характеристиками периферийной системы расселения.

Как видно из рис. 19, динамика сельской миграции отчетливо коррелирует с темпами сокращения числа периферийных сельскохозяйственных поселений (dE_J ) : r = 0,83.

Рис. 19. Зависимость интенсивности миграции сельского населения от скорости сокращения числа периферийных сельскохозяйственных поселений.

Подводя итог сказанному выше, подчеркнем следующие принципиальные обстоятельства.

Обеспечение сельского хозяйства Нечерноземья квалифицированными кадрами и кадрами важнейших сельскохозяйственных профессий (особенно женских) однозначно не требует укрупнения сельских поселений. Отсутствие прямой связи между людностью поселений и трудообеспеченностью хозяйств уже отмечалось на примере 184 хозяйств Вологодской области [+22]. Мы обобщаем этот результат на всю сельскую местность Нечерноземья. О преждевременности, неподготовленности сселения не раз говорилось в литературе [+23]. Отмечалась и неэффективность сселения. Однако даже не ставился вопрос о влиянии сселения и концентрации сельскохозяйственного населения на "выход" кадров сельского хозяйства. Тем не менее, оказывается, что генератором-тружеником сельского хозяйства является периферийная деревня. Сселение же приводит в действие механизм дезадаптации, порождающий целый ряд перечисленных выше необратимых сдвигов в образе жизни сельского жителя. Сельский труженик, даже оставаясь жителем села, перестает работать в сельском хозяйстве. А значит, и сельскохозяйственное население, так же как само сельское хозяйство и расселение, имеет экологическую структуру, т.е. экологические (обусловленные механизмом сигнальной наследственности и ландшафтом) пределы территориальной концентрации.

III.2. ЭКОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДЕЛЫ ЦЕНТРАЛИЗАЦИИ (АНТРОПОЭКОЛОГИЧЕСКОЕ НАПРЯЖЕНИЕ СЕЛЬСКИХ ПОПУЛЯЦИЙ)

Феномен сигнальной адаптации сельскохозяйственного населения объясняет необратимость (статистическую) разрыва с сельской местностью. Однако, как мы уже отметили выше, большая часть "деревенского" населения, сселяемого вынужденно или спонтанно, минуя центральные усадьбы колхозов и совхозов, переселяется прямо в города. Такое направление концентрации не соответствует, очевидно, потребностям сельскохозяйственного производства [+24].

Спрашивается: почему мигранты даже не делают попытки закрепления в сельской местности, в сельском хозяйстве? Неподготовленность опорных сельских населенных пунктов к приему переселенцев не может служить ответом на этот вопрос, так как адаптация в городе требует не меньших затрат "психобиологических" ресурсов. Понятно, что здесь мы встречаемся с нарушением каких-то психологических и физиологических механизмов жизнедеятельности, вызывающим неадекватную реакцию организма на изменение внешней среды. Ведь предполагалось, что сселение как форма концентрации населения улучшит условия труда и жизни сельскохозяйственного населения. Очевидно также, что механизм подобного "нарушения" не связан прямо с сигнальной наследственностью, т.е. не объясняется на уровне условнорефлекторной связи, а, вероятно, имеет отношение к способности организма вырабатывать адаптивные поведенческие навыки.

В литературе описаны две ситуации, позволяющие уловить природу этого "нарушения".

Одну из них приводит в своем глубоком исследовании В.И. Староверов [+25]. Он назвал ее влиянием на интенсивность миграции административного положения селений, так как обнаружил, что в бывших административно-хозяйственных центрах интенсивность миграции выше, чем в центрах хозяйств, сохранивших свое положение. Это различие он объясняет следующим образом: "В то же время играет роль и сознание достопримечательности или общественной значимости селения... По-видимому, повышенная интенсивность оттока из этих сел объясняется обостренной реакцией жителей на утрату селом центрального положения, переходом в разряд второстепенных поселений" [+26]. В качестве примера В.И. Староверов приводит историю с. Малое Учно Старорусского района Новгородской области. На базе этого села существовал самостоятельный колхоз "Атеист", который после укрупнения превратился в отдельную комплексную бригаду, и сразу начало резко сокращаться его население. В течение 10 лет селение настолько обезлюдело, что стало вначале рядовой деревней отделения, а к моменту обследования в 1963-1964 гг. "на месте некогда многолюдной деревни осталось всего два дома" [+27].

Другую ситуацию описывает В.Р. Беленький, подчеркивая "ощущение неполноценности жизни в неперспективных селах", особенно накануне сселения. "Не приходится сомневаться, что этот момент играет немаловажную роль в решении вопроса о рождении ребенка для тех семей, которые проживают в поселениях, не имеющих перспектив развития и в которых не только отсутствуют какие-либо детские дошкольные учреждения, но где и не предполагается их строительство. Жизнь в таком поселке превращается в ожидание предстоящего переселения, сроки которого для отдельно взятой семьи весьма неопределенны. Причем в это время условия жизни для семьи могут быть самые неблагоприятные, так как помимо ограничений и запретов на новое строительство и капитальный ремонт жилого и общественного фонда действует и другой фактор - какая семья пойдет на расходы на строительство... если неизвестно, сколь долго придется жить в этом доме и когда наступит момент переселения в перспективный поселок с ликвидацией этого строения, потерей садово-огородного участка и надворных построек" [+28].

Значение описанной ситуации нельзя преувеличить, ибо только в 1976-1980 гг. в Нечерноземье планировалось сселить 170 тыс. семей, а также в силу того, что связанные с переездом затраты ложатся в основном на самих переселенцев. Как следует из приведенной цитаты, весьма точно передающей состояние будущих мигрантов, - это типично стрессовая ситуация, причем, что особенно важно, влияющая даже на демографическое (репродуктивное) поведение сельских жителей. Аналогичное явление мы наблюдаем и в первом примере - "обостренная реакция жителей на утрату селом центрального положения". Результат внешнего социального давления один и тот же - необратимая миграция.

В географической науке явления подобного рода практически не изучались, а эффект "географического стресса" (перестройки организма при переездах между далеко отстоящими географическими зонами) [+29], хотя, казалось бы, и попадает в сферу влияния географии, изучается только антропологией и отчасти медицинской географией. Тем не менее, описанный эффект "ощущения неполноценности" по природе весьма близок "географическому стрессу", точно так же связан с феноменом адаптации, наблюдается на уровне популяции, и поэтому представляется закономерным рассмотреть его в эколого-географическом исследовании.

Если в географии еще не существует подхода к изучению подобного рода эффектов, то в антропоэкологии уже имеется твердая методологическая основа для их анализа и разработан действенный понятийный аппарат. Центральным понятием, охватывающим спектр неадекватных состояний здоровья человека (и человеческих популяций) в условиях "давления" внешних факторов, служит здесь понятие антропоэкологического утомления, и напряжения, которые изучаются на трех уровнях: биологическом, организменном, популяционном [+30]. В эколого-географическом исследовании естественно обратить внимание на популяционный уровень, так как интересующий нас эффект имеет отчетливо выраженный популяционный характер: миграция сельскохозяйственного населения представляет необратимый, самоускоряющийся статистический процесс.

В результате внешнего "давления" напряжение и утомление каждого члена популяции интегрируются в "новый феномен - напряжение и утомление популяции в целом. Взаимозависимости членов популяции в этих процессах сложны, противоречивы и исследованы крайне недостаточно, - пишет акад. В.П. Казначеев, - например, формирование неадекватной для данной популяции инфраструктуры приводит к увеличению нагрузки на всю популяцию ТПК в целом, существенно влияет на личностные и семейные отношения, организацию труда, на процессы воспроизводства, вызывает рост патологий. Традиционный социально-гигиенический и демографический анализ не вскрывает всех этих сложных закономерностей в жизнедеятельности популяции как единого целого. Утомление популяции есть процесс саморазвивающийся, подобно сложному механизму, перегрузка или выход из строя отдельных узлов которого снижают надежность в целом. Утомление популяции - это снижение социально-психобиологических резервов, вызванное цепной реакцией в ее внутренней структуре. Процесс утомления может возникнуть в любом звене популяции вследствие некомпенсированного напряжения; начавшись, он может приобретать определенные черты эпидемиологического процесса.

Утомление популяции и его последствия могут компенсироваться и восстанавливаться на уровне одного поколения или угасать в течение ряда поколений" [+31].

В отличие от детерминированного изнутри процесса утомления, антропоэкологическое напряжение популяции возникает вследствие циклических природных процессов или вынужденных социально-технологических изменений. "Это крупные непредвиденные потрясения, такие, как землетрясения, неурожай, большие аварийные ситуации на производстве, эпидемии вирусных заболеваний, значительный выброс отходов производства, аварийные перебои в организации и функционировании СЖО (системы жизнеобеспечения. - К. И.) и т.п. Популяция оказывается в состоянии некоего особого стресса (если использовать условную аналогию с напряжением индивидуума). В такой ситуации напряжение популяции резко возрастает и внутренние механизмы взаимодействия популяционных структур будут определять исходы ее напряжений и психофизиологических последствий. Подобные ситуации острых и подострых напряжений имеют тяжелые ближайшие и отдаленные последствия, которые могут обнаруживаться через много лет в данной и других географических зонах, в состоянии здоровья данного и последующего поколений" [+32].

"Можно выделить следующие типы антропоэкологического напряжения:

1. Социально-психологическое напряжение.

2. Миграционное напряжение.

3. Производственное напряжение (специфика труда).

4. Социально-бытовое напряжение (включая гипокинезию, неправильное питание и т.д.).

5. Климато-географическое напряжение.

6. Генетическое и репродуктивное напряжение.

7. Особые формы напряжений.

Совокупность всех перечисленных форм в их взаимодействии на фоне биосоциальных циклических явлений и определяет процесс напряжения популяции" [+33].

Мы так подробно остановились на понятиях антропоэкологического утомления и напряжения из-за непривычности их для географов. Однако только в рамках этих понятий возможно конструктивное, научное осмысление эффекта "ощущения неполноценности" и снижения уровня сигнальной адаптации, которые в сумме и руководят миграцией сельскохозяйственного населения.

Действительно, снижение уровня сигнальной адаптации к сельской местности, фиксируемое как нежелание вести сельский образ жизни, поддерживать развитое ЛПХ или как отсутствие специализированных и общих адаптивных навыков у сельскохозяйственного населения, следует понимать как детерминированный процесс антропоэкологического утомления. "Ощущение же неполноценности", возникающее у жителей "неперспективных" поселений или потерявших административно-хозяйственный статус центров, очевидно, одна из форм антропоэкологического напряжения сельских популяций.

Попытаемся количественно оценить интересующий нас эффект, а тем самым его социально- и экономико-географическую значимость.

Как следует из первого примера, с. Малое Учно потеряло "демографическую" устойчивость сразу посыле укрупнения хозяйства. Произошло это в 50-е гг. - период интенсивного укрупнения колхозов по всей стране. Так, если в 1950 г. в РСФСР насчитывалась 67 921 сельхозартелей, то в 1960 г. - только 20 814 [+34].

Мерой внешнего "давления" ("входом") может служить изменение числа колхозов за год - dD_t (рис. 20, линия a), т.е. примерно столько хозяйств, сколько из автономных предприятий превратились после укрупнения в том или ином году в подчиненные - отделения или рядовые деревни отделения. Мерой антропоэкологического напряжения ("выходом") может служить отношение h = J_D / g_D где J_D - среднегодовая численность колхозников, принимавших участие в работах колхозов (сельхозартелей); g_D - число колхозных дворов в сельхозартелях, т.е. "трудовой потенциал" одного двора.

Рис. 20. Изменение числа колхозов за год (а) и трудового потенциала колхозного двора (б) по России.

Как видно из рис. 21, величина "выхода" по РСФСР в целом начиная с 1958 г. постепенно снижается от 1,36 до 1,10 в 1980 г. Но кривая имеет характерные особенности.

Рис. 21. Изменение трудового потенциала колхозного двора в России.

Локальные максимумы приходятся на 1958, 1968, 1974 и 1976 гг., после которых "выход" резко падает. Изменение среднего по РСФСР трудового потенциала колхозного двора в единицу времени, т.е. скорость изменения "выхода" (h _J), представлено линией б на рис. 20.

Как показывает сопоставление линий а и б на рис. 20, перепады на "выходе" почти синхронны с перепадами на "входе", которые идут с небольшим, примерно годовым, запаздыванием. Таким образом, можно с полным основанием утверждать, что причиной резких сокращений трудового потенциала колхозного двора за анализируемый период (1952-1980 гг.) явились резкие изменения в количестве самостоятельных сельхозартелей, т.е. интенсивное скачкообразное увеличение количества подчиненных хозяйств, а тем самым и поселений, неожиданно утративших административно-хозяйственные функции, пусть даже незначительные в своей местности.

Наиболее мощным воздействием оказалось укрупнение колхозов в 1956-1960 гг. Одновременно происходило укрупнение сельских районов и сельских советов, которое затронуло и Нечерноземье, тем самым также усилив антропоэкологическое напряжение сельских популяций. Другой пик воздействия приходится на 1964-1968 гг. (см. рис. 20) и связан с так называемой "совхозизацией" сельского хозяйства, когда значительная часть неукрупненных и укрупненных ранее сельхозартелей стала отделениями крупных совхозов. Антропоэкологическое напряжение сельских популяций, вызванное этой трансформацией организационно-производственной структуры хозяйств и классовой структуры сельскохозяйственного населения, нашло разрядку в миграционном движении и профессиональной переориентации. Именно с этого времени высокими темпами стали исчезать кадры традиционно сельскохозяйственных профессий, особенно женских.

Вот почему для количественной оценки антропоэкологического напряжения можно выбрать, например, относительное изменение численности женщин, занятых в сельскохозяйственном производстве.

Рис. 22. Зависимость изменения численности женского персонала и числа колхозов, объединенных в один совхоз (Пинежский район Архангельской области).

Если мы обратимся к хозяйствам Пинежского района, то обнаружим интересную количественную связь между изменением численности женского персонала (dФ/Ф₀) за период 1969-1980 гг. и количеством объединенных в одном совхозе колхозов. Как видно из рис. 22, зависимость dФ/Ф₀ от D_Б весьма близка к линейной и может быть описана соответствующим линейным уравнением:

dФ/Ф₀ = 0,3 - 0,21 D_Б

Таким образом, "потери" в женском персонале в результате резкого изменения организационно-производственной структуры хозяйств оказываются прямо пропорциональными числу объединенных сельхозартелей, или, что эквивалентно, числу хозяйств, потерявших вследствие реформы свою автономность.

В масштабах всего Нечерноземья эффект антропоэкологического напряжения оценить несколько сложнее, так как неизвестен в каждой области (республике) параметр D_Б - среднее число объединенных хозяйств на один совхоз. Однако его можно довольно точно оценить отношением dD_t /dБ_t где dD_Б - уменьшение числа колхозов по области (республике), a dБ_t - соответственно увеличение числа совхозов. Это, с одной стороны. С другой, не существует достаточно объективного показателя для оценки "выхода", ибо данных по женскому персоналу за интересующий нас период (1969-1980 гг.) даже в пообластном разрезе обнаружить не удалось. Но эту трудность можно обойти, предложив в качестве "выхода" (h _J) следующее отношение: dJ_t /dg_t = h _J , где dJ_t - изменение численности работников, занятых в сельскохозяйственном производстве, a dg_t - изменение количества колхозных дворов, за то же время ставших усадьбами работников соответствующих совхозов. По смыслу эта величина близка к аналогичной величине "выхода", использованной нами выше для оценки трудового потенциала колхозного двора по РСФСР в среднем.

Корреляционное поле зависимости h _G от отношения dD_t /dБ_t т.е. как бы меры полезного действия реформы от степени укрупнения хозяйств, представлено на рис. 23.

Рис. 23. Зависимость антропоэкологического напряжения от динамики объединения колхозов в совхозы.

Общая тенденция снижения "выхода" от степени укрупнения очевидна (r = -0,70).

Итак, антропоэкологическое напряжение, возникающее в сельских популяциях в результате укрупнения хозяйств, оказывается не просто малозаметным фактором миграции населения, а реальной активной причиной - силой, отвечающей за динамическое равновесие всего антропобиогеоценоза сельской местности.

Интуитивно вводя понятие устойчивости сельских популяций как выполнение ряда условий, необходимых для сдерживания самоускоряющихся необратимых процессов разрушения жизненно важных структур этих популяций, можно сказать, что снятие антропоэкологического напряжения ("ощущения неполноценности") - одно из важнейших условий устойчивости антропоэкологической системы.

Сам факт возникновения такого напряжения свидетельствует о том, что сельские популяции, представляющие собой сельскохозяйственное население бывшего колхоза, т.е., как правило, население одного куста (гнезда) деревень или даже одного села, обладают, каждая в отдельности, неким незамеченным системным единством, целостностью, противопоставляющей себя всем целостностям того же типа, и в силу этого противопоставления являются автономными единицами в указанной незамеченной системе отсчета.

Такое объяснение делает попятной причину возникновения напряжения при попытке совместить или подчинить одну другой независимые, в некотором упущенном из внимания смысле, сельские популяции. Какая же это системная связь? Она нам уже известна. Это конвиксия [+35] или сельская общность [+36] - низший уровень этнической иерархии, на котором противопоставление "своих" "чужим" ("наших" - "зареченским") в ощущении имеет системообразующее значение.

С точки зрения концепции "этнос - ландшафт" такое противопоставление должно иметь ландшафтное обоснование. Дробность, дисперсность кормящего ландшафта в Нечерноземье, представляющего собой непересекающиеся экологические ниши, и является, по нашему мнению, причиной столь богатого разнообразия конвиксий, сельских общностей. Автономность экологических ниш порождает автономность хозяйственную, а вслед за ней и автономность на поведенческом, сигнальном уровне, фиксируемую всеми членами конвиксий как ощущение полноценности, достопримечательности, особенности, непохожести своего сельского мира на все прочие сельские миры.

Какой бы мифической не представлялась эта автономность в экономической "системе отсчета", она оказалась непреодолимым порогом при укрупнении хозяйств и сселении "неперспективных" деревень. Это понятно, так как невидимый барьер существует благодаря наглядному географическому, на что специально обращали внимание географы при обсуждении закономерностей и перспектив преобразования сельских поселений Нечерноземной зоны: "Весьма значительные территории Нечерноземной зоны - 1127 тыс. км² с общей численностью населения 2,6 млн. чел. - заселены редкой сетью поселений с кратчайшими расстояниями между ними 8-47 км. Межселенные связи здесь крайне незначительны. Каждое поселение имеет более автономные производственные функции в хозяйствах. Задачи укрупнения и сселения здесь уступают проблеме формирования межселенных связей и развития новых форм обслуживания" [+37].

Но даже в зоне со средним расстоянием между поселениями меньше радиуса пешеходной доступности в 30 мин, или 2 км, автономность сельских популяций не снимается. Просто вырастает средний размер конвиксий - крупного поселения или гнезда поселений.

Таким образом, сельскохозяйственное население зоны обладает антропоэкологической структурой или рядом ограничений на централизацию (укрупнение, сселение), вызванных появлением антропоэкологического напряжения при нарушении автономности на уровне конвиксий, сельской общности, которая в свою очередь оказывается связанной с дисперсностью кормящего ландшафта Нечерноземья.

Примечание

[+1] Иванов К.П. Эколого-географический подход к изучению сельского населения и сельских хозяйств // Вестн. Ленингр. ун-та. 1985, N 7.

Иванов К.П. Эколого-географическое исследование сельской местности Нечерноземной зоны РСФСР// География и хозяйство. Л. 1987.

[+2] Иоффе Г.В. Моделирование причинных связей в социально-географическом исследовании проблем села // Изв. АН СССР. Серия географ. 1982, N 1

[+3] Гвоздева Г.П. Влияние урбанизации деревни на использование времени сельским населением // Современное развитие сибирского села: опыт социологического изучения. Новосибирск, 1983.

[+4] Горденок Н.М. Принципы регулирования сельского расселения в зонах влияния крупных городов // Теоретические проблемы географии: система географических концепций: Тез. докл. 4-й Всесоюз. конфер. (Черновцы, май 1983 г.). Л., 1983.

[+5] Типилина В.С. Некоторые социально-экономические аспекты развития жилищного строительства на селе // Изв. СО АН СССР. Серия экон. и прикл. социологии. 1984, N1/1.

[+6] Ковалев С.А., Ковальская Н.Я. География населения СССР. М., 1980.

[+7] Основным признаком сельского поселения до сих пор считается преимущественно занятость населения в сельскохозяйственном производстве (см.: БСЭ, т. 8, с. 110).

[+8] Ширгазин О. P. Влияние миграции населения на пространственную структуру сельского расселения // Изв. АН СССР. Серия географ. 1983, N 2.

[+9] Бобкова М.В., Горностаева Г.А. Влияние социально-демографических факторов на миграционную подвижность сельского населения // Прикладные социально-географические исследования: Тез. докл. республик. семинара-совещ. (Тарту, 26 января 1984 г.). Тарту, 1984.

[+10] Староверов В.И. Социально-демографические проблемы деревни. М., 1975.

[+11] Спектор М.Д. Вопросы сельского расселения. М., 1977.,
Хриенко П.А. Экономические и социальные функции личного подсобного хозяйства // Науч. докл. высшей школы научного коммунизма. 1983, N 4.

[+12] Беленький В.Р. Проблема агроиндустриальных поселений. М., 1979., с, 71-72

[+13] Васенина З.А. Вопросы миграции сельского населения и развития Нечерноземной зоны РСФСР // Социальное и культурное развитие современного села Верхневолжского региона Нечерноземной зоны РСФСР. Ярославль, 1981.

[+14] Стронгина М.Л. Развитие сельской поселенческой сети // Вопросы экономики. 1983, N 1.

[+15] Харевский В.Я. Некоторые аспекты регулирования миграции населения в Нечерноземной зоне РСФСР // Проблемы развития социального облика Нечерноземной зоны РСФСР. Саранск, 1979., с, 80-81

[+16] Староверов В.И. Социально-демографические проблемы деревни.

[+17] Там же, с. 164

[+18] Необратимо происходит деквалификация также среди культработников на селе, работников торговли и снабжения (Там же, с. 173)

[+19] Там же, с. 172

[+20] Бузилов Ю.Т. и др. Основные направления улучшения использования трудовых ресурсов в сельском хозяйстве // Социально-экономические проблемы труда в сельском хозяйстве. М., 1981.

[+21] Каспаровица М. Проблемы личного подсобного хозяйства в Латвийской ССР // Прикладные социально-географические исследования. Тарту, 1984.

[+22] Скаршевская Е.А. О связи экономических показателей колхозов и совхозов Вологодской области с особенностями расселения и населения. Деп. ВИНИТИ, N 2773-82. М., 1982.

[+23] Беленький В.Р. Проблема агроиндустриальных поселений. М., 1979.,
Беленький В.Р., Хорев Б.С. Проблемы и перспективы развития сети сельских населенных мест Нечерноземной зоны РСФСР в единой системе расселения страны // Географические основы формирования систем расселения. Л., 1981.,
Хорев B.C., Чапек В.Н. Проблемы изучения миграции населения. М., 1978.

[+24] Беленький В.Р. Проблеммы сельского расселения Нечерноземной зоны РСФСР // Проблемы концентрации общественного производства в развитии производительных сил Нечерноземной зоны РСФСР: Тез. докл. Всерос. конфер. Саранск, 1977.

[+25] Староверов В.И. Социально-демографические проблемы деревни.

[+26] Там же, с. 152

[+27] Там же

[+28] Беленький В.Р. Основы совершенствования сельского расселения Нечерноземной зоны РСФСР // Народонаселение. Нечерноземье: демографические процессы. Вып. 17. М., 1977., с. 28

[+29] Казначеев В.П. Очерки теории и практики экологии человека. М., 1983.

[+30] Там же, с. 141

[+31] Там же, с. 143

[+32] Там же, с. 145

[+33] Там же

[+34] Народное хозяйство РСФСР: Стат. ежегодник . М., 1975-1980., 1957 г., 1961 г.

[+35] Гумилев Л.Н. О сущности этнической целостности (Ландшафт и этнос. XII) // Вестн. Ленингр. ун-та. 1971, N 24

[+36] Староверов В.И. Социально-демографические проблемы деревни.

[+37] Лола А.М., Савина Т.М. Закономерности и перспективы преобразования сельских поселений Нечерноземной зоны РСФСР // Изв. АН СССР. Серия географ. 1978, N 16., с. 81

[ << ] [ Начала Этногенеза ] [ Оглавление ] [ >> ]