Каспийский свод сведений о Восточной Европе

Б.Н. Заходер

Часть 1. Поволжье и Хорасан

Ученые и комментаторы

Первоначальная литературная обработка Свода восходит, очевидно, к малопамятным временам, когда пехлеви был живым литературным языком. А.Д.Фрейману удалось весьма убедительно показать наличие в этой старой литературной традиции названия Черного моря, нередко неизвестного и более поздним географическим сочинениям Средней Азии и Ирана. Правда, название Черного моря в пехлевийской литературе, как предполагает А.А.Фрейман, было тоже не местного, а греческого происхождения. Непосредственное влияние иранской традиции мы явственно различаем в самой ранней географии халифата. Так, знаменитый Хорезми, географическим сочинением которого "в первой половине IX века было положено начало арабской географической науке", впервые применил терминологию, взятую из письменности на персидском языке. Такие названия, как Бурджан, Джабал Баб ал-хазар ва аллан, Земля славян, заменили существовавшие до этого времени греческие термины и были усвоены всей географической наукой на арабском и персидском языках. Объясняя это явление, исследователи единодушно приходят к заключению, что Хорезми был тесно связан с восточными географическими традициями, которые оказали на него не меньшее влияние, чем греческие. В связи с этой чертой Хорезми как географа было бы весьма соблазнительно видеть в упомянутом у Мукаддаси в качестве посланца к хазарам Мухаммаде ибн Муссе ал-Мануджжиме того же Хорезми. Внешним образом такое предположение согласуется со временем экспедиции: годы правления халифа ал-Васика (227-232/842-847) совпадают с периодом, когда, по мнению В.В.Бартольда, было написано Хорезми его географическое сочинение (между 221/836 и 232/847 г.). Посылка к хазарскому царю, тархану, как именует Мукаддаси кагана, в качестве посланца человека, подобного Хорезми, вполне объяснима. Но предположения эти в настоящее время не пользуются признанием, хотя все же отдельные ученые продолжают видеть Хорезми в упомянутом Мухаммаде ибн Мусе ал-Мунаджжиме.

В правление того же халифа ал-Васика ездил через Кавказ к хазарам и далее на восток некий Саллам ат-Тарджуман, само прозвище которого - "Переводчик" - явственно говорит о его специальности. По словам Ибн Хордадбеха, Саллам владел тридцатью языками. Свои впечатления от поездки Саллам описал в документе, предназначенном для халифа, а также сообщал в устной форме. Одним из слушателей и читателей Саддама был Ибн Хордадбех, оставивший самый ранний и подробный рассказ "о путешествии к стене Гога и Магога". В этом рассказе мы находим, как и у Хорезми, терминологию, устойчиво державшуюся в течение длительного времени в восточной географии. Эту же терминологию мы встречаем в сочинении, составленном при том же халифе ал-Васике Муслимом ибн Абу Муслимом ал-Джарми (или ал-Хурра-ми), выкупленным в 845 г. из византийского плена. Масуди, приведший описание этого сочинения, сообщает, что оно содержало рассказы о бурджанах, аварах, булгарах, славянах, хазарах и других соседних с Румом народах. В этих условиях вполне закономерно было появление более или менее значительных сообщений о Восточной Европе и в позднейших географических сочинениях. К таковым относится сочинение Ибн Хордадбеха "Книга путей и стран", составленное, по мнению де Гуе, в первой редакции в 232/ 846-47 г. и во второй редакции в 272/885-86 г. Маркварт, оспаривая это мнение де Гуе, считает, что существовала только одна редакция, относящаяся к поздней дате. Как и Хорезми, автор "Книги путей и стран" был связан с иранским и прикаспийским миром - его отец управлял от имени халифа Табаристаном; само прозвище Хордадбех легко объясняется из среднеперсидского языка. Очевидно, как и отец, Ибн Хордадбех поддерживал близкие связи с владетельными старинными семействами Хорасана, благодаря чему и занимал высокое должностное положение в Халифате. Все это всемерно сказалось на интересующих нас характеристических чертах сочинения Ибн Хордадбеха: в "Книге путей и стран" можно рассчитать свыше десятка мест, где речь идет о событиях и терминах, относящихся к восточноевропейским народам. Правда, все эти сообщения не представляют единого или систематического целого; известия о Восточной Европе разбросаны в сочинении в разных местах, мало связаны друг с другом. Но само наличие их ясно свидетельствует об интересе составителя. Весьма характерна и другая черта: как показывает рассмотрение содержания и терминологии отрывков, касающихся Восточной Европы, большая часть этих сообщений почерпнута из западных источников. Нередко Ибн Хордадбех откровенно следует греческой географической традиции. Так, для обозначения места жительства тюрок и хазар (со включением сюда же Армении и Хорасана) автор "Книги путей и стран" употребляет греческое название Скифия, хотя уже Хорезми трактовал то же греческое понятие как обозначение земли тюрок или даже тюрок-тогуз-огузов. И все же рядом с этими западными и греческими заимствованиями существует несомненная старинная иранская литературная традиция, особенно ясная в тех местах, где упоминается Хосров Ануширван, излюбленная фигура дидактической литературы, вокруг которой сосредоточивался привычно традиционный старинный материал. Отсюда, между прочим, интерес к сочинению Ибн Хордадбеха со стороны даже таких поздних дидактических антологий, как "Сийисат-наме" Низам ал-Мулка. Из разнообразных сообщений Ибн Хордадбеха наше внимание особенно привлекают, кроме упоминавшегося выше описания путешествий Саллама ат-Тарджумана, описание знаменитого маршрута купцов-русов по Дону и Волге через Каспийское море, вызвавшее значительную литературу и переведенное на русский и другие европейские языки. Но и менее обширные сообщения Ибн Хордадбеха, так же как и отдельные термины, чрезвычайно интересны. Таковы упоминание среди "титулов царей земли" титула царя славян кназ (князь), приведенная выше титулатура хазарского кагана, сообщения о титулах тюркских владетелей, описание пути из Горгана в Хамлидж - город хазар на реке, впадающей в Каспийское море и текущей из страны славян, и т.д. Это последнее описание содержит стихи с названием еще двух хазарских городов - Семендера и Баланджара, а также другие географические термины, как-то: аллан, филан, сарир.

Восточноевропейские интересы Ибн Хордадбеха не одиноки в арабоязычной географии второй половины IX столетия. Труд Ибн ал-Факиха также содержит отрывок о купцах, по торговым надобностям направляющихся на Восток через Каспийское море. В отличие от Ибн Хордадбеха, отрывок с купеческим маршрутом у Ибн ал-Факиха значительно укорочен, и сами купцы поименованы не русами, а славянами. Убитый в 889 г. в Багдаде Ахмад ас-Серахси, происходивший, как это видно из его нисбы, из северного Хора-сана, составил несколько сочинений, не дошедших до нас, из которых одно именовалось также "Книгой путей". Этим сочинением пользовался Мас'уди при составлении своей "Китаб ат-танбих ва-л-ишраф", именуя все сочинение ас-Серахси более полно, чем то сделано в "Фихристе": "Книга относительно путей и стран, морей и рек, известия о городах и тому подобное".

Вряд ли можно сомневаться, что сочинение ас-Серахси также содержало интересующие нас темы.

Приближаясь к Х веку, мы явственно ощущаем, как все эти разрозненные восточноевропейские сообщения начинают объединяться в одно систематизированное целое, которое мы условно называем Сводом.

Кажется, А.Мец был первым из европейских ориенталистов, кто назвал Х столетие "ренессансом". Понятие это, имеющее, по словам И.Ю.Крачковского, "сбивчивый" характер, тем не менее отражает то особенное отношение, которое не может не зародиться у всякого, изучающего Ближний и Средний Восток этого времени. То же чувство возникает и у тех, кто изучает историю Средней Азии (Мавераннахра) и Хорасана: именно здесь, на крайнем востоке Халифата, со второй половины IX столетия начинают действовать особенно энергично силы, которые стимулируют возрождение государственной независимости народов, покоренных ранее Халифатом. В своем исследовании "Хорасан и образование государства сельджуков" пишущий эти строки имел возможность высказать свои соображения о главнейших явлениях этого весьма существенного для истории Востока процесса, о роли, которую играл в этом процессе городской патрициат, объединивший в своих руках функции землевладельца с функциями организатора ремесленного производства и купца, преимущественно заморского купца-базаргана.

К сожалению, как и во многих других вопросах восточной экономической истории в раннее Средневековье, мы не только не располагаем документами, но даже и нарративные источники все еще мало обработаны, ждут своего исследователя и могут быть привлечены к исследованию только случайно, по мере личного опыта. Но и то, что находится, так сказать, под рукой, явственно говорит о необходимости разработки вопроса о деятельности среднеазиатско-хорасанского купечества вообще и в странах Восточной Европы в частности.

В начале VIII века, когда арабы захватили Бухару, базарганы - купцы, ведшие крупную заморскую торговлю, хотя и считались "благородными", но не входили в состав привилегированного дихканства, их называли чужими. Следы подобного несколько пренебрежительного отношения к торговле сохранились в таком дихканском памятнике, как "Кабус-наме". В главе, посвященной торговле, автор "Кабус-наме" говорит: "Я хочу сказать, что кто по алчности с востока едет на запад, по горам и морям, и подвергает опасности жизнь и тело и имущество, не страшится разбойников и бродяг и пожирающих людей хищников и небезопасных путей, людям [Запада) доставляет блага Востока, а людям Востока доставляет блага Запада, тот, конечно, содействует процветанию мира, а это не кто иной, как купец. Но такие опасные дела совершает тот, у кого закрыты глаза разума". Как и все дидактические произведения, "Кабус-наме" связано архаикой и традицией. Для большинства дихкан того времени, когда составлялось "Кабус-наме", вопрос о соотношении разума и торговли был решен. В той же "Истории Бухары" приводятся многочисленные факты, говорящие о том, что со времени арабского завоевания обстоятельства переменились: базарганы перестали быть чужаками, а Бухара в упомянутой летописи иногда именуется купеческим городом. По сообщению того же источника, в Бухару по торговым делам приезжали купцы различных стран, бухарские ткани вывозились в Ирак, Фарс, Керман, Индию, шла торговля с Китаем, и сам глава и организатор дихканского государства Саманидов эмир Исма'ил, сопоставляемый в "Сийасат-наме" с Ануширваном Справедливым, по рассказам "Истории Бухары", предстает весьма предприимчивым и жадным купцом. Таков, например, рассказ о покупке эмиром Исма'илом селения, славившегося материей карбас, или рассказ о приобретении Исма'илом за 10 тыс. дирхемов земли, причем в первый же год после покупки предприимчивый эмир продал с купленного участка камыша на такую же сумму. В этих условиях всякого рода постройки гостиниц, караван-сараев и прочего, трактуемые обычно как дела благотворительности, диктовались, очевидно, всецело торговыми интересами патрициата, так же как и прославленные многими нарративными документами радушие и гостеприимство. Ибн Хаукал рассказывает о гузгананском вельможе Джа'фаре ибн Сахле, прославившем свое имя гостеприимством: "В своих поместьях он построил рабаты и назначил в пользу рабатов доходы с поместий; там содержались коровы, молоком которых пользовались приезжавшие; в каждом селении и в каждом рабате было для этой цели до 100 коров или больше". В Х веке мы встречаем патриция-базаргана в разных странах Азии, Африки и Европы. Энергичный и предприимчивый, он активно участвовал в самых рискованных авантюрах. Нередко торговля у такого купца-авантюриста тесно сплеталась с миссионерской деятельностью. Высокий минарет в Дихистане - первая остановка по "правому" маршруту из Абаскуна в Итиль - служил не только опознавательной вышкой для мореходов, но и символизировал победу ислама в далеких гузских кочевьях. Немалую роль во всех этих предприятиях играло Каспийское море и Поволжье. "История Бухары" рассказывает о жителях Пайкенда, одного из бухарских селений, что они были по преимуществу базарганами и вели торговлю с Китаем и морем. Вряд ли под "морем" бухарских купцов можно подразумевать что-либо другое, кроме Каспия. О море и морских путешествиях рассказывает "Кабус-наме": "Море сравнивали также и с царем: сразу все достается, но сразу и теряется. Но если ради того, чтобы подивиться на чудеса, разок по морю и поедешь, то это можно, ибо посланник сказал, благословение Аллаха и мир над ним: пуститесь по морю раз и посмотрите проявление величия господа всевышнего". О морском побережье, полезном для здоровья человека, рассказывает "История Бейхака". Выше мы уже говорили (в связи с выяснением роли Абаскуна) о каспийском мореходстве; ниже, в разделах о хазарах и булгарах, читатель найдет достаточно подробные сообщения о мусульманских купеческо-миссионерских колониях в Итиле и Булгаре. Таков был размах среднеазиатско-хорасанской торговой деятельности в Х веке.

Отсюда ясно, что увлечение географией в Средней Азии и Хорасане не было подражанием Багдаду, а диктовалось практическими нуждами. Говоря о географии, мы, конечно, имеем в виду не науку в нашем современном значении этого слова, а сумму часто весьма разрозненных сведений, где равное место занимали наряду с географией история, этнография, а то и просто конкретные экономические данные, потребные для ведения торговых операций в малоизвестных странах. Яркие примеры этих географических увлечений в Средней Азии и Хорасане многочисленны. Строитель упоминавшейся выше башни эмир Кабус ибн Вашмгир (976-1012), владевший Горганом, покровительствовал Бируни, и знаменитая "Хронология народов" была посвящена ученым горганскому меценату. Рассказы о чужих странах и народах интересовали не только знать и крупных владетелей; всякого рода устные и письменные отчеты о путешествиях, географические сочинения были популярны среди широких кругов населения Средней Азии и Хора-сана. Цитированная выше "История Бейхака", небольшого хорасанского городка, вряд ли чем-либо выделявшегося из множества таких же полуремесленных-полуаграрных поселений, содержит прямо-таки удивительные страницы о многих странах и народах - свидетельство широкого географического горизонта местного населения. Среди пятидесяти владений или стран, упоминающихся в "Истории Бейхака", мы встречаем наименования Саксин, булгары, хазары, русы, аланы, славяне. По свидетельству того же источника, еще в начале XI века между Хорасаном и Средним Поволжьем существовали настолько близкие связи, что даже соборная мечеть Сабзевара ремонтировалась на средства, присланные булгарским государем. И не случайно, что итог и энциклопедия всего развития географической науки в халифате - словарь Иакута - был задуман именно в среднеазиатском Мерве; редкие по богатству и ценности рукописные собрания этого города вдохновили знаменитого эрудита. И только здесь, в условиях саманидских географических интересов, могла благоприятно протекать ученая деятельность географа Джейзани, не без остроумия названного одним из современных исследователей "знаменитым незнакомцем".

Саманидский везир, ученый и писатель Абу'Абдаллах Мухаммад ибн Ахмад ал-Джейхани, к сожалению, нам известен только с чужих слов, а не по собственным сочинениям. Занявший пост везира при восшествии на престол малолетнего саманидского эмира Насра ибн Ахмада (ок. 301/913-14 г.), Джейхани, по словам историка XI века Гардизи, "был знающим человеком, весьма разумным, проницательным, мудрым, имел во всех делах полное представление. У него - многочисленные сочинения в разного рода искусствах и науках. Сделавшись везиром, он написал во все страны мира послания, запрашивая об обычаях всех дворов и всех собраний, чтобы записали и представили ему, как-то: в Рум, Туркестан, Хиндустан, Китай, Ирак, Сирию, Египет, Зиндж, Забул, Кабул, Синд, Аравию. Ему доставили все те записи". Мукаддаси сообщает, что Джейхани был "знатоком в философии, науке о звездах, астрономии; он собирал путешествующих, расспрашивал их о странах, доходах их, каковы пути у них. дабы таким путем, - добавляет географ, - получить средства к завоеванию стран". Мешхедская рукопись Ибн Фадлана рассказывает о Джейхани: "Потом мы въехали в Бухару и прибыли к ал-Джейхани. Он секретарь эмира Хорасана, и его называют в Хорасане "шейх-опора". Он прежде всего позаботился достать для нас жилье и назначил для нас человека, который бы удовлетворял наши потребности и успокаивал бы наши нужды во всем, что мы пожелаем. И так [у него] мы оставались [ряд] дней". Находящиеся во многих средневековых сочинениях на арабском и персидском языках упоминания о Джейхани наглядно свидетельствуют о том большом впечатлении, которое оставили личность и труды саманидского везира в последующей литературе. И вместе с тем трудно представить себе другого автора, сочинения которого были бы так быстро утеряны. Из "многочисленных", по выражению Гардизи, сочинений Джейхани уже "Фихрист", написанный около 377/987-988 г., знает всего несколько. На первом месте среди приводимого "Фихристом" небольшого списка находится сочинение, поименованное, как у Ибн Хордадбеха, "Книгой путей и стран", Мукаддаси уже путает сочинение Джейхани с одноименным сочинением Ибн Хордадбеха. "И я видел книгу его, - рассказывает он о Джейхани, - в семи частях в собрании Адуд ад-Даула, не сокращенную, и говорят, однако, что она (эта книга) принадлежит Ибн Хордадбеху; и я видел в Нишапуре сокращенные переделки, одна из них принадлежит ал-Джейхани, а другая - Ибн Хордадбеху, совпадают они по содержанию, разве у ал-Джейхани превосходит немного".

В науке, посвященной исторической географии, не разделались попытки реконструировать хотя бы общие, самые характерные черты географического сочинения Джейхани, оказавшего такое большое влияние на всю последующую литературу. За основу такой реконструкции европейские востоковеды принимали материал из различных источников и путем сопоставления пытались приблизиться к оригинальному тексту Джейхани. Таковы попытки А.Куника, И.Маркварта, В.Бартольда, В.Минорского. С наибольшей яркостью схема влияния Джейхани на последующую литературу представлена И.Марквартом. Согласно этой схеме, Ибн Русте и Бакри непосредственно заимствовали из сочинения Джейхани, 'Ауфи - из "Худуд ал-'алам", Гардизи - через посредство неизвестных "С" и "X", сочинения которых находились в непосредственной зависимости от Джейхани. При отсутствии самого сочинения достаточно трудно сказать, насколько правильны все эти реконструкции и предположения. Ориентиром на пути восстановления подлинного характера сочинения Джейхани могут быть лишь наблюдения авторов, лично видевших или читавших сочинение. То обстоятельство, что Мукаддаси так легко смешивал сочинения Ибн' Хордадбеха и Джейхани, является как будто достаточным основанием предполагать, что оба сочинения были близки в структурном и стилистическом отношении. Если это так, то, очевидно, и к Джейхани может относиться характеристика, данная Мас'уди сочинению Ибн Хордадбеха: годно лишь "для гонцов и письмоносцев". Преобладание маршрутов и всякого рода сухих данных над развлекательно-описательными разделами характеризует и те реликты сочинения Ибн Хордадбеха, которые легли в основу издания де Гуе. Но наряду с этим не следует забывать, что тот же Мас'уди, в отличие от "Фихриста", так именует сочинение Джейхани: "Книга в отношении описания, мира, сведений о нем, то, что в нем из диковинок, городов, краев, морей, рек, народов, мест их поселения и тому подобное из удивительных известий и изящных рассказов". Такое пространное описание позволяет думать, что сочинение Джейхани чем-то, и весьма существенным, отличалось от сочинения, годного "для гонцов и письмоносцев". Наличие у Джейхани описания "мест поселения" народов, "удивительных и изящных рассказов", нам представляется, дает все основания именно у Джейхани, в части его сообщений о Восточной Европе, видеть первое оформление в структурно-литературном отношении того связного повествования, которое затем легло в основу "Хорасанско-среднеазиатского свода известий о Поволжье и Восточной Европе". Схема Маркварта, приведенная выше, на наш взгляд, интересна в том отношении, что связывает непосредственно Джейхани с географами, у которых Свод представлен уже в традиционно выработанной форме.

Особое внимание, которое обычно уделялось исследователями труду Джейхани при рассмотрении географии в Халифате, как то часто бывает, шло в ущерб выяснению значения для нашего Свода трудов другого крупного среднеазиатско-хорасанского ученого, Абу Зейда Ахмада ибн Сахла ал-Балхи (между 850 и 934 г.). Даже такой внимательный и тщательный исследователь, как В.Ф.Минорский, характеризовал Балхи как малооригинального писателя, что, впрочем, не помешало тому же исследователю страницей дальше подробно остановиться на значительной географической традиции, зачинателем которой был, по-видимому, Балхи, а непосредственными продолжателями Истахри и Ибн Хаукал. Подробный биобиблиографический обзор, данный В.В.Бартольдом в его введении к изданию "Худуд ал-'алам", показывает, что у нас нет никаких оснований отмечать какое-либо особенное внимание Балхи к географии Поволжья и Восточной Европы. Кое-что все же из биографических данных Балхи связывает его с кругом людей, специально интересовавшихся восточноевропейской тематикой: на это указывает близость Балхи к Джейхани. В пользу возможной заинтересованности Балхи восточноевропейской тематикой говорит и такой факт, как связь нашего географа с районом Балха, где у него была недвижимая собственность. Балх, по словам Ибн Хордадбеха, служил перевалочным пунктом для русских купцов, что направлялись по маршруту Поволжье - Горган - Китай. Подобно сочинению Джейхани, труд Балхи в его оригинальном виде до нас не дошел. Но мера нашего знания о географическом сочинении Балхи значительно выше, чем о сочинении его современника и знакомца. Де Гуе впервые установил, что труд Балхи лежит в основе того свода географических сведений, который был сделан Истахри между 318/930 и 321/933 гг. при жизни Балхи. Этот свод сведений был еще раз переделан затем Ибн Хаукалом. В.В.Бартольд, а в особенности Крамере во многом развили и дополнили наблюдения де Гуе. Таким образом, сочинение Балхи, во всяком случае в его последующих переделках Истахри и Ибн Хаукала, оказалось обследованным с такой тщательностью, как редкие из географических средневековых сочинений на арабском языке. Оставляя разбор отрывков Балхи, относящихся к Восточной Европе, за разделами настоящего очерка, посвященными Истахри, Ибн Хаукалу и другим географам Х века, заметим только, что в основе традиции, связанной с именем Балхи, лежал, по-видимому, несколько иной материал, чем, например, у Ибн Хордадбеха и Джейхани. В этом материале мы находим в значительно большей степени, чем у Ибн Хордадбеха, и древнее предание, и рассказы путешественников-очевидцев, и побывалыдинки горганских мореходов. Отличен в традиции Балхи и самый стиль повествования - вместо документального, сухого, статистического материала мы находим в традиции Балхи повествование литературного характера, не отмеченное тем узким практицизмом, который характеризует Ибн Хордадбеха. Отличается традиция Балхи и в теоретическом отношении. "Для греков и тех арабов, которые им следовали, - замечает по этому поводу В.Ф.Минорский, - семь климатов являлись концентрическими зонами, параллельными экватору, удаленными на равные расстояния. Для традиции Балхи - Истахри - Хаукала под климатами разумеются районы, которые следуют друг за другом и тянутся с востока на запад. Число таких климатов у Балхи и его последователей доведено до 20". В соответствии, очевидно, с характерной для Балхи традицией, вся населенная часть мира представлялась, по словам Мукаддаси, в виде птицы, клюв которой находился около Суэца, туловище шло по Ирану, хвост - между Абиссинией и Китаем, В последнее время были обнаружены две карты, построенные таким образом, - одна в Кабуле, другая в Британском музее. Как обычно для средневековых мусульманских карт, и на этих найденных картах юг помещен вверху, север внизу. Народы Восточной Европы на этих картах расположены следующим образом: ближе всего к северу находятся русы, к востоку от них - Гог и Магог, к юго-востоку - Мавераннахр, к югу - славяне, к юго-западу - Рум; хазары, булгары и буртасы на карте отсутствуют.

[ << ] [ Оглавление ] [ >> ]