Глава VI

ВОСТОК В МИРОВОЙ ТИПОЛОГИИ ФЕОДАЛИЗМА. ВОСТОЧНЫЙ ФЕОДАЛИЗМ

Применение к Востоку теории формаций, впрочем как и любой другой теории истории, признающей прогрессивную смену эпох, всегда встречало трудности, связанные, безусловно, со слабой выраженностью этой смены.

Отечественные медиевисты-восточники уже ряд десятилетий применяют концепцию "восточного феодализма", которая удобна тем, что подчеркивает как сущностное единство этапа развития Запада и Востока в средние века, так и наличие на базе этого единства определенной специфики. Однако концепцию эту нельзя считать разработанной, поскольку не определено, что же является общефеодальным, а что специфически восточным. Среди сторонников формулировки "восточный феодализм" нет единства в понимании существа этого строя.

В востоковедной литературе сохраняются две противоположные тенденции, старые, как само востоковедение. Ряд специалистов стремятся придать особенностям Востока решающее значение, оторвать Восток от европейского хода истории и с этой целью использовать концепцию "азиатского способа производства" и "азиатской формации". Другие же стремятся отрицать сколько-нибудь серьезную специфику Востока и найти там все западноевропейские институты соответствующих эпох.

Сторонники первой тенденции используют в основном два пути рассуждений. Одни, опираясь на многие высказывания К.Маркса, относят Азию как древности, так и средневековья к первой классовой формации, предшествовавшей рабовладению. Другие ставят Азию на ту же основную ступень развития, что и европейские рабовладельческие и феодальные общества, но пытаются обосновать идею о параллельном развитии двух или большего числа цивилизаций на протяжении периода чуть больше двух тысяч лет.

Вторая тенденция выражается в попытках найти везде, где только можно, частную собственность и отрицать или умалять значение государственной собственности на землю (объявив ее разновидностью частной); найти на Востоке рабовладение в античной форме, крепостное право, сословия, цехи, городское самоуправление, товарно-денежные отношения и зарождение капиталистических отношений. Даже выделение Востока как общности, с точки зрения ряда специалистов, неправомерно.

Оба эти подхода имеют существенные недостатки. Первый, по существу, не объясняет особенности Востока, а констатирует их, называет иначе и дает им законный статус под именем "азиатского общества". Кроме того, некоторые результаты такого подхода сложно согласовать с мировоззренческим постулатом о единстве всемирно-исторического процесса.

Второй, напротив, в интересах целостности мировоззрения жертвует особенностями, т.е. реальностью, и заводит в тупик, потому что приводит к неразрешимой проблеме: если Восток был так подобен Западу, то почему же он так сильно отстал и оказался периферией следующей, капиталистической формации?

Последовательные сторонники сближения Запада и Востока склонны отрицать даже сам факт отставания к началу нового времени. Они считают, что приписывать народам Востока замедленность развития, застойность, отсталость оскорбительно для этих народов.

Неудачным способом выхода из затруднения является упор на прежние достижения Востока, на то, что до определенного времени Восток был более развит и культура его была на более высоком уровне. Эту идею любят муссировать националисты зарубежных стран Востока. Но она обоюдоостра. Чем выше был уровень Востока по сравнению с Западом в Х или в XIII в., тем застойнее, следовательно, он был в течение последующих трех-четырех веков, когда позволил Западу догнать и перегнать себя и в техническом, и в культурном отношении.

Теория формаций возникла как часть марксистского учения на материале истории Западной Европы в период с античности до нового времени под непосредственным впечатлением о переходе этого региона от феодализма к капитализму. Соответственно в ней отражен и обобщен именно европейский исторический материал и сделан упор на самостоятельный, первичный переход общества с этапа на этап. Эта теория не предназначалась для параллельного изучения Европы и Азии, потому что в то время идея о параллельном развитии этих регионов не стояла, полностью вытесненная идеей отставания Азии от Европы.

Вообще, для понимания того, как нам на нынешнем уровне знаний следует (или не следует) применять теорию формаций, в каких отношениях она нуждается в дополнениях или пересмотре, если мы хотим применять ее как теорию всемирной истории, необходимо до конца уяснить себе исторические взгляды К.Маркса и Ф.Энгельса и тот смысл, который они вкладывали в свою собственную теорию.

Для К.Маркса и Ф.Энгельса казалось несомненным, что лишь народы Западной Европы прошли несколько стадий в своем развитии, прочие же, даже славянские народы Восточной Европы, являются "неисторическими".

Конечно, еще более неисторическими, застывшими представлялись им народы Азии. С этих позиций надо трактовать выдвинутую К.Марксом идею о существовании в истории особого, "азиатского способа производства". Она была использована К.Марксом не для подчеркивания параллельности развития Востока, а для условного обозначения первого в истории человечества этапа, того, который затем получил название "первобытнообщинного строя". Об этом недвусмысленно, хотя и не буквально, сказано уже во "Введении к критике политической экономии", где "азиатский" способ производства поставлен на первое место [1]. Видимо, К.Маркс уже тогда считал, что античный полис должен вырастать из "восточной общины". В "Капитале" К.Маркс дважды указывает, что, по его мнению, европейская история начиналась с "азиатского" этапа: "Более тщательное изучение азиатских, особенно индийских, форм общинной собственности показало бы, как из различных форм первобытной общинной собственности вытекают различные формы ее разложения" [2]. "Как мелкое крестьянское хозяйство, так и независимое ремесленное производство... образуют экономическую основу классического общества в наиболее цветущую пору его существования, после того как первоначальная восточная общая собственность уже разложилась, а рабство еще не успело овладеть производством в сколько-нибудь значительной степени" [3]. Эти выводы не случайны, а составляют часть тогдашней исторической концепции К.Маркса, и он придавал им большое значение. Через несколько месяцев после сдачи в типографию корректуры первого тома "Капитала" К.Маркс читает "Введение в историю общинного, подворного, сельского и городского строя и общественной власти" Г.Л.Маурера и делится с Ф.Энгельсом впечатлениями: "Выдвинутая мной точка зрения о том, что азиатские или индийские формы собственности повсюду в Европе были первоначальными формами, получает здесь (хотя Маурер ничего об этом не знает) новое подтверждение" [4].

При описании или перечислении докапиталистических форм общества у Маркса и Энгельса всегда фигурирует триада - три формации, три основных вида собственности, три способа производства, хотя в разных формулировках они носят разные названия: племенная, общинная и феодальная собственность; патриархальный, античный и феодальный строй; рабство, крепостничество, отношения политической зависимости; "первобытное состояние и общественные отношения, основанные на рабстве и крепостничестве"; рабовладельческие отношения, крепостнические отношения, отношения дани [5]. Перечисленные выше формулировки даны в хронологическом порядке их появления. Идентичность различных определений для двух из трех членов триады бесспорна. Нам понятно, что "античный" и "рабовладельческий" в данных контекстах синонимы, понятно также и называние тех же отношений "общинной собственностью" - Маркс имеет в виду собственность античного полиса. Также ясна идентичность в тех же контекстах "феодализма" "крепостничеству". Гораздо сложнее нам понять, что различные определения третьего члена триады также не представлялись Марксу противоречивыми или противоположными. Однако понять это придется, если мы прочтем Маркса непредвзято и если мы полагаем, что в его размышлениях есть логика. Следует признать, что в тот период, к которому относятся данные формулировки, К.Маркс считал, что выражения "племенная собственность", "патриархальный строй", "азиатский способ производства", "отношения политической зависимости", "первобытное состояние", "отношения дани" с разных сторон характеризуют один и тот же этап в развитии человечества.

Нам сейчас трудно себе представить, как непротиворечиво сочетать указанные определения, в частности первобытность и эксплуатацию. Кажется невероятным, что великие цивилизации Востока Маркс считал в основе первобытными. В оправдание Маркса можно лишь напомнить, что в период, о котором идет речь, еще не был открыт Г.Л.Морганом родовой строй и представления о первобытности в европейской науке были крайне расплывчатыми.

Экскурс в историю размышлений К.Маркса об "азиатском способе производства" показывает, что эти идеи нельзя сейчас использовать ни для анализа древнего Востока, ни для обоснования особого строя в странах Азии в средние века.

Встает вопрос о том, какова же теоретическая база, на которой можно было бы анализировать общественный строй средневековых обществ Азии. Приложение формационной теории к неевропейской истории в свое время было произведено чисто механически: марксистские историки стали искать на Востоке этапы, полностью соответствующие этапам развития Западной Европы.

Стремление утвердить марксистскую теорию формаций как всемирно-историческую почти полностью подавило конкретно-историческую задачу изучения обществ Востока как таковых. Это с самого начала сделало концепцию "восточного феодализма" идеологически окрашенной, тенденциозной, направленной как бы не на интерпретацию истории, а на подчинение истории теории. И до сих пор "восточный феодализм" воспринимается многими подозрительно, как попытка "обойти" вопрос о специфике исторического развития стран Востока.

Между тем эту концепцию следует рассматривать как попытку увязать два разных уровня осмысления материала - глобальный и локально-цивилизационный. Есть теоретические задачи понимание человеческой истории в целом. На этом уровне не может быть несопоставимых обществ. Любая специфика должна вписываться в некие общие параметры, аналитически описываться при помощи понятия "уровень развития" - производительных сил, общественных отношений, политических структуру; духовного мира, одним словом - человека. И есть практические задачи изучения и понимания локальных (и исторически преходящих) цивилизаций, задачи, концентрирующиеся вокруг проблемы "путь развития". И здесь вопросы темпа и ритма развития, отставания, параллельности, несводимости одной цивилизации к другой выступают на передний край.

Проблема "восточного феодализма" есть проблема общего, характерного для всех обществ, прошедших стадию очаговых цивилизаций, но не достигших капитализма, и специфического, характерного для обществ, которые задержались в этом состоянии и не сумели в исторически отпущенные сроки перейти самостоятельно к капитализму. Забегая вперед, следует оговориться, что вопрос о том, "могли ли" страны неевропейские самостоятельно преодолеть этот рубеж, является не историческим, а сугубо мировоззренческим. Историческим может быть лишь вопрос о том, накапливались ли в них элементы, несистемные с точки зрения гомеостаза. На этот вопрос различные исследователи отвечают по-разному, главным образом потому, что в их распоряжении нет четких источниковых данных, отчего над ними тяготеют все те же мировоззренческие постулаты. Пожалуй, лишь японская средневековая история дает на этот вопрос недвусмысленный ответ: да, накапливались. Но можно ли этот факт трактовать расширительно, как показатель процесса, шедшего, может быть, не столь ярко, и в других странах, - здесь тоже существуют сомнения.

В принципе теория формаций построена на идее прогресса и на признании его неслучайности. С этой точки зрения переход к капитализму неизбежен. Но теоретически не невозможны и тупиковые варианты эволюции отдельных цивилизаций, и если исторические факты могут быть интерпретированы как свидетельствующие скорее об инволюции, чем об эволюции, отдельных этносоциальных организмов, это также не должно подрывать теорию, если дополнить ее учением о сочетании первичных, вторичных и третичных путей перехода к новой формации.

Итак, какие подходы дадут нам представления и сходстве и отличиях азиатских средневековых структур по сравнению с европейскими?

Определений феодализма как института или системы институтов существует множество. Чаще всего за основу таких определений берутся либо крепостничество, либо система вассальных отношений. Такие определения в данном случае не следует принимать во внимание. Нас интересует этап развития человечества, который получил в историографии наименование "феодализм".

Логично было бы в этой связи обратиться к основоположнику теории формаций, с тем чтобы выяснить, что он имел в виду, когда выделял стадию развития, промежуточную между античностью и капитализмом.

Обращение к взглядам основоположника теории подразумевает, что мы попытаемся очистить понятие феодализма от наслоений позднейших марксистских мыслителей, которые схематизировали содержание этого понятия и во многих случаях переставили акценты. Например, решающее значение для понимания системы, в соответствии с общим направлением марксистской мысли, придавалось классовым конфликтам и эксплуатации в ущерб сотрудничеству и взаимонеобходимости классов. Первичная роль социально-экономических отношений под пером марксистских историков нередко превращалась в их абсолютное доминирование в ущерб значению обратных связей и взаимодействия всех сфер жизни общества. В соответствии с тенденцией придавать решающее значение форме собственности (крупная, мелкая; частная, государственная) стали преимущественно изучать систему прав на землю. В этом искажении марксизма особенно непосредственно проявилась примитивность мышления И.В.Сталина, который уже в тексте, ставшем основополагающим для всего обучения марксизму, определил, что "состояние производственных отношений отвечает... на... вопрос: в чьем владении находятся средства производства... в чьем распоряжении находятся средства производства..." [6]. Позже, в "Экономических проблемах социализма в СССР", он поставил "отношения собственности" на первое место при перечислении сфер, составляющих производственные отношения, а затем и конкретизировал это свое понимание применительно к феодализму, припечатав, что основой феодализма служит феодальная земельная собственность [7].

Эта формулировка наряду с отмеченными выше тенденциями подчеркивать отношения эксплуатации исказила понимание феодализма в том смысле, что сделало его аналогом капитализма, экономизировало все понимание этого строя. Развернулась дискуссия об "основном экономическом законе" феодальной формации, который, несмотря на детали позиции ее участников, в большинстве случаев сводился к погоне за рентой по аналогии с погоней за прибылью при капитализме.

Однако возвращение к истокам теории предпринимается не для того, чтобы остаться у истоков. Как и в вопросе об "азиатском способе производства", выяснение взглядов К.Маркса на феодализм не предрешает современного подхода к данному понятию, а лишь дает исходную позицию для дальнейших размышлений о том, как это понятие следует развить, с тем чтобы оно отвечало назначению - служить названием предкапиталистической стадии развития народов.

Представляется, что наиболее фундаментальную черту феодального общества К.Маркс видел в натуральности производства [8]. Однако "феодальную натуральность" еще следует специально определить.

Это не просто слабое развитие обмена. Особенности "феодальной натуральности" вытекают из особенностей труда. При феодализме "труд был фиксирован во всех своих моментах: по получаемому им доходу, по своему содержанию, по месту выполнения, по своему объему и т.д. Таким образом, наемный труд (при капитализме. - Л.А.) выступает как отрицание постоянства труда и его вознаграждения" [9]. "Базис средневековья образует труд, сам являющийся привилегией, труд, имеющий значение еще в своей обособленности", сращенный с индивидом [10]. Необезличенность производителя, отсутствие "труда вообще" определяют и особенность, неповторимость, натуральность продукта труда [11]. Эта особая "феодальная натуральность" составляет единую систему с другими чертами феодализма, о которых пойдет речь ниже, - потребительной стоимостью как целью производства, всеобщей связанностью, "общностью", господством личностных отношений.

Экономические связи типично феодального типа - это обычно связи продуктообменные, нередко получающие форму взаимного дара, дарообмена. Дарообмен возникает на первобытной стадии развития и вскоре становится универсальной формой общения. Но в отличие от товарообмена дарообмен имеет тенденцию приводить к возникновению личной зависимости между обменивающимися. Чтобы из состояния первобытности, когда все зависят от всех, возник феодализм, надо, чтобы изменились имущественные, властные или статусные отношения, чтобы один мог дарить существенно больше, чем другой, чтобы возникла необходимость и возможность такой "личной услуги", как "покровительство" или "защита", чтобы повысилась "цена" "отпущению грехов", чтобы объектом дарения стало все - земля, должности, свобода, человек.

Здесь возможна аналогия с политэкономически понятым процессом генезиса капитализма.

Подобно тому как капитализм логически вытекает из развития простого товарного отношения, однако, чтобы победить, нуждается в насильственных методах первоначального накопления, феодализм, логически вытекая дз движения примитивного натурального хозяйства, исторически нередко возникает при помощи того или иного вида насилия, чаще всего завоевания. О роли варварских или кочевых завоеваний в становлении феодализма во всей Евразии говорилось во вступлении к главе I. У товарного производства есть свой потолок - строй, который получил название "капитализм". У натурального производства тоже есть свой потолок - феодализм. Полное развитие экономических и социальных отношений первобытного строя, приводящее к изменению его сущности, к перерождению равноправных отношений в эксплуататорские, есть логический путь развития феодализма, подобно тому как полное развитие товарных отношений есть логический путь развития капитализма.

К.Маркс не сформулировал положения о значении дара - отдара, потому что сама эта форма социальных связей была открыта и проанализирована значительно позднее, М.Моссом. Но в разделе о товарном фетишизме Маркс делает яркие замечания, свидетельствующие, что интуитивно он подходил к мысли о продуктообмене и дарении как основе средневековой социальности. Аналогией товарооборота в средние века он считал "кругооборот... натуральных служб и натуральных повинностей": "...перенесемся в мрачное европейское средневековье. Вместо нашего независимого человека мы находим здесь людей, которые все зависимы - крепостные и феодалы, вассалы и сюзерены, миряне и попы. Личная зависимость характеризует тут как общественные отношения материального производства, так и основанные на нем сферы жизни. Но именно потому, что отношения личной зависимости составляют основу данного общества, труду и продуктам не приходится принимать отличную от их реального бытия фантастическую форму. Они входят в общественный кругооборот в качестве натуральных служб и натуральных повинностей. Непосредственно общественной формой труда является здесь его натуральная форма, его особенность, а не его всеобщность, как в обществе, покоящемся на основе товарного производства" [13].

Итак, личная зависимость является основой феодализма в том же смысле, в каком товарная, безличная связь является основой капитализма. Это значит, что, во-первых, феодализм возникает из отношений всеобщей зависимости, как капитализм - из отношений всеобщей отчужденности. Во-вторых, для успешного функционирования феодализма нужно, чтобы сохранялась форма "взаимности" услуг, подобно тому как для капитализма нужно, чтобы работала формула "каждый за себя". В-третьих, мистика, окружающая отношения классов при феодализме (понятия "долга", "верности", отечески-сыновняя фразеология), функционально соответствует тому фетишизму, который облекает рыночные отношения людей.

Из натуральности как основы хозяйствования вытекает вторая основная черта феодализма - его ориентация на деревню, маргинальность города и городских отношений. Под "феодальным городом" чаще всего понимается та конкретная форма, которую город приобрел в ряде стран Западной Европы в некий ограниченный период средних веков, город-коммуна. Слов нет, город-коммуна несет на себе глубокую печать феодальности - статусность и корпоративность организации социальной и экономической жизни. Но, во-первых, такого города не было в других странах, признаваемых ныне бесспорно феодальными, а во-вторых, город-коммуна не вписывается в теоретическую модель даже западноевропейского феодализма, поскольку, например, он не включен в систему рентных отношений.

Город-коммуна - это специфика "перезревшего" западноевропейского феодализма, явление, двойственное по природе. С одной стороны, производство цехового мастера - в основе не феодально [14], ремесло как отрасль - более высокий уровень производства, чем индивидуально-крестьянское сельское хозяйство [15]. Горожане западноевропейского города - это "класс", оторвавшийся "от феодальных связей", противостоящий "существующим отношениям" [16]. "Отделение города от деревни" в средневековой Западной Европе "можно рассматривать... как начало независимого от земельной собственности существования и развития капитала" [18], а "городской труд средневековья... является подготовительной школой для капиталистического способа производства"+18. С другой стороны, само существование "класса горожан" было обусловлено феодализмом [19], средневековая буржуазия имела "феодальный способ существования" [20], "капитал в этих городах был естественно сложившимся капиталом... сословным капиталом... в цехах между подмастерьями и мастером существовали патриархальные отношения" [21].

По логике чисто феодальная организация ремесла заключалась бы в прикреплении ремесленника к профессии и к заказчику, в личной зависимости ремесленника, аналогичной личной зависимости крестьянина. Но в Западной Европе некоторые факторы помешали формированию ремесла полностью по феодальному образу и подобию. Маркс выразил это так: осуществляемое мануфактурой "превращение частичного труда в жизненное призвание одного человека соответствует стремлению прежних обществ сделать ремесла наследственными, придать им окаменевшие формы каст или - в том случае, когда определенные исторические условия порождают изменчивость индивидуумов, не совместимую с существованием каст, - форму цехов" [22]. Эта мысль К.Маркса раскрывает не только его понимание цехов, но и инитуитивно нащупываемое им расхождение между феодализмом как исторической схемой, моделью, с одной стороны, и западноевропейской средневековой реальностью - с другой. Вопреки тому, что наука в то время не знала никакого иного феодализма, кроме западноевропейского, К.Маркс здесь отделяет "феодализм вообще" от западноевропейской его специфической разновидности. Повторим эту мысль: "прежние общества" стремились сделать ремесла наследственными, придать им "окаменевшие формы", но не всем "прежним обществам" это удалось. В Западной Европе "определенные исторические условия" породили такую "изменчивость индивидуумов", что обществу удалось придать ремеслам форму не кастовой системы, а лишь форму цехов, которая отвечала идеалу "прежнего общества" не в полной мере. Упрощая и огрубляя эту мысль, мы можем заключить, что цехи - это полуфеодальная организация ремесла.

Из изложенного вытекает следующая важнейшая черта предкапиталистического общества, которой К.Маркс посвятил много внимания, - "всеобщея связанность", "личная зависимость", "общность" (Gemeinwesen) как форма общественной структуры. Та или иная форма "общности" - либо родовая (племенная), либо классовая связь типа господства-подчинения - характерна для всех докапиталистических обществ. Феодальная "общность" имеет свои особенности. У Маркса иногда она служит синонимом корпоративности, общинности [23]. Этим термином, например, обозначается класс феодалов, нередко имевший, как известно, корпоративное или общинное строение [24].

Однако тот же термин "общность" применяется и к комплексу отношений, связывающих и феодалов и крестьян, как синоним "всеобщей зависимости". Например: "Господство собственника над несобственником может опираться на личные отношения, на тот или иной вид общности (Gemeinwesen)" [25]. В известном смысле не только крестьянин зависит от феодала, но и феодал от крестьянина. Земля принадлежит феодалу. Но и феодал принадлежит земле [26].

"Всеобщая зависимость" - это и есть специфически феодальная форма "общности". Для феодализма характерны большое количество и дробность статусов, отсутствие резких граней, разрывов социальной ткани, размытость классовых границ, хотя в то же время степень дифференцированности верха и низа социальной лестницы бывает огромна. Этими чертами феодализм, видимо, отличается от рабовладельческого общества с его резким распадением общества по крайней мере на два полюса: свободных и рабов, или граждан и неграждан. В рабовладельческом обществе (если взять классический образец Афин) все люди равны, но рабы - не люди. В феодальном же обществе все люди - люди, но все они не равны.

Феодальная "общность", конечно, обычно вполне исторична, а не непосредственно унаследована от первобытности; искусственная, а не естественная; социальная, а не племенная. Хотя вновь возникшая феодальная "общность" через несколько поколений приобретает облик извечности и естественности, она все же обычно отличима от племенной, в частности способна к перестройкам в зависимости от конкретно-исторических событий.

"Общность" феодальная может быть также расшифрована как нерасчлененность социальных функций. Землевладелец - он же и управитель, он же и судья. Крестьянин -он же и работник в чужом хозяйстве, он же и ополченец и т.д. Господствующий класс непосредственно в лице своих представителей составляет государство, армию и судебную систему [27]. Лишь с генезисом капитализма, "благодаря высвобождению частной собственности из общности (Gemeinwesen), государство приобрело самостоятельное существование наряду с гражданским обществом и вне его" [28].

Основой феодализма служит собственность на землю. Этот тезис принадлежит К.Марксу [29], однако с тех пор, как уже говорилось, он был предельно извращен. Понимание этого тезиса представляет трудность в связи с тем, что Маркс употреблял слово "собственность" в нескольких смыслах: 1) производственные отношения в целом; 2) право собственности, в юридическом смысле; 3) имущество, материальные объекты; 4) синоним феодального господствующего класса (как "капитал" он употреблял иногда в качестве синонима класса капиталистов, а "труд" - в качестве синонима рабочего класса). Эта многозначность уже хорошо исследована в марксоведческой литературе, поэтому здесь аргументацию мы можем опустить. Важно лишь не смешивать эти разные значения, в частности не подставлять юридическое понимание собственности в формулировки, где она имеет экономическое значение. Между тем такая подстановка постоянно происходит, например в формулировках типа "собственность - основа производственных отношений". Здесь собственность отделяется от производственных отношений в качестве "основы" последних. Но отдельная категория собственности существует лишь в праве, а не в экономике. Маркс предостерегал, что попытка определить собственность как "независимое отношение" ведет к "метафизической и юридической иллюзии" [30].

Юридический подход к собственности проявляется тогда, когда хотят отделить "феодальную земельную собственность" от "феодальной собственности на работника производства" и от "собственности работников на средства производства" помимо земли. Маркс прекрасно знал о роли феодальной личной зависимости, более того, как мы видели, иногда даже ставил (неправомерно) знак равенства между "крепостничеством" и "феодализмом". Он также неоднократно подчеркивал права эксплуатируемого класса не только на хозяйство, но и на землю. Однако он ни разу не "дополнил" феодальную собственность на землю собственностью на личность производителя и правами этой личности. Для него понятие "феодальная земельная собственность" обнимало все отношения феодала и крестьянина, включая все виды личной зависимости, а также "свобод", имевшихся у производителей. Для него эти составные части настолько сливались, что он не видел противоречия между формулировками о земельной собственности как основе феодализма, с одной стороны, и о том, что феодализм и рабовладение "покоятся на... непосредственных отношениях господства и подчинения" [31]. Распоряжение землей феодалом и личная зависимость крестьянина составляли, с его точки зрения, нерасторжимый комплекс. Напротив, юридически мыслящему уму выражение "собственность на землю" говорит только о земле.

Юридический подход к проблеме собственности, незримо преобладающий в исторических исследованиях, не столь уж вреден, когда изучаются общества, в которых право более или менее адекватно отражает экономические отношения. Однако в других случаях, когда юридические нормы расходятся с экономическими отношениями, юридический подход может приводить к ошибкам. Это относится ко многим раннефеодальным обществам Европы и к древнему и средневековому Востоку, когда эксплуатация мелких собственников осуществлялась в форме даней или налогов. Юридический собственник средств производства не играл роли собственника в экономических отношениях. Выводы, основанные на анализе права в таких обществах, окажутся неправильными.

Собственность в экономическом понимании - это. производственное отношение, т.е. "отношение индивидов друг к другу соответственно их отношению к материалу, орудиям и продуктам труда" [32]. "Феодальная земельная собственность" - это не собственность феодалов. Это совокупность отношений по поводу земли и продукта земледелия между двумя основными классами. Однако организация общества в целом накладывает часто отпечаток и на юридическое оформление собственности. Так, даже развитое (в рамках феодализма) право частной собственности представляется с точки зрения отношений товарного хозяйства "неразвитой, половинчатой частной собственностью" [33]. Оно ограничено сверху - регулированием или просто властью господствующего класса в целом (государства) и обязанностью по отношению к нему [34]. Оно ограничено также и снизу - со стороны вассалов и крестьян, которые имели обычно-правовые гарантии существования [35]. С другой стороны, вопреки всем этим ограничениям, права феодала на землю были гораздо шире, чем права иного, "полного" и "абсолютного", но нефеодального земельного собственника. Он был не только агентом производства и получателем прибавочного продукта, но и государем, господином. Важнейшим показателем феодального характера земельных отношений является наличие у собственника известной власти над жителями его имения или феодале [36].

Та же двуединая разница характеризует юридическое положение крестьян как агентов производственных отношений, если их сравнивать с капиталистическими наемными рабочими. Рабочий свободен в двух смыслах - от личной зависимости и от владения средствами производства. Феодальный крестьянин в тех же двух смыслах зависим. С одной стороны, "в условиях крепостной зависимости работник является моментом самой земельной собственности, наравне с рабочим скотом является придатком к земле" [37]. С другой стороны, для феодализма необходимо, чтобы работник владел своими условиями производства (в качестве ли собственника, арендатора или наследственного владельца надела и т.д.) [38].

Таким образом, выражение "феодальная собственность на землю" требует для своего адекватного понимания определенных усилий, отказа от стереотипного понимания слов. Под собственностью на землю имеется в виду здесь также власть (именно типа государственной) над населением и распоряжение (в той или иной степени) работником на земле. А под землей в данном случае нередко не имеется в виду земля как объект хозяйства. Право же включает в себя непременно и обязанности.

Подчеркивание комплексности объекта и содержания феодального права собственности имеет в виду критику прежде всего широко распространенного бесхитростного буквального понимания собственности на землю как отношения по поводу конкретного участка. Спор о том, что является основой феодализма - собственность на землю или внеэкономическое принуждение, однажды уже, как упоминалось, "окончательно" решенный И.В.Сталиным, но потом разгоревшийся с новой силой, был бы беспредметен, если бы сторонники "собственности на землю" понимали под ней рентные отношения. Однако практически в ходе спора под "собственностью на землю" стали понимать право распоряжения материальным объектом. При таком понимании от феодализма как специфической формации ничего не оставалось, большинство феодальных стран становились "недоразвитыми" в феодальном отношении и сторонники "личностных отношений" оказывались, несмотря на неточность применявшейся ими терминологии, более близкими как к исторической реальности, так и к теории формаций.

Экономическим содержанием собственности является рента. Если мы понимаем феодальную собственность как экономические отношения двух классов, значит, она синонимична рентным отношениям [39]. Всякое иное понимание собственности приводит к юридической ее трактовке.

Марксистская формулировка о господстве при феодализме земельной собственности (в отличие от похожей формулировки, встречавшейся и ранее) возникла именно из осмысления того факта, что в распределении господствует земельная рента. Таким образом, базис феодализма определяется через анализ размеров, формы, способа производства и способа взимания земельной ренты.

По величине феодальная земельная рента определяется как доля, охватывающая весь прибавочный продукт [40]. Однако ряд объективных факторов ограничивает ее размер более узкими пределами. Например, таким ограничителем является специфическая для феодализма цель производства. Постоянная цель деятельности человека - повышение своего социального статуса - при феодализме не достигается автоматически с помощью накопления материальных средств. "Могущество феодальных господ, как и всяких вообще суверенов, определялось не размерами их ренты, а числом их подданных, а это последнее зависит от числа крестьян, ведущих самостоятельное хозяйство" [41]. Эта широко известная цитата должна быть по достоинству оценена. Из нее вытекает, что К.Маркс резко возразил бы против тезиса об извлечении феодальной ренты как "основном законе" феодальной формации и цели феодального производства. Привлечение крестьян на свои земли, а не стремление выжать из каждого из них как можно больше доминирует в намерениях феодала, как они формируются соответствующим социальным строем.

Кроме того, цель производства формируется господством натурального хозяйства. Отсюда вытекает акцент на производство не меновых, а потребительных стоимостей [42], "обеспечение существования отдельного собственника и его семьи, а также и всей общины" [43], отсутствие "безграничной потребности в прибавочном продукте" [44].

Еще один фактор, также сдерживавший рост ренты, - это стремление господствующего класса представить данные эксплуататорские отношения как существующие "от века", непреходящие, необходимость опоры на традицию [45]. Материальный выигрыш, полученный от повышения, скажем, ставок ренты, в долгосрочном плане не компенсирует социальных потерь - разрушения представления о неизменности и священности социальных отношений и всего сущего. "Феодальный землевладелец не стремится извлекать из своего земельного владения максимально возможную выгоду", и именно эта патриархальность отношений окружает "хозяина земли некоторым романтическим ореолом" [46].

Если при капитализме воспроизводство рабочих необходимо вообще, как класса, безотносительно к судьбе конкретных его представителей, то воспроизводство крепостных крестьян интересует каждого феодала конкретно - ему нужно, чтобы конкретные лица, являющиеся его подданными, были воспроизведены в их взрослых детях.

Представления о безудержности феодальной эксплуатации "без чувства, без закона" настолько распространены в советской историографии, настолько часто повторяется, что крестьяне отдавали "не только необходимый, но и часть прибавочного продукта", что приходится еще раз оговориться: речь сейчас идет о политэкономической категории ренты. Практические повинности и платежи, оброка, барщины и т.п. могут отклоняться от политэкономически законных размеров в обе стороны. Эти отклонения могут быть общими для страны - в одни периоды положение крестьянства в целом ухудшается, в другие -- улучшается. Кроме того, бесконечны градации различных феодальных плат и при синхронном срезе.

Вторая черта, характеризующая феодальную земельную ренту, помимо ее размера, - это специфика принуждения к прибавочному труду. При капитализме принуждение к прибавочному труду в основном экономическое, при докапиталистических антагонистических формациях в основном внеэкономическое. Не следует только расшифровывать последнее как "насилие". Как правило, внеэкономическое принуждение, .как и экономическое, было косвенным - нравственно-моральным, религиозным, правовым и т.п. Разумеется, в конечном счете решала военная сила или возможность физического принуждения, однако применение этой силы не в одинаковой мере характерно для всех феодальных обществ и может служить одним из критериев их типологизации.

Наконец - о наиболее типичной для феодализма форме ренты из числа трех докапиталистических: отработочной, продуктовой и денежной. Прежде всего следует поставить особняком денежную ренту. Она, по мысли К.Маркса, знаменует переход уже к совершенно иной экономике. Не всякий перевод платежей в денежную форму есть появление "денежной ренты" в этом смысле. Только если "характер всего способа производства более или менее меняется", в состав издержек производства "входят в большей или меньшей мере денежные затраты", появляются развитая торговля, городская промышленность, товарное производство, денежное обращение, начинает действовать закон стоимости - появляется рыночная цена товаров, примерно соответствующая их стоимости, - лишь при этих условиях ренту можно считать "денежной". Иными словами, это не просто "последняя форма", но вместе с тем "форма разложения" докапиталистической ренты [47]. Эти разъяснения нужны для понимания рентных отношений на Востоке, где сравнительно рано многие платежи, прежде всего налоговые, были переведены в денежную форму, однако хозяйство оставалось в основе натуральным: на рынок выбрасывалось ровно столько продуктов, сколько было нужно, чтобы получить монеты для их взноса в казну, денежные затраты, как правило, не входили в издержки производства. Это, согласно Марксу, не денежная рента.

Из двух оставшихся формационно ярче и типичнее продуктовая рента. Именно она предполагает наибольшее число "крестьян, ведущих самостоятельные хозяйства". Отработочная же рента появляется в двух случаях, прямо противоположных по их месту в истории феодализма. Либо хозяйственные связи настолько неразвиты, что нет еще не только рынка товаров, но и кругооборота продуктов, служб и обязанностей и феодалу приходится самостоятельно обеспечивать себя продуктами потребления, - это ситуация, когда еще нет "нормального феодального" рынка или продуктообмена. Либо феодал стремится к интенсификации производства, к экономической выгоде за счет политического веса - ситуация тоже специфическая, появляющаяся при возникновении где-то рядом "первичного" капитализма. Довольно популярный в свое время тезис о том, что восточный феодализм отличался от западного тем, что на Востоке не было барского хозяйства и крепостного права, основан на недоразумении. Барское хозяйство ни в теории, ни в практике Западной Европы в средние века не играет роли существенного экономического института, не относится к числу "классически феодальных" феноменов.

Выше изложены черты той модели феодализма, которую имел в виду К.Маркс, выдвигая формационную теорию. Эта модель изложена целиком по тем замечаниям, которые делал К.Маркс по поводу феодализма, когда противопоставлял его капитализму (иногда вместе с рабовладением и первобытностью, иногда в отличие также и от них). Сделаны лишь два добавления, которые как будто бы логически вытекают из всего им сказанного, однако не были в то время сформулированы, - о значении отношений дарения как элементарной клеточки, из которой развиваются феодальные отношения, и о специфике феодальной "общности" как непрерывности социальной ткани. Оба эти добавления, как бы они ни были важны с точки зрения теории феодализма, не меняют того факта, что Марксова модель феодального общества существенно отличается от западноевропейской реальности, даже от той, которая была известна в его время, не говоря уже о том, что стало известно позднее. Совершенно очевидно, что Маркс не относит к феодально-системным элементам частносеньориальную эксплуатацию, иерархическую структуру землевладения, господство военного сословия, цеховую организацию ремесла и город-коммуну, т.е. многие из тех сторон облика западноевропейского средневекового общества, без которых оно немыслимо и о важности которых для данного общества К.Маркс не мог не знать. Следовательно, он опустил их намеренно, так как они, будучи системными для данного общества, не были системными, по его мнению, для "эталонного феодализма".

В характеристиках, данных К.Марксом, отражено то в средневековой Европе, что принципиально противостояло появившемуся там капитализму: натуральность производства и всех других социальных отношений; господство конкретного труда; потребление, поддержание существования как цель производства; установление "всеобщей связанности" через систему взаимных дарений и служб; "общность" в смысле непрерывности социальной ткани общества; "общность" также в смысле нерасчлененности управленческих, военных и эксплуататорских функций; господство отношений земельной собственности, т.е. рентных отношений, характеризуемых господством-подчинением, патриархальностью, "личностным" оформлением, стабильностью, "взаимностью" прав. Нам представляется, что этот эталон можно взять за основу для дальнейших рассуждений о "формационных регионах", для выделения особого западного и особого восточного феодализма, а внутри их - довольно большого количества локальных форм. Мы считаем так не потому, что эта модель принадлежит Марксу и уже потому заведомо правильная, а потому, что она, по существу, всеобща, не европоцентрична и в этом качестве годится для дальнейшего анализа в глобальных масштабах.

Напротив, отнесение К.Марксом азиатских обществ к первому, первобытному этапу развития человечества не может быть принято и должно быть отвергнуто. Причем не только потому, что эта мысль приходит в явное противоречие с ролью азиатских цивилизаций в мировой истории, но еще и потому, что сам К.Маркс не дал такой модели "азиатского общества", которая бы принципиально отличалась от его же феодальной модели.

Конечно, К.Маркс указывает, что Восток отличался господством государственной собственности на землю и рентой-налогом. Тезис о государственной собственности на землю будет рассмотрен по существу ниже. Сейчас следует обратить внимание на другую сторону дела. Как показано ранее, собственность на землю как базисная категория, по Марксу, есть рентное отношение. Следовательно, указания на принадлежность земли индивиду, общине или государству недостаточно для определения способа производства. Требуется еще установить тип использования этой земли, характер ведущегося на ней хозяйства. Но именно при рассмотрении докапиталистической ренты, упоминая несколько раз Восток или Азию, Маркс не дает никакого ключа к пониманию разницы рентных отношений при феодализме и при "азиатском способе производства". Отработочная и продуктовая формы докапиталистической ренты рассматриваются им как институты, одинаково встречающиеся и на Западе, и на Востоке [48]. До денежной же ренты Восток, по Марксу, не дошел. Не только форма, но и содержание докапиталистической ренты на Западе и Востоке были одинаковыми: она выступала как "всеобщая форма прибавочного труда" и предполагала "личную зависимость" [49].

Считая "городской труд средневековья" в Европе "шагом вперед" к капиталистическим отношениям, Маркс противопоставлял ему "азиатскую форму труда и западную форму деревенского труда" [50], которые тем самым попадали в единый этап развития труда.

Наконец, саму организацию общества в виде "общности" (Gemeinwesen) он относит и к Западу, и к Востоку. Именно в значении "общности" как нерасчлененности управленческих, военных и эксплуататорских функций К.Маркс применяет этот термин к Востоку, когда говорит, что там собственником было лицо, "являющееся представителем общины" (Gemeinwesen) [51]. Следовательно, и по этому важнейшему параметру Восток, в формулировках самого К.Маркса, скорее похож на Запад, чем отличен от него. Таким образом, взгляды К.Маркса на Восток противоречивы и мы не можем основываться на них, анализируя средневековые общества Азии.

Итак, возьмем за основу дальнейших рассуждений модель феодализма, выделенную К.Марксом на западноевропейском материале. Такого "эталонного феодализма", как и положено идеальной модели, нигде и никогда не существовало. Европа в любой из периодов средних веков отличалась от этой модели большим развитием частной собственности и рыночных отношений, большей ролью частновладельческой эксплуатации. Что и определило, по всей вероятности, ее более быстрое развитие, успешное преодоление ею феодальной системы и генезис в Западной Европе первичного капитализма.

Отличался от модели и феодализм в странах Востока, но отличия эти не столь значительны, чтобы поставить под сомнение общее соответствие модели.

Примечания

[1] Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т.13, с.7-8.

[2] Там же, с. 23, с.88.

[3] Там же, С.346, примеч. 24.

[4] Там же, т.32, с.36.

[5] Там же, т.3, с.22; т.46, ч.1, c.101, т.26, ч.3, С.415; т.25, ч.1, С.194, 358.

[6] Сталин И.В. Вопросы ленинизма, 11-е изд. М., 1939, с.554.

[7] Сталин И.В. Экономические проблемы социализма в СССР. М., 1952, с.41.

[8] Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т.24, С.544; т.46, ч.1, С.102.

[9] Там же, т.46, ч.1, с.13.

[10] Там же, с. 192.

[11] Тамже,с.41.

[12]

[12] Там же, т.23, с.87.

[13] Там же.

[14] Там же, т.25, ч.1, С.194; т.46, ч.1, с.100.

[15] Там же, т.46, ч.1, С.490.

[16] Там же, т.3, с.53.

[17]

[17] Там же, с.50.

[18] Там же, Т.26, ч.3, С.451.

[19] Там же,т.10,с.431.

[20] Там же, т.4, С.328.

[21] Там же, т.З, с.56.

[22] Там же, т.23, с.352. В одной из ранних работ К.Маркс непосредственно приравнивает "примитивный феодализм" к "кастовому строю" (там же, T.1, С.125-126).

[23] Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т.46, ч.1, с.17, 18, 106, 107

[24] Там же, т.3, с.22; см. также с. 35, 62, 63, 66.

[25] Там же, т.3, с.65.

[26] Там же, т.42, с.81.

[27] Там же, т.23, С.344.

[28] Там же, т.3, с.62.

[29] там же, т.6, С.258; т.47, ч. 1, с. 199.

[30] Там же, т.4, с. 168, 318; т.16, с.26; т.27, с.406; т.42, с.106.

[31] Там же, т.23, с.89, 157.

[32] Там же, т.3, с.20.

[33] Там же, т.42, с.106.

[34] Там же, с.62; т.23, с.734.

[35] Там же, т.11, С.140; т.9, С.222; т.46, ч.I, с.490-493; т.49, С.105.

[36] Там же, т.23, с.344; т.42, с.81.

[37] Там же, т.46, ч.1, С. 454.

[38] Там же, т.26, ч.3, С. 438.

[39] Там же, т.4, с-170; т.26, ч.2, С.170, 327; т. 26, ч.3, С.415.

[40] Там же, т.25, ч.2, с. 264, 346, 356, 357, 362; т.26, ч.З, С.415.

[41] Там же, т.23, С.729.

[42] Там же, т.46, ч.1, С.472.

[43] Там же, С.462.

[44] Там же, т.23, С.247.

[45] Там же, т.25, ч.2, С.356.

[46] Там же, т.42, с.81-82.

[47] Там же, т.25, ч.2, с.361-362.

[48] Там же, С.183-184, 354, 358, 389-390.

[49] Там же, С.354; т.26, ч.3, С.451.

[50] Там же, т.26, ч.3, С.451.

[51] Там же, т.25, ч.2, С.183-184.

[ << ] [ Начала Этногенеза ] [ Оглавление ] [ >> ]